Призраки
(Рассказы) - Скобелева Екатерина - Страница 24

Внешний вид этого строения вовсе не вызывал мыслей о тех кошмарах, что, по слухам, таились внутри. Дом не казался пустым и заброшенным. Он стоял на углу людной площади и выглядел точно так же, как соседние особняки: столько же окон, балкон с видом на скверик, белокаменные ступени, ведущие к парадной двери, массивной и черной; ничем не примечательный задний двор — полоса зеленой лужайки с аккуратным бордюром из ящичков с цветами, отделенная стеной от других палисадников. Число печных труб на крыше, ширина и наклон ее скатов, даже высота грязноватых перил над входом в полуподвал — все совпадало.

Тем не менее, этот дом на площади, похожий на пятьдесят неказистых зданий по соседству, на самом деле разительно отличался от них — самым ужасным образом. Невозможно объяснить, в чем заключалось это очевидное, хоть и незримое отличие. Всему виной не только фантазия, подкрепленная суеверными домыслами: побывав в этом доме, люди, не осведомленные о его дурной славе, в один голос заявляли, что даже под страхом смерти не вернутся обратно, поскольку здешняя атмосфера порождает в их душе неподдельный ужас; репутация особняка стала почти скандальной после того, как несколько злополучных жильцов по очереди вынуждены были съехать оттуда в кратчайшие сроки.

Когда Шортхаус в выходной день выбрался на другой конец города — навестить свою тетушку Джулию в маленьком коттедже на приморском бульваре, то обнаружил, что вид у нее крайне таинственный и взволнованный. Утром он получил от нее телеграмму туманного содержания и приехал, не питая иллюзий, что весело проведет время, но едва коснулся ее руки и поцеловал в щеку — сморщенную, точно печеное яблочко, как почувствовал исходящий от нее электрический ток азарта. Впечатление усилилось, когда он узнал, что других гостей не будет, а его вызвали ради весьма необычайного дела.

В воздухе нарастало напряжение, и, должно быть, неспроста: почтенная старая дева, одержимая страстью к научным экспериментам, обладала не только острым умом, но и силой воли, и привыкла всегда добиваться поставленной цели правдами и неправдами.

Завеса тайны приоткрылась вскоре после чаепития, когда тетушка взяла племянника под руку, и они вышли прогуляться по морскому берегу в закатных лучах.

— У меня есть ключи! — объявила она радостно, и в то же время немного испуганно. — Я могу распоряжаться ими до понедельника!

— Ключи от купальни на пляже — или?.. — спросил Шортхаус самым невинным тоном, переводя взгляд с морских далей на город. Если притвориться дурачком, тетя быстрее раскроет свой секрет.

— Ничего подобного, — шепнула она. — Это ключи от дома с призраками — того, что на площади. Я собираюсь пойти туда вечером.

Шортхаус почувствовал, как по спине прошла волна легкой дрожи. Голос тетушки завораживал. Она говорила абсолютно серьезным тоном.

— Но вы не можете пойти туда в одиночку… — начал он, уже не пытаясь поддразнивать ее.

— Вот почему я отправила тебе телеграмму! — решительно заявила тетушка.

Шортхаус посмотрел на нее внимательно. Волнение преобразило некрасивое и невыразительное лицо, изборожденное морщинами. Искренний энтузиазм озарял его, точно блистательный нимб. Глаза сияли. Шортхаус почувствовал, что эмоции переполняют ее, и снова ощутил трепет — сильнее, чем прежде.

— Спасибо, тетя Джулия, — сказал он со всей вежливостью, — ужасно вам благодарен.

— Пойти одна я бы не осмелилась, — продолжала она, — но в твоей компании это приключение будет чудесным. Я знаю, ты не робкого десятка.

— Большое спасибо, — повторил он. — Э-э… Думаете, непременно случиться что-нибудь этакое?..

— Многое уже случилось, — поведала она доверительным тоном, — хотя все удалось деликатно замять. За последние несколько месяцев три жильца съехали оттуда — один за другим, и говорят, больше никто не хочет там поселиться.

Шортхаус неожиданно почувствовал, что тете удалось его заинтриговать: она говорила так убежденно…

— Дом этот очень старый, — продолжала тетя Джулия, — и давным-давно там приключилась неприятная история. Ревнивый конюх убил свою любовницу-горничную. Как-то ночью спрятался в погребе, и когда все уснули, прокрался наверх, в комнату прислуги… Девушка пыталась бежать, но прежде чем кто-то успел прийти ей на помощь, он догнал ее на лестнице и столкнул вниз, через перила.

— И что случилось с эти конюхом дальше?..

— Полагаю, его арестовали и повесили за убийство, но все это произошло столетие назад, и подробности мне выяснить не удалось.

Шортхаус чувствовал, что интерес его возрастает с каждой минутой, однако, не сомневаясь в крепости собственных нервов, испытывал некоторые сомнения насчет своей тети.

— Есть одно условие, — сказал он наконец.

— Меня не отговорить, — твердо заявила тетушка, — но твое условие я выслушаю.

— Вы должны обещать, что сумеете держать себя в руках даже в том случае, если произойдет нечто поистине страшное. Я хотел бы знать… Вы уверены, что ужас не будет для вас слишком сильным?

— Джим, — насмешливо сказала она, — я знаю, что немолода и мои нервы никуда не годятся. Но рядом будешь ты — и значит, ничто на свете меня не испугает.

Разумеется, этот ответ решил дело: все-таки Шортхаус был самым обычным молодым человеком, и стоило польстить его тщеславию, как он растаял. И согласился идти.

Инстинктивно, на уровне подсознания, Шортхаус весь вечер старался держать себя в руках, накапливая про запас жизненную энергию с помощью безымянного духовного упражнения: прогоняя все эмоции, запирая их на замок — этот процесс сложно описать, однако он весьма эффективен, и это подтверждает всякий, кому пришлось пережить тяжкие душевные испытания.

Позднее Шортхаусу пригодились сохраненные таким образом силы. В первый раз ему пришлось обратиться к этому запасу, когда в половине десятого они с тетей вышли из прихожей, озаренной дружелюбным светом ламп, обжитой и уютной: едва дверь отворилась, и он увидел пустынную улицу, погруженную в тишину и белую от лунного сияния, то отчетливо понял, что самым серьезным испытанием этой ночи будет необходимость столкнуться с двойной порцией ужаса — контролировать не только свой страх, но и тетин. Глядя на ее лицо, бесстрастное, как у сфинкса, и представляя, как исказит знакомые черты приступ паники, он почувствовал к своему удовлетворению, что во время этого приключения может быть уверен по крайней мере в одном — в твердости собственной воли, способной противостоять любому возможному шоку.

Они неспешно шли по ночным опустелым улицам; яркий свет осенней луны серебрил крыши домов, делая тени еще более черными; ни единого дуновения ветерка не ощущалось в воздухе; ухоженные деревья на приморском бульваре молчаливо смотрели им вслед. Тетушка то и дело отпускала незначительные замечания, но Шортхаус не пытался поддерживать разговор, понимая, что она всего лишь стремится оградить себя от раздумий о сверхъестественных материях с помощью мыслей о вещах обыденных.

Редко попадались освещенные окна, и едва ли из какой-нибудь печной трубы поднимался дым и вылетали искорки. Восприятие Шортхауса резко обострилось, он стал подмечать малейшие детали.

Вскоре они с тетей остановились на перекрестке, чтобы рассмотреть табличку на боковой стене дома, хорошо видную в лунном сиянии, а затем, не произнеся не слова, дружно свернули к площади и перешли на ту сторону улицы, скрытую во мраке.

— Это дом под номером тринадцать, — раздался шепот тетушки; не пытаясь проводить очевидные аналогии, они перешли залитый лунным светом широкий отрезок мостовой и продолжали идти в молчании.

Осталось преодолеть еще половину пути, когда Шортхаус почувствовал, как тетушка молча, но выразительно сжала его ладонь, и понял, что приключение по-настоящему началось и его спутница незаметно поддалась тем силам, что были направлены отныне против них. Тетя Джулия нуждалась в поддержке.

Несколько минут спустя они остановились подле высокого, дома, который вырос перед ними в ночи — некрасивый, с узким фасадом, выкрашенный тусклой белой краской. Окна, не прикрытые ставнями и шторами, глазели на двух прохожих сверху вниз; тут и там на стекле мерцали лунные блики. На стенах читались следы непогоды, краска потрескалась, балкон горбился над первым этажом как-то неестественно. Однако, за исключением признаков запустения, на первый взгляд ничто не могло навести на мысль о несомненно злом характере этого особняка.