Бегство от одиночества (СИ) - Ганова Алиса - Страница 14

— Это не я, это Мэгги!

— А ей кто сказал?! Уходи!

— Я хочу обратно к родителям.

— Скажи об этом, Алену, он обрадуется, — огрызнулась Ханна.

— Будь ты проклята! — глаза Лидии горели злобой и обидой.

— Сама будь проклята! И ты, и твоя семейка! Убирайся!

— Я сама уйду!

— Будь добра, быстрее, — с насмешкой поторопила Ханна, открывая дверь.

Оглушительно топая каблуками, раздраженная гостья покинула дом.

Стоя у окна, Ханна наблюдала, как миссис Уилсон быстро спустилась со ступенек, обходя лужи, прошла до дороги, а потом мужская фигура отделилась от соседнего дома и последовала за ней.

— Видела? — указала хозяйка на мужчину.

— Кто это?

— Один из соглядатаев. Об этом Саймон и предупреждал. Теперь две недели миссис Уилсон будет сидеть дома, стыдясь показаться на улице. Отец Алена был ярым конфедератом, и Ален на него похож. Такой же властный и жестокий. А она выразила ему неповиновение.

— Какой ужас!

— Это лишь семейные неурядицы. Ужас был, когда они избили Джима и его семью, а потом заперли в доме и подожгли. Вот это был ужас, — вздохнула женщина. — Ты знаешь, как пахнет ужас? А сгоревшее человеческое мясо?

— Какие страшные вещи вы говорите! — от разговора у Ханна волосы встали дыбом.

- «Красные рубашки», — вздохнула женщина. — Чьи-то мужья, отцы, дети, братья. Но зверь, вкусивший крови, уже никогда не будет прежним. Что помешает человеку, одиножды перешедшему черту, перейти ее вновь? Если Ален равнодушно измывается над черными, есть ли у него жалость?

— А шериф знает?!

— Милая моя, конечно, знает! Они все ненавидят черных, и во что бы то ни стало желают указать им место. Нет никого более смертоносного, чем белый бедняк. Ни животного, ни зверя. Белые считают, что им, как хозяевам, позволено все. На цветных «слонов» (разг. республиканцев), пробующих сделать политическую карьеру, охотятся, как на зверей, избивают, сжигают заживо в доме или офисе. И думаешь, об этом не знают? Не смеши меня. «Ослам» это на руку.

— А причем здесь Ален?

— Ален один из предводителей местных краснорубашечников. Его поддерживают фермеры, лесорубы, парикмахеры, реднеки, местные органы, которые считают, что если дать неграм власть, завтра они будут массово насиловать белых женщин.

Ханна была ошарашена.

— Я не знала. А узнав, хочу, как можно скорее, уехать из Байборо.

— Уедешь, внушив доверие Алену. Это не твоя игра, так ведь. Ему достаточно знать, что ты ничего не имеешь против него. А, может быть, ты выйдешь замуж, и останешься здесь?

— Не думаю, что благодаря стараниям Лидии, все так удачно сложится.

— Плохо ты знаешь мужчин! — улыбнулась миссис Грапл. — Они слишком уверены в себе и считают, что хорошо разбираются в людях. Достаточно мужчину убедить в своей искренней любви, и на нем можно землю пахать.

— Но у меня был лишь один мужчина, которого я так и не смогла покорить.

— Думаешь? Он заботился о тебе, разве это не являлось доказательством его чувств?

— Но это не мешало ему пропадать ночами, наносить визиты и подыскивать себе новую супругу.

— А что ты сделала, чтобы он этого не делал?

— Все что могла. И это не помогло.

— Но ты знала, что нужно ему? Может, ты делала не то?

— Я не понимаю вас, — качала головой мисс Норт.

— А что понимать? Все просто. Он видел, что ты влюблена в него, стараешься быть внимательной, заботливой? — глаза хозяйки изучали лицо собеседницы.

— А разве не подобное делают женщины, когда желают покорить мужчину?

— Смотря какого мужчину! — озорно ответила женщина. — Вот что ты делаешь с Саймоном?!

— Ничего! — ошарашено ответила Ханна.

— Неправда! Подумай.

— Нет! Я честно не лгу! Саймон мил и обаятелен, но все мои мысли до сих пор о другом человеке, которого я не могу забыть.

— В том-то и дело! Он привык быть всеобщим любимцем, а ты не выделяешь его, не заглядываешь в глаза со щенячьей любовью, не ждешь, когда Саймон обратит на тебя внимание! Может быть, именно этого тебе и не хватало раньше? Поверь, я не была красавицей, но была обаятельна и умна, и это позволило мне покорить Самюэля. Какой это был мужчина! — хозяйка закачала головой от восторга. — Пойдем чай пить, но другой, без ревеня и сенны! Только напомни, могу забыть, а отхожее место у нас одно! — пошутила она.

Одинокая миссис Грапл любила пить чай, особенно с приятным собеседником, поэтому при любой возможности заваривала его и приглашала к столу квартирантку. В этот раз на столе стояли чашечки с абрикосовым, кизиловым и даже розовым вареньем, будившим воображение и манившим за стол.

— Я приехала сюда так же, как миссис Уилсон, после переписки, но при личной встрече с первого взгляда не понравилась Самюэлю. Сейчас, по прошествии стольких лет, зная, как сложилась жизнь, смешно вспоминать произошедшее, но тогда я была оскорблена и пылала гневом! Представить не могла, что какой-то мужлан, с трудом произносящий три слова, будет меня сторониться, как колокольчика. (разг. гадюка). Оказалось, он искал себе хозяйственную невесту, скромную и такую же молчаливую, как сам, а я показалась ему легкомысленной и фривольной.

Сразу же отправить меня обратно Самюэль не мог. Нужно было дождаться, когда продаст урожай и получит деньги, чтобы оплатить мне обратную дорогу. Рыдать и жалобно рассказывать, что распродала имущество и, бросив все, приехала к нему, я не стала. Это была бы ложь и унижение, а унижаться я не собиралась. Он поселил меня у своей сестры, и я стала раздумывать, куда бы отправиться, поскольку вернуться в Поинт не могла по некоторым причинам.

Тем временем Самюэль начал старательно обхаживала дочь соседки, совсем юную девчонку, краснеющую и робеющую при нем, как клубника на грядке в сезон урожая. По его меркам Мериен была идеальной. В чепце, робкая, говорила шепотом. Почти идеал, если бы не лошадиное лицо, но мне до всего этого не было никакого дела. Хотя нет, я негодовала: надо было ему пригласить меня к себе, чтобы потом перед моим носом начать увиваться за страшной девчонкой.

Но настал день, когда Самюэль возместил деньги, потраченные мною в пути, посадил в повозку, уложил мои вещи и повез до железной дороги, которая тогда была очень далеко от поселка.

В дороге он был сама праведность и строгость, в уме наверно гимны пел, чтобы на меня не смотреть, потому что на мне было надето красивое платье из тонкой тафты с набивными цветами и вырезом, прикрытым полупрозрачной газовой шалью. И мне стало так досадно, потому что урожай он продал удачно и полученные деньги собирался потратить на свадьбу с Эн. Деревенский дурак будто насмехался надо мной.

И надо было случиться, что на половине дороги разразился ливень, да такой внезапный и сильный. Вымокли мы знатно, в обуви вода хлюпала, за час похолодало сильно, и зуб на зуб не попадал. У меня в сундуке была сухая одежда, но переодеться негде. Поблизости остановиться негде, и дороги — вязкие, непроходимые.

Мокрая одежда облепила тело, и под тонкой светлой тканью стал проступать корсет и нижняя рубашка. Чтобы не замерзнуть, отошла я за повозку и стала переодеваться, да намокшие шнурки не скользят, не могу расстегнуть корсет. Долго мучилась, пока Самюэль не предложил помочь. Как порядочный джентльмен расшнуровывал, отвернувшись, но руки у него дрожали. Он чихать начал, намекая на промозглость и холод, но я уже не девственницей была, поэтому могла отличить причину. Переоделась в сухую сорочку, шаль накинула и вышла к огню. Он поодаль отодвинулся, боится на меня взглянуть. До этого он долго насмехался надо мной, а потом настал мой черед платить той же монетой.

Я его спрашиваю: «Чего, Самюэль, боишься глаза поднять?» Он отпирается, а у самого щеки горят. Воспитан он был строго, вырос в пуританской семье. Вот я и решила, что уеду, но пусть он меня помнит. И распахнула шаль. А он смотрит, не может взгляд отвести. Я ему говорю: "Смотреть смотри, а руками не трогай". Ну, он и глазел, слюни пускал. Тогда я его злить начала, дразня: "На Эн женишься, будешь смотреть на нее — худую доску и вспоминать, что хотя бы видел женское тело". Он рассердился, начал кричать, что Эн скромная, благочестивая, будет хорошей, верной женой, а сам продолжает пялиться. Тяжело ему было удержаться от соблазна: формы у меня были весьма женственные. А я в азарт вошла и говорю: "Так уж и быть, можешь потрогать, от меня не убудет, а ты проверишь, так ли Эн по душе". А он и рад, головой трясет согласно, — рассказчица сделала паузу. — После Самюэль сутки размышлял, пока жижа не усохла, а потом развернул телегу и повез меня обратно. Вскоре и женился на мне. Видишь, иногда мужчины сами не знают, чего хотят. Может, тому человеку и не нужны были скромность и покладистость?