Гаспар гаучо - Рид Томас Майн - Страница 8

XIII. Вальдес отказывается от преследования врага

Крик изумления и досады вырвался у Вальдеса, а по его мертвенно бледному, с бликами от пробивающегося сквозь листву света лицу скользнуло выражение ужаса.

— Тысяча чертей! Что бы это значило? — прошептал он, осматривая поляну. — Неужели он ушел? И даже наверняка. Исчезла и его лошадь. Припоминаю!.. Глупцы, мы оставили лошадь!.. Уж очень мы спешили! Ну вот он и вскарабкался кое-как на коня и теперь уже дома.

Чтобы лучше осмотреть местность, Вальдес хотел уже спешиться, как вдруг до него долетел звук, заставивший его поспешно вскочить в седло. То был топот копыт.

— Чу!.. Это, должно быть, он, — прошептал парагваец. Привычное ухо Вальдеса ясно различало не только стук копыт, но и то, что он постепенно слабел, удаляясь.

— Это он! Лошадь едет тихо. Оно и понятно… Остановилась!.. Что же мне делать?

Вальдес раздумывал недолго. При слабом свете чуть брезжившей зари он увидел в чаще другую тропинку, проложенную тапирами, и на ней совсем свежие следы копыт. Судорожно сжав в руке копье, всадник поскакал по этой тропинке. Теперь он уже не оглядывался опасливо, он мчался вперед, уверенный, что скоро настигнет израненного до полусмерти Гальбергера.

Каково же было удивление Вальдеса, когда, выехав на вершину холма, вместо одного он увидел двух всадников. Один, конечно, тяжело ранен, но другой здоров. И кто же этот другой, полный сил наездник? Человек, которого Руфино Вальдес боялся и ненавидел до глубины души. Гаспар, гаучо, его давнишний соперник, отбивший у него парагвайскую красавицу, в которую он был некогда влюблен!

Страх одержал, однако, верх над чувством ненависти. Их двое, а он один, да еще с одной рукой на перевязи. Правда, Гальбергер еле держался в седле, но зато Гаспар силен и здоров. О! Он уже знаком с его силой. Раз они боролись не на жизнь, а на смерть; он был уже во власти гаучо, но тот выпустил его, подарив ему жизнь. Ни за что на свете не решился бы Руфино Вальдес вступить опять в поединок с Гаспаром, Парагваец быстро повернул, и лошадь его рванулась с места, словно наступила на гремучую змею. Успокоив животное, он притаился в кустах и стал смотреть вслед отъезжавшим. Только когда они скрылись за холмами, Вальдес вздохнул свободно. Старая ненависть и ревность проснулись в нем. Злоба душила его при мысли, что Гаспар снова стал ему поперек дороги, помешав довести до конца начатое дело. Поток проклятий вырвался из уст Руфино.

— Поезжайте себе, господа, домой! Счастливо оставаться! — пробормотал он. — Не очень-то будет весело у вас в гнезде после того, как вы не досчитаетесь цыпленка. Не скоро забудете вы его. Тем временем я поеду в Асунсьон и вернусь с дюжиной верных квартелеров. Во всем виноват этот дурак сын Нарагуаны. Если бы не его трусость, теперь я ехал бы в Парагвай с двумя пленными. Но ничего. Ждать придется недолго. Дня через три я буду в Асунсьоне, а еще через три вернусь сюда с небольшим отрядом. Итак, через неделю Гаспара Мендеса не будет в живых. Однако, надо торопиться. Что, если Гальбергер узнал меня? Не думаю. Было еще совсем темно. А если видел, что тогда? Тогда, конечно, они поймут, что я еще вернусь и не один. В таком случае они наверняка попытаются опять бежать. Куда? Пока Франческа в плену у молодого това, нечего рассчитывать на его покровительство. Я заручился поддержкой среди това. Молодежь подкупил стеклянными бусами, стариков — червонцами. А пока това на моей стороне, беглецы не найдут пристанища в Гран-Чако. А теперь поезжайте себе. До свиданья через неделю и при более выгодных для меня условиях.

Еще долго развевались в далекой степи страусовые перья на шляпе Гаспара. Наконец они исчезли из вида.

Когда миновала опасность встретиться с Гаспаром, Вальдес начал размышлять спокойнее. Его поразило прежде всего, почему это всадники едут так тихо, почти шагом? Никто в степи не ездит шагом, а уж о гаучо и говорить нечего: они всегда несутся вскачь.

— Ничего нет удивительного в том, что они ползут, как улитки, — решил он вдруг. — Гораздо удивительнее, что Гальбергер вообще способен еще ехать верхом. Ведь я вонзил ему копье в ребро. Должно быть, оно соскользнуло, встретив на пути твердый предмет, пряжку или пуговицу. И дурак же я: оставил его, не удостоверившись, убит ли он. Ну, теперь об этом нечего жалеть. В другой раз буду осмотрительнее.

Через несколько времени Вальдеса занял другой вопрос — почему они поехали по этой дороге? Хотя он и не знал в точности, где жилище Гальбергера, Агуара сказал ему, что ближайший путь туда по берегу реки.

— Ах! Догадываюсь, — продолжал он, — сеньор Гальбергер старается объехать стороной деревню това, которые на него напали, чтобы не попасть им вторично в руки. Я думаю, его удивила измена друзей. Ведь он не знает, что Нарагуана умер. Тем лучше для меня! Пока они поедут кругом, я поскачу прямой дорогой по берегу. Мы скоро увидимся. А теперь, не мешкать! Как диктатор обрадуется вести, которую я ему привезу!

С этими словами Вальдес повернул коня и поехал обратно, сначала по тропинке шагом, потом, выехав на открытое место, во весь опор, так что только страусовые перья развевались на его большой черной шляпе.

XIV. Отчего они не возвращаются?

Тревожную ночь пережили обитатели дома Гальбергера. Даже чернокожие слуги, видя свою госпожу в отчаянии, не ложились спать.

Чем больше проходило времени, тем сильнее несчастная женщина предчувствовала что-то недоброе. Если бы ей сейчас сказали, что и муж, и дочь ее убиты, это ничуть не удивило бы ее, да и не могла бы она и страдать сильнее, чем уже страдала.

Сын тщетно старался успокоить ее, придумывая всевозможные причины, которые могли задержать отца и сестру; однако ему не удавалось разогнать ее черные мысли. Также безуспешны были и старания Киприано, который и сам мучился не меньше госпожи, думая об участи кузины, которую любил.

Молодость всегда полна надежд, и юноши утешали как могли бедную женщину.

— Не отчаивайся, мама! — говорил Людвиг, стараясь казаться спокойным. — Они вернутся к утру, а может быть, и раньше. Отец ведь часто запаздывает, иногда даже ночует в степи.

— Только когда Гаспар с ним; никогда, если он один или с Франческой! — ответила мать.

— Гаспар, наверно, нашел их и теперь с ними. Как ты думаешь, Киприано?

— Конечно, — убежденно сказал Киприано, хотя сам не верил тому, что говорил. — Гаспар прекрасно выслеживает и уж следы-то лошади дяди он увидит и найдет его и кузину.

— Ах, куда-то приведут его эти следы! Мне страшно!.. — вздыхала госпожа Гальбергер.

— Не бойся, тетя! — воскликнул Киприано. — Кажется, я догадываюсь, что могло их задержать.

— Что? — в один голос спросили Людвиг и его мать, в глазах которой блеснула искорка надежды.

— Вы знаете, как дядя способен увлечься, когда встретит интересное животное или птицу? Он тогда способен забыть все. Может быть, он убил в степи редкого зверя и остался охранять его, если он слишком велик, чтобы немедленно доставить домой.

— Нет, нет, — ответила сеньора, и луч надежды погас в ее глазах. — Этого не может быть.

— И очень может быть, — настаивал юноша, — я не все сказал.

Глаза Людвига и матери опять устремились на него с вопросом и надеждой.

— Я думаю, что он поймал страуса.

— Ну, что за диковина страус! Он видит их каждым день.

— Да, но не каждый день удается поймать такую птицу. Я еще вчера слышал, как дядя говорил Гаспару, что ему нужен страус-самец. По дороге в индейскую деревню или на обратном пути он встретил страуса и погнался за ним, а Франческе велел ждать. Вы не знаете, что значит охотиться за страусом. Хитрая птица то трусит шажком, точно подставляя шею под лассо, то пустится стремительно бежать, увлекая за собой охотника. Так можно заехать за несколько километров. А тут еще надо возвращаться к Франческе. Не следует отчаиваться!