Цитадель (СИ) - Ганова Алиса - Страница 42

Подавленный Долон сидел рядом и молчал, а Томку тяготило его присутствие и пугало.

«Мы больше никогда не будем вместе, зачем рвешь мое сердце?» - думала она, делая вид, будто спит. Лежать устала, хотелось перевернуться, но на любой ее шорох и движение Ло склонялся над ней и с надеждой ждал, что она произнесет хоть слово, однако Тамара отказывалась даже смотреть в его сторону.

Долон чувствовал себя ничтожеством, несчастным неудачником, принесшим Тамаа лишь отчаяние и горечь. Если бы только он мог что-нибудь изменить, то не задумываясь, отдал все, что имел и даже больше.

Страдала Тамаа, страдал и он. Презирала, но он презирал себя еще больше. Не верила ему, и он перестал верить в себя. Ло будто снова стал грязным, диким оборванцем, ждавшим от Тамаа, которая была для него всем, милостивой подачки. Готов был стоять на коленях, молить о прощении, но она отказывалась его замечать.

У Томки ныло сердце. Он не только не защитил ее, но и предал, и в то же время, как только увидела измученное, в ссадинах лицо, почувствовала сострадание.

«Никогда не забуду! Но если бы у меня был шанс, простила бы его. Но надежды нет, и отныне мы навсегда порознь».

От горькой обиды сжималось сердце. Любое касание Долона поднимало бурю негодования. Хотела выкрикнуть: «Убирайся! Пошел вон!», но не могла заставить себя заговорить с ним.

Когда прикоснулся к руке, попыталась вырвать, но он не дал. Отодвинул немного повязку и нежно коснулся губами. Тамара дернулась, как после удара током, сильнее потянула руку, но Ло прижался и не выпускал, обдавая запястье горячим дыханием.

«Кается. А насколько хватит его угрызений и самобичевания, прежде чем забудет обо мне и отвернется. Потом появится другая, а я – уродка буду в одиночестве переживать горе. Вспомнит ли обо мне через четверть, сезон или забудет и вышвырнет из своей жизни? Или задушит, чтобы скорее избавиться?»

Тома слишком хорошо знала, каково это – быть уродом, которого боятся, ненавидят и ждут, когда же он сдохнет. Горькая ярость и обида полоснули болью и отчаянием, и она разрыдалась. Громко, безудержно, надрывно, оплакивая будущее, утерянную любовь, разбившиеся мечты.

Долон прижался к ней, накрывая собой:

- Я поеду в Северную Крепость, сделаю все, только чтобы ты стала прежней! – с жаром обещал он, но Томка хорошо помнила, как однажды Ло сказал, что Братья не колдуны, и это невозможно.

От обнадеживающей лжи стало только хуже. Может, он и не лгал, верил в свои слова, но она уже утратила надежду.

Тамара чувствовала, как в теле происходят перемены. Внутри зудело, росло, изменялось. Она и сама видела, как отекли руки, ноги, пальцы и все остальное. Тянул и ныл каждый сустав и мышца. Ей казалось, что она сходит с ума, потому что было ощущение, будто тысячи червей, а она их боялась до ужаса, копошатся в теле. И едва сдерживалась, чтобы не голосить от отчаяния и испуга, чтоб не схватить Тауша за руку и не начать умолять сделать хоть что-нибудь.

Его обещание причиняло лишь боль.

- Прочь! – закричала она. Эмоции переполняли, и Томка сквозь слезы оттолкнула Ло от себя ногой. - Прочь! Убирайся! Убирайся вон!

У нее началась истерика.

Ло пытался рассмотреть ее глаза. С прошлого раза, всего за несколько оборотов, они стали холодными, цвета неба. И голос. Голос стал другим.

Он испугался до одури, хотя готовился к подобному и пытался держать себя в руках.

- Убирайся! Вон! Если я настолько противна, что хочешь задушить! - срывая голос,  гнала Тамаа, но он продолжал стоять. И тогда она ударила его по лицу.

Долон рывком дернул Тому на себя и прижал к бешено вздымающейся груди.

- Нет. Нет. Нет! – как заведенный шептал он. – Не уйду, не прогонишь. Не уйду…

Томка рыдала, боролась, пыталась кусаться, но Ло не отпускал. Ровно до тех пор, пока кусок ткани не соскользнул с ее предплечья, и Брат не увидел, как многочисленные подживающие раны начали зарастать бледной кожицей. Светлые вкрапления были редкими и небольшими, но отчетливо проступали на смуглой коже  и привлекали внимание.

«У меня были глаза, как небо, и белая кожа. А еще я была шире и фигуристей…» - вспомнил он и подпрыгнул от неожиданности.

Схватил Томку за руку и начал взволнованно, дрожащими руками разматывать бинты на локте. Когда увидел вкрапления посветлевшей кожи, закружилась голова.

«Не может быть!» – Ло не верил глазам.

- Уходи! Не хочу, чтобы ты смотрел на меня! - она, отбиваясь, била его кулаками, но Долон от радости не замечал ничего вокруг. Пусть на него смотрели чужие, холодные глаза, но этот взгляд он узнал бы из тысяч.

«Она не будет  чудовищем! Не будет. Не будет!» - ликовал он от появившейся надежды, что не все так плохо. От охватившей радости, снова не смог сдержаться.

Услышав всхлипы, Тамара перестала брыкаться. Уставшая, она прислушивалась к плачу и не могла поверить, что такой суровый Брат как Долон способен плакать.  Жалость перевесила обиду, и она провела рукой по его вздрагивающему затылку.

***

Ло устал. Он сутки не отходил от Тамаа, порывался столько всего сказать и не смел. Она чуть приоткрылась и снова отгородилась, отказываясь принимать даже прикосновение. Что уж говорить о словах.

После того случая Тамаа его боялась и, когда находила боль, сжимала зубы, и старалась не стонать, но обдавала взглядом, говорившим о страданиях красноречивее слов.

Тогда он второй раз поклялся милостью Богов, одаривших даром, что сделает все возможное, лишь бы найти того, кто сможет им помочь. И лишь после этого обрел немного успокоения и смог вздремнуть.

Приходили Братья и Сестры, предлагали помощь, выражали сожаление, но Долон не желал никого видеть, и отвечать приходилось снова Пене.

Когда пришла Ивая, Ло всем видом показал, что хочет остаться один, но она оказалась настырной и не желала уходить.

- Я хотела тебе отдать это, - как можно тише произнесла сестра и протянула ладонь, но он даже не взглянул. Ива вздохнула, но руку не убрала. - Это Ба. Я нашла ее там и склеила, а трещины замазала глиной. Ло, она думает, что это ты сорвал Ба!

Тома  ощутила, как Долон дернулся, будто от удара, и постаралась делать вид, что крепко спит, но так хотелось взглянуть ему в глаза!

Он продолжал молчать, а потом легко тряхнул ее. Томка не сдавалась и продолжала изображать бесчувствие. Однако Ло не отставал, и пришлось посмотреть на него.

Дикие, широко раскрытые глазища смотрели с такой болью и растерянностью, что она не знала, что и думать.

Ива продолжила:

- Когда я искала тебя, в саду появился человек твоего роста, с губами похожими на твои. Он прятался под капюшоном, и из-за темноты, от неожиданности и волнения даже я перепутала тебя. Понимаешь?

Долон не сводил пронзительных черных глаз. Не выдержав взгляда, Томка закрыла глаза и не желала больше открывать.

«Пусть сорвал не ты! Но ты не защитил меня. И теперь я превращаюсь в уродину, и мы не будем вместе…» - от печальных мыслей она снова заплакала.

- Все это время я был в клетке, – сдавленно произнес он, осторожно вытирая ее слезы.

Тома почувствовала, как он вложил в ладонь медальон,  забранный у Иваи. Взбрыкнула и попыталась отбросить фигурку, но Долон не дал, сжав ее руку.

- Перестань. Он твой. Навсегда.

- Зачем он мне, уродине, - всхлипнула Томка.

- Не важно.

- Не лги. Это важно.

- Если не верну тебе прежний вид, будем вместе скакать на четырех лапах! – горячо заверил он.

- Дурак. – Тамара разрыдалась. – Дурак и обманщик.

Угрюмая Сестра осторожно вышла из хлева.

«Любовная глупость во всем проявлении. Подумать только, мечтает счастливо резвиться с Птичкой в обличье  урода. Старшие дар речи потеряют…» - она не сомневалась, что Брат способен на такое безумие.

Когда зашла в комнату, Виколот и Млоас вскочили на ноги.

- Как он?

- Жить будет, но за порядок в голове не ручаюсь, – отрезала Ивая.

Братья онемели.

- Ага, – не отступала она, – обещал, что если у нее руки превратятся в лапы, станет таким же, и они вопреки всему будут вместе.