Аромат гибискуса (СИ) - Кутузова Елена - Страница 17

Но рисунки свои на всякий случай стала прятать. Просто убирать в стол: Артем никогда не трогал мои вещи без спросу. Тогда он просто заметил оставленное на виду.

После того дня прошло почти два месяца. Установка была практически готова, шоу — продумано до мелочей и теперь Артем гонял артистов до изнеможения, заставляя выверять движения чуть ли не до миллиметра. Когда я поняла, чего он добивается, хотелось аплодировать стоя. И в тот день окончательно поняла: Артем— гений. И рядом с ним простому человеку не выжить.

Он приходил домой на рассвете, принимал душ и зачастую засыпал до того, как я ставила на стол тарелку то ли с запоздавшим ужином, то ли с очень ранним завтраком. Я присаживалась рядом и любовалась на его лицо. Бледное от усталости, с темными мешками вокруг закрытых глаз. И даже во сне — одухотворенное. Наверное, Аполлон выглядел точно так же. Мужская красота плюс мечта.

Эта смесь заводила почище, чем афродизиаки на острове! Но с момента, как в светлой голове родился замысел, Артему стал не нужен секс.

11

Работа заменяла и жену, и любовницу. Он отдавал ей все силы, всю свою страсть. И искренне считал, что я могу подождать.

Невольно вспомнились сочувствующие взгляды и намеки, которые делала Маша, когда ей сообщили, что Артем хочет ставить шоу. Она что-то подозревала? Или знала наверняка? Оставалось только выяснить это напрямую.

— Догадалась?

Не сказала — пропела подруга. На руках она держала младшего карапуза и пыталась отвлечь его от капризов. Так что умильно-писклявый тон предназначался ему.

— О чем?

— Почему Артем, несмотря на свой талант и привлекательность, до сих пор один?

— Значит, я не первая, — во рту явственно ощущался привкус горечи.

— И, скорее всего, не последняя.

— Маш, — негодования не было, только грусть, — а почему не предупредила? Не сказала?

— А смысл? — ребенок заканючил, потянулся к блестящей ложечке и Маша отвлеклась на него. А потом продолжила: — Ну, сказала бы. И что дальше? Ты бы послушалась?

— Наверное, нет, — кивнула я после некоторого раздумья.

— Ну вот и я решила, что вы люди взрослые, сами разберетесь. Так что делать-то будешь? Прошу только — не уходи сейчас. Это его сломает. Он тогда не переживет эту свою постановку.

— Да понятно, — махнула рукой. — Самой бы её пережить.

Как — не знала. Раньше все невзгоды лечились работой. Но теперь… она перестала удовлетворять. И я не выдержала: взяла тайм-аут.

В тот день даже не открывала ноутбук. И на кухню выходила только за чаем. Остальное время провела за столом, тиская в руках пластичную массу. Раскатывала, добавляла то один, то другой ингредиент, снова смешивала… И вспоминала.

Мягкий, едва заметный аромат. Цвет — алый. Без малейшего оттенка. Просто чисто-алый. Долго добавляла краситель в массу, добиваясь желаемого.

Тончайшие лепестки. Жилки — чуть толще, упругие и в то же время нежные. Я долго думала, какая же из форм подойдет, чтобы передать их как можно точнее. Нашла и осторожно прокатала на ней кусочки фарфора. А потом верными ударами иглы процарапала «неровности» — не бывает живых цветов без изъяна. То жучок подточит, то краешки подсохнут, то ветер потреплет.

Потом долго соединяла это все вместе. И когда цветок совсем был готов, резким движением впечатала его в стол. На поверхности осталась клякса. Красная как кровь.

Не получилось! Этот цветок был идеален, даже с точки зрения мастера. Но не с моей. Ему не хватало жизни! Но останавливаться не собиралась. И, соскребя со столешницы не успевшую застыть массу, начала снова.

К вечеру я держала в руках что-то похожее на тот гибискус, что цвел во дворе дома. Там, на острове. Яркий, страстный, как фламенко! Только вот я его не танцевала. И Виктор тоже… Даже в исполнении Артема никогда не видела этот танец.

Но почему-то и не хотелось. Они не подходили друг другу. По крайней мере, мне так казалось.

Артем и не пытался развеять это мнение. День премьеры приближался и я с удивлением поняла, что пропустила любимое бабье лето. Вторая половина октября «радовала» низким серым небом, которое то и дело рыдало, смывая следы золотой осени.

И как только я это осознала, пришла хандра. Тягучая, плотная… Ничего не радовало. Хотелось завернуться в одеяло и до весны впасть в спячку. Но Артем не позволил. Его энергия сумела пробиться сквозь плотный кокон равнодушия и заставить хоть немного интересоваться окружающим. Правда, «окружающим» в основном были потребности самого Артема.

Он походил на наркомана. Темные круги и бледность никуда не делись, но к ним прибавилась худоба и лихорадочный блеск глаз.

— Он всегда так перед премьерой, — пожимала плечами Маша и передавала со мной разные пирожки, булочки и печенье.

Все это уходило как в бездонную пропасть и ничуть не отражалось на внешнем виде артистов.

А я завела календарь, в котором красным маркером обводила даты.

И, чем меньше оставалось неотмеченных дней, тем было страшнее.

Снова все поменять. Но в этот раз — не в состоянии аффекта, не спонтанно. Нет. Расчетливо и холодно сказать Артему, что нам лучше остаться друзьями. Хотя нет. Друзьями после такого не остаются, тем более — с ним. Слишком чувствителен, слишком… Да все было слишком. И я до дрожи боялась причинить непомерно сильную боль, ранить глубоко, так, что шрам никогда не затянется. Ведь сколько у него их, этих шрамов? Судя по намёкам Маши — много. Добавлять еще один…

Артем выглядел таким счастливым! И дерзким.

Струи воды падали из-под потолка, заливая специальное покрытие пола, превращая сцену в озеро. Танцоры двигались то синхронно, то вразнобой, но всегда — слаженно. И над всем этим парил Артем.

Крыльев не было. Его вела мечта. И прыжки казались полетом. Взлетали поднятые ношами брызги, и капли переливались в ярком свете софитов, зажигая радугу. Артем казался ангелом и демоном одновременно и сердце замирало, когда он внезапно останавливал движение, а потом начинало биться быстро-быстро, в такт музыке.

И когда он застыл, с завершающими аккордами посылая зрителям воздушный поцелуй, почувствовала себя последней сволочью. Как и потом, когда он представлял меня всем своей музой. И так не хотелось спускать этого ангела с небес на землю. Оттягивала тяжелый момент снова и снова. А потом… Артем обо всем догадался.

Он мрачнел все больше и больше а потом припер к стенке простым вопросом:

— Сейчас вещи собирать, или попозже? Ева, ты дурака-то из меня не делай!

Я не нашлась, что ответить. А Артем продолжал:

— Каждый раз одно и тоже. Но ты хотя бы дотерпела до премьеры. Спасибо.

Он казался искренним, и, когда собрал вещи и остановился в дверях, оглядываясь напоследок, не сдержала слез.

— Подожди!

— Ева, не надо! Я же прекрасно знаю, что не подарок. А когда готовлю шоу… И не проси прощения! Ну, голову вверх, улыбнулась, и пошла покорять мир!

Без него квартира опустела. А я вдруг поняла, что разучилась жить для себя.

Но, слоняясь из угла в угол, мучаясь от безделья, потому что пальцы словно разучились лепить и вместо цветов и украшений выходили уродцы, знала: это не любовь. И никогда ей не была. Мы просто — два одиночества, на время прилепившиеся друг к другу.

Через три дня я не выдержала. Дождливый октябрь сменился слякотным ноябрем. Под ногами расползалось месиво из снега, воды и реагентов, серость и грязь никуда не делись и я поняла: если не сменю обстановку — сойду с ума.

На счет как раз упала круглая сумма: шоу неожиданно «взлетело», и Артем перевел мне все потраченное на него до копейки. И даже чуть больше. Мои возражения разбились о спокойное:

— Я не альфонс!

Снова стало стыдно. И за нехорошие мысли о нем и за то, что возвращенную суму я решила потратить именно на альфонса. Вернее, на хастлера. Теперь, особенно с учетом полагающейся скидки, могла позволить себе целый месяц безумия. Единственное, к нему следовало подготовиться: закупить материалы и часть времени потратить на работу. Решила лепить «с натуры», ведь наверняка там еще цветет тот гибискус!