Город Бессмертных. Трилогия (СИ) - Дессан Даниэль - Страница 34

Эннареон улыбнулся:

— Дейар… Добро пожаловать в наше укрытие.

Юноша тревожно озирался. Он явно не знал, куда его вели: на свободу или на казнь, но, увидев эльфа, успокоился. Следом спустилась Деера, в отличие от друга, легко перескакивая со ступеньки на ступеньку. Завершил процессию Фелнар.

Зашелестел механизм, и входная плита снова стала на свое место. Старый гном довольно потер руки, быстро оглядел всех, и произнес:

— Собрание — лучше не придумаешь! Что ж, господа, нам есть что обсудить, верно?

— Тогда первый вопрос за мной! — Эннареон сел на пол, прислонившись спиной к земляной стене. — Дейар, откуда тебе известно имя советника румхирского короля?

— Я был в армии Виккелы, — начал юноша.

— Представляю, сколько на тебе румхирской крови, — перебил его Тангор.

— Не много, — усмехнулся Дейар. — Я — менестрель.

— Это очень печально, — тихо, словно сам себе, произнес эльф, — когда певец берется за меч.

— Да, — согласился юноша. — Но у меня не было выбора. За неповиновение приказам в Тоддмере наказывают всю семью.

— Бред! — воскликнул Тангор. — Выбор есть всегда. Умереть, наконец, если понимаешь, что убивать ни в чем не повинных жителей другой страны — отвратительно и мерзко! За смерть воина, надеюсь, у вас семью не наказывают?!

— О… — тоддмерец слегка растерялся от такого напора, но все же пришел в себя. — У меня есть ради кого жить!

— Это можно понять, — кивнул Эннареон. — Но прошу тебя, ближе к сути.

— Когда войско стало на ночевку, я разыскал Дееру. Мы отправились побродить окрест под звездами, погулять… Утомившись, мы уселись под каким-то кустом, я тихонько пел и наигрывал на лютне, Деера слушала… Это был потрясающий вечер! — воскликнул менестрель. — Такой случается раз за десятки лет.

Тангор скривил гримасу, но от ехидной реплики каким-то чудом удержался.

— Вдруг мы услышали голоса, которые приближались к нам. Мы затаились, не желая быть обнаруженными, а разговаривающие приблизились к нашему укрытию. Можно было разобрать каждое слово! Одним из говоривших был принц Виккела, голос другого был незнакомым. Они обсуждали завтрашний штурм. Принц твердо считал, что победа у него в кармане, потому что, как я понял, он сумел заслать в Румхир какого-то на редкость могучего воина.

— Что-о-о?! — в один голос воскликнули Эннареон, Тангор и Фелнар.

— Дослушайте, — нетерпеливо проговорил тоддмерец. — Я и десятой доли из их слов не понял, но запомнил многое. Может, вам будет яснее, о ком шла речь. Принц сказал, что Рентар наконец-то уговорил этого воина присоединиться к ним. Дословно это звучало так: "Рентар передал мне, что Теларфаннад сможет справиться с большинством гномов. Нам и делать-то ничего не придется". Еще он добавил, что "советника придется убрать, аппетиты у мерзавца растут не по дням, а по часам". И посетовал, что на этого Рентара золота ушло больше, чем на тысячу воинов.

— Вот оно! — довольно хмыкнул смотритель. — Доказательство!

— Потом я неловко пошевелился, и они поняли, что не одни, — развел руками Дейар. — Мы рванули оттуда так, что пятки сверкали. Виккела и его собеседник бросились в погоню, но в лесной темноте нам удалось оторваться. Мы ворвались в лагерь и затерялись среди остальных воинов. Уже потом я обнаружил, что забыл лютню под тем кустом, будь он неладен!

— Вот растяпа, — хлопнул по колену Тангор. — Почему же тебя не казнили сразу же, по приказу Виккелы…

— Это несложно, — возразил Эннареон. — Принц понятия не имел, скольким встречным в лагере Дейар успел пересказать его слова. Если казнить сразу — всем станет ясно, что менестрель говорил правду. Самое умное, что Виккела мог придумать — это отправить Дейара в передовом отряде на штурм. По сути — на верную смерть.

— Так он и поступил, — кивнул юноша. — Меня назначили в авангард.

— А дальше все понятно, — эльф на мгновение зажмурился, давая отдых глазам. — Вариант, что вас не убьют при атаке, а лишь возьмут в плен, Виккела предусмотрел и предупредил Рентара, что живыми вас оставлять нельзя.

— Допустим, свидетельство против советника имеется, — заметил Тангор, вставая с земляного пола. — Но есть другой вопрос — кто такой этот ваш Теларфаннад? Где он? И почему он не вступил в бой? Мне лично вся история про великого воина кажется нелепицей.

— Я передал вам все, — развел руками юноша. — Хотелось бы помочь разгадать эту тайну, господа, но, боюсь, от меня будет мало толку. Я просто не умею этого…

— Да что ты вообще умеешь, бестолочь? — беззлобно проворчал гном себе под нос, но менестрель его расслышал.

— Я умею петь и играть на лютне, — просто ответил он.

Дейар сделал шаг вперед и оказался в середине комнатушки, словно в центре импровизированной сцены. Помедлив секунду, будто вспоминая слова, он начал петь, сначала тихо, почти шепотом, но затем голос его становился все громче и громче, и, наконец, зазвучал в полную силу. Яркий и звонкий, он отражался от стен тесной комнаты и звал за собой, уводя мысли от обид и горестей к чистому абсолютному свету самого сильного из чувств, дарованных Создателем.

Книги древних сказаний исчезли в веках,

И мечи поржавели за давностью лет,

Только память людская, надежней клинка,

Защитит от забвения времени след.

Ночь укрыла леса от сияния звезд,

На доспехе — неверные блики костра,

Он ступил за порог, удержавшись от слез,

А она вслед смотрела ему до утра.

Нам война — не война, если дома горит,

Чуть мерцая, уютный огонь в очаге,

Уходя, он не думал, что будет забыт,

Эфес, скользкий от крови, сжимая в руке.

Он шагал на восток, отрицая свой страх,

Не считая врагов, не считаясь с судьбой,

Вспоминая любовь в бирюзовых глазах,

День за днем удивляясь, что все же живой.

Не однажды он в небо, прощаясь, смотрел,

Каждый раз возвращаясь на путь свой земной,

Верно, срок не пришел уходить за предел,

Знать, иное начертано было судьбой.

Он прошел до конца, он вернулся домой,

И, едва удержав, стон, застывший в глазах,

Сквозь завесу из слез, посмотрел на пустой,

Серым пеплом укрытый, остывший очаг.

Обернулась победа былая бедой,

Мир иллюзией стал, и, собравшись уйти,

Он увидел на камне бездушной золой

Окончание песни: "Пойми и прости"!

Родниковой водой смыв остатки золы,

Он ушел, унося за собой боль и грусть,

А на камне, в неровном сияньи луны,

Кровью фразу оставил: "Люблю и дождусь"!

Менестрель умолк на мгновение, переводя дыхание, а затем принялся петь эту же песню по-эльфийски. Эннареон почувствовал, как эмоции захватывают его, подобно морской волне: мягко, но неодолимо. Только дивный язык Изначального народа мог передать всю полноту печали и надежды, ожидания и любви.

Дейар закончил петь, и наступила тишина, какая бывает разве что после того, как отзвенел первый весенний ливень, смыв с лица мира всю наносную грязь суетливых дел, и обнажив чистые чувства.

— Эту песню ты написал сам? — непривычно тихо спросил, нарушив, наконец, молчание, Тангор.

— Нет, к сожалению, — развел руками менестрель. — Это — эльфийская баллада, я лишь перевел ее на Общее Слово…

— Тебе это удалось, — потрясенно произнес Эннареон, все еще находясь под впечатлением услышанного.

Внезапно Альрин вскочила с кровати: