Пробуждение цикады (СИ) - Кутузова Елена - Страница 14

— Наири, если вы собираетесь взять Тайкана с собой, нужно поставить клеймо.

Чашка с чаем в руках Анны дрогнула, так что горячий напиток чуть было не плеснул на руку.

— Какое еще клеймо?

— Подтверждающее, что он — ваша собственность. В Эстрайе всех рабов клеймят, — спокойно пояснила служанка и повернулась к дверям, — Эй, иди сюда!

Проходивший мимо раб замер от ужаса и, упав на пол, на животе пополз в святая святых — личные покои Воплощения Великой Лилит.

— Раздевайся! — служанка словно не замечала его состояния.

Бедолага с трудом выполнил приказ — он изо всех сил прижимался к полу. Раздосадованная суккуб сама подошла к несчастному и рванула ткань, прикрывающую спину. Взорам присутствующих открылся жуткий шрам на лопатке.

— Тебя что, каленым железом прижигали? — охнула Анна.

Мужчина обмер: промолчать — преступление. Ответить… тоже нельзя, в присутствии Наири рабы бессловесны. Спасла его служанка:

— Конечно. Не татуировать же их.

При мысли, что к шрамам Тайкана присоединиться еще один, тем более — такой, Анне стало нехорошо.

— Ну уж нет!

— Наири, таков закон!

— Сколько он отлеживаться будет? Нам выезжать через два дня!

— После клеймления рабу дается остаток дня и ночь. А на рассвете он обязан вернуться к работе.

Остаток дня и ночь. Все, что дозволено тому, кто только что вернулся с того света. Анна выругалась. Почему она вообще допускает мысль, что кого-то будут прижигать раскаленным железом? Да, со своим уставом в чужие монастыри не лезут. Но она и не лезла — сами притащили! И гнев свой Анна направила на того, кто это сделал.

Эйр спокойно выдержал устроенный скандал. Вытянулся в струнку, глядя мимо Наири, и твердил как попугай, что закон нарушать недопустимо.

Ему самому становилось плохо при мысли о клеймлении бывшего друга. Но еще тяжелее было смотреть на расстроенную Наири. Хорошее расположение духа Воплощения Великой Матери — залог процветания Эстрайи, и он, Эйр, делал все ради её благополучия. Но почему-то где-то в душе зародилось неприятное чувство. Словно ссадина зудела. Маленькая, но очень противная. И он сделал полшага назад — согласился на отсрочку.

Сам Тайкан совершенно равнодушно отнеся к известию о том, что сейчас его клеймить не будут. Ему на самом деле было все равно, коснется кожи раскаленный металл, или нет. Да и новость о поездке в Академию его не тронула.

Анна расстроилась — никаких эмоций. Даже взгляд остался пустым. Но отступать она не собиралась. Болезнь Тайкана превратилась в личного врага, которого следовало уничтожить, да так, чтобы заложник остался цел.

11

Два дня подготовки к отъезду прошли в суматохе. Весь штат суетился, изо всех сил стараясь не потревожить Наири, но она поддалась всеобщему настроению. И назначенный день встретила с каким-то облегчением.

Овальный двор наполняли инкубы, суккубы и животные. Орали верблюды, ржали лошади, собаки носились между ногами, заставляя горбунов нервничать. Крики, шум, гам столбом поднимались к бесстрастному небу. Но стоило появиться Наири и королю, воцарилась тишина. Даже животные замолчали.

К крыльцу подвели двух богато украшенных верблюдов. Анна узнала белого — он вез её в прошлый раз. Кибитка на его спине уже не вызывала страха, но спина заныла, предчувствуя тяжелые времена.

Другие корабли пустыни выглядели поскромнее. Часть служила верховыми животными рорага, остальные тащили поклажу. Караван собрался внушительный.

Но при выходе из города он еще увеличился. В голове цепочки шли трубачи, оглашая окрестности ревом своих инструментов. Им вторили барабанщики, и рокот заглушал шум собравшийся полюбоваться выездом толпы.

Солдаты сверкали на солнце вскинутыми на плечи изогнутыми клинками. Их верховые дромадеры шли ровными рядами, высокомерно поглядывая на окружающих.

Попарно прошли слуги, неся на плечах усыпанные самоцветами сосуды. Рулоны шелка соперничали разноцветьем с весенним лугом, а сложенные пирамидами на блюдах фрукты плыли над дорогой, услаждая взор и обоняние.

И только, когда драгоценная река протекла, извиваясь, по улицам, на дорогу вступили рораги.

Двадцать пар пеших телохранителей предваряли проход повелителя. Сорок ехали верхом на красочно убранных верблюдах, и только после них над упавшими ниц подданными проплыл паланкин Его Величества.

Между ним и белым верблюдом Наири снова несли драгоценный скарб, и рораги, выделенные для охраны госпожи, зорко оглядывали толпу.

Тайкан шел справа, сразу за опахалоносцем. Едва оправившись от ран, еще не восстановив силы, бывший рораг наотрез отказался сесть на выделенного ему верблюда:

— Нижайше благодарю Наири за милость. Но не по чину презренному рабу такая честь.

Анна уступила и теперь кидала тревожные взгляды, прикрываясь веером.

Тайкан только что чуть ли не с того света вернулся, но его словно не беспокоил предстоящий переход через пустыню. Да и остальные рораги вели себя так, как будто находились в прохладных садах Храма или королевского дворца. Анна даже стыдно стало — саму её усадили на верблюда, тщательно оберегали от солнца, обеспечили прохладной водой и веерами… Ныть и жаловаться в таких условиях на судьбу казалось неправильным.

Но вскоре беспокоиться о самочувствии окружающих стало некогда — Анна поняла, насколько это путешествие отличается от предыдущих.

Самый первый её переход по пустыне проходил в строжайшей тайне. До момента инициации — точно. Потом последовало кровавое бегство через портал. Да и когда из Академии забирали, торопились. По приказу короля церемоний почти не придерживались, оставив лишь самые важные символы почтения.

Теперь же все делалось «по правилам».

Караван ленивым удавом рассекал светлые пески, и пустынные племена присылали лучших своих сынов и дочерей поклониться королю и живому Воплощению Лилит, Великой Матери. Раз в день, когда светило скрывалось за раскаленным горизонтом, им предоставлялась такая возможность.

Песок устилали коврами, шелк которых оставался прохладным даже в самый жаркий день. Восемь копий поддерживали белый, с синими кистями балдахин. Прозрачная кисея легкой дымкой отсекала Наири от окружающих, а сама она отдыхала, откинувшись на подушки.

Вместе с ней в этом импровизированном шатре сидели несколько служанок. Одна обмахивала свою госпожу веером, другие разминали затекшие от долгой дороги ноги и руки. Еще одна внимательно следила, чтобы кубок Наири всегда был полон пенного напитка. Анна пила его с удовольствием — легкий, слегка покалывающий язык, он хорошо освежал, и при этом не содержал ни капли алкоголя. После того случая с королем она избегала всего хмельного.

Поклоняющиеся приближались на десять шагов и, опустившись на колени, проползали еще пять. И, ткнувшись лицом в еще не остывший песок, напевали формулу восхваления. Всегда одну и ту же. Анне она очень скоро сниться стала, но заткнуть уши или изменить мелодию оказалось невозможным.

Вознеся молитвы, страждущие приносили дары. И Анна только теперь поняла, как богата. Всю роскошь Храма она не воспринимала как собственность, это было чужое. Теперь же подарки приносили лично ей.

Верблюды, груженые коврами. Прекрасные лошади, белые, как снежные вершины либо черные, как темные воды ночного пруда. Сундуки с бирюзой и нефритом. Золотые вазы и блюда… Статуи танцующих женщин и — масса цветов. Но и букеты здесь отличались от привычных. Полураскрывшиеся бутоны подбирали по оттенку и сплетали в роскошные гирлянды, красиво укладывали на блюдах в окружении ярких фруктов, и даже нежные лепестки водяных лилий умудрялись сложить в затейливые фигуры.

— Откуда они здесь? — удивлялась Анна, оглядывая сочащуюся жаром пустыню, — Лотос невозможно сохранить вдали от воды!

Придворные только улыбались, довольные произведенным эффектом.