Гаспар гаучо - Рид Томас Майн - Страница 2

Он снова поселился близ города Корриентеса, начал насаждать чайные плантации и мирно умер на восьмидесятом году жизни, с чистой, незапятнанной репутацией, окруженный счастливой семьей.

III. Охотник-натуралист

Судьба Людвига Гальбергера несколько напоминает судьбу Бонплана. Он приехал в Южную Америку с научной целью. Гальбергер был не только натуралист, но и страстный любитель охоты. Его чрезвычайно привлекали пампасы с их пумами, ягуарами, страусами, табунами диких лошадей.

Как и Бонплан, Гальбергер прожил девять лет в Парагвае, но добровольно. Чем же объяснить это добровольное заточение? Ярого натуралиста пленили черные очи парагвайской девушки, пленили больше, чем яркое оперение самых красивых птиц и разноцветные крылышки самых красивых бабочек.

Белокурый — Guero — так называли парагвайцы чужеземца — приглянулся молодой парагвайке, и она вышла за него замуж. Ей было всего четырнадцать лет, ему — двадцать с небольшим. Четырнадцатилетняя невеста? — удивится читатель. Женщины южных рас и стран развиваются очень рано, и в испанской Америке женщины в тринадцать и четырнадцать лет бывают уже женами и матерями.

Молодые супруги прожили счастливо около десяти лет. Сын, вылитый отец, и дочь, как две капли воды похожая на мать, оживляли дом веселым детским щебетанием. Когда умерла сестра хозяйки, в доме появился сирота — племянник Киприано.

Гальбергер жил в двадцати милях от портового города Асунсьона, в степи, и показывался в столице только тогда, когда нужно было отправить на корабле редкие экземпляры убитых им животных, птиц или коллекции пойманных бабочек и жуков. Многие музеи Германии и других стран украшены коллекциями и чучелами, изготовленными Гальбергером. Вообще же, как истый натуралист, он избегал городского шума.

Гальбергер жил довольно зажиточно. Дом у него был полная чаша, с довольно большим штатом прислуги из местного племени гуанов. Верный слуга ученого, Гаспар, игравший роль мажордома, тоже был выходцем из этого племени.

Жизнь Людвига Гальбергера текла спокойно и счастливо, как вдруг и над ним, как некогда над Бонпланом, грянул гром. Хорошенькая в четырнадцать лет жена Гальбергера к двадцати четырем годам стала пышной красавицей. Она понравилась диктатору Парагвая. Собственность своих подданных доктор Франсия привык считать своей. Он начал частенько навещать Гальбергера. Зная диктатора, Гальбергер понял, что теперь его спасение в одном — бежать из Парагвая. Верная и любящая жена предупредила его о грозящей опасности.

Они решили бежать во что бы то ни стало, все равно куда. Но сделать это было нелегко. По законам страны, изданным тем же тираном, иностранцу, женившемуся на туземке, запрещалось увозить жену с ее родины иначе, как с разрешения правителя. Гальбергер был иностранец, его жена — туземка, а правитель — не кто иной, как Хосе Гаспар Франсия. Просить диктатора о разрешении увезти из Парагвая жену было бы безумием. Надо было бежать. Но куда?

В лесах Парагвая их скоро разыщут сборщики чая и хинной коры — каскарильеры, состоящие на службе диктатора; да и вообще вся система правления Франсии была основана на шпионстве и, куда бы ни укрылись беглецы, они могли быть уверены, что их выдадут Supremo note 2 , как величали раболепно деспота. На границе Аргентины Франсия расставил военные сторожевые посты; от их бдительного ока не укроется никакая лодка. Значит, спасаться в шлюпке по реке нечего и думать.

Долго ломал голову Людвиг Гальбергер над планом бегства и наконец решил… бежать в Чако! Если бы любому парагвайцу предложили выбрать одну из двух бед — гнев Франсии или бегство в Гран-Чако, он сказал бы, что это значит броситься из огня да в полымя. Никто из жителей Асунсьона не решился бы высадиться на противоположном берегу реки, омывающей стены крепости. Дерзнувшего вступить на территорию Чако европейца неминуемо ожидала смерть от копья какого-нибудь това или гуайкуру, или еще более ужасный, чем смерть, плен.

Людвиг Гальбергер не боялся, однако, дикарей Гран-Чако и вот почему. Во время перемирия между парагвайцами и жителями Гран-Чако последние часто наезжали в Асунсьон для сбыта шкур убитых ими зверей и птиц. Случилось раз, что вождь племени това Нарагуана после обильных возлияний Вакху, отстав от товарищей, заблудился на улицах города. Уличные мальчишки затравили бедного дикаря. Гальбергер разогнал их.

Благодарный за оказанную услугу вождь дал Гальбергеру слово, что будет покровительствовать ему и что он свободно может путешествовать по Гран-Чако.

С тех пор перемирие между Гран-Чако и Парагваем было нарушено, и парагвайцы не могли выходить на противоположный берег реки; но Гальбергера это не смущало, он верил слову Нарагуаны и решил идти просить его защиты и покровительства.

К счастью, дом Гальбергера был недалеко от берега. Выбрав ночь потемнее, Гальбергер забрал жену, детей, слуг, верного Гаспара и все, что поценнее из домашнего скарба, переправился через реку Парагвай, поднялся несколько километров вверх по течению Пилькомайо и достиг стана племени това. Вождь и его подданные встретили беглецов радушно, помогли им выстроить дом, наловили диких лошадей и привели из степей рогатого скота. Вот каким образом в 1836 году среди закрытой для бледнолицых Гран-Чако появился домик европейца Гальбергера.

IV. Ближайшие соседи

Дом естествоиспытателя был выстроен поодаль от реки. С веранды дома и из его окон открывался очаровательный ландшафт. Обычно представляют пампасы и прерии однообразными и мертвыми равнинами, но это не так. Зеленеющая саванна расстилается перед глазами, волнистая, как затихающее после бури море. Там и сям виднеются заросли акаций, пальмовые рощи, стоящие одиноко пальмы с грациозно разветвляющимися и выделяющимися своим тонким узором на небесной лазури листьями. Красивая саванна не мертва. Она живет. В какое бы время дня вы ни взглянули на нее, непременно увидите либо стадо оленей, либо менее крупных косуль, либо южно-американских страусов, спокойно расхаживающих или бегущих с вытянутой вперед длинной шеей и развевающимся, как шлейф, хвостом — вероятно, их напугала красно-бурая пума или прыгающий в густой траве, как огромная кошка, пятнистый ягуар. А вот пролетел в карьер табун диких лошадей с развевающимися по ветру густыми гривами и хвостами. Как дивно хороша дикая, не тронутая человеком природа!

Иногда мимо дома Гальбергера скакали не простые табуны диких лошадей, а мчались всадники, сидя верхом или стоя на лошадях. Цирковые наездники тоже скачут стоя на лошадях, но скакать по кругу — дело нехитрое. Попробовали бы они проделать то же самое по прямой в необъятной степи! Непременно свалились бы с коня, как спелая груша с дерева. А степным наездникам не нужно ни седла, ни площадки на спине лошади; недаром их прозвали «красными кентаврами Чако».

Гальбергер нарочно поселился в саванне, подальше от толдерии — поселка това, потому что намеревался по-прежнему охотиться за зверями, птицами и насекомыми. Он надеялся, минуя Парагвай, доставлять свои коллекции через Рио-Бермехо и Парану в город Корриентес, имеющий торговые связи с Буэнос-Айресом. Вождь Нарагуана обещал предоставлять ему не только конвой своих храбрых слуг, но и рабов-каргадоров — носильщиков для переноски вьюков. У знатных индейцев, как у кафров и арабских купцов в Африке, есть рабы.

Прошло три года с тех пор, как натуралист поселился в Чако. За это время ему удалось собрать огромную коллекцию, от продажи которой можно было выручить несколько тысяч долларов, и он собрался продать ее. Когда Нарагуана об этом узнал, он обещал прислать ему людей. Но прошло больше недели, и никакой вести, никакого гонца от Нарагуаны не было. Обычно же не проходило недели, чтобы сам вождь това не явился на ферму. Только Киприано радовался, что индейцы, особенно сын Нарагуаны Агуара, целую неделю не навещают их семью. Киприано ненавидел молодого индейца, потому что тот чересчур заглядывался на его хорошенькую кузину Франческу. Остальных же членов семьи Гальбергера такое долгое отсутствие гостей из толдерии удивляло.