Цитадель (СИ) - Ганова Алиса - Страница 40

 За Братом потянулись остальные, выражая ему безмолвную поддержку

***

Баса много раз думала, что будет делать, если планы наставницы потерпят крах. И одно решила точно: выгораживать ее не станет. Это бессмысленно, а так, если расскажет без утайки все, что знает, у самой хотя бы будет возможность оправдаться и спастись.

Едва услышала шум и недовольство толпы, бросилась к Сестре.

Перепуганная Бокаса металась по комнате, бросала какие-то узелки,  мешочки в сумку и не обращала на нее никакого внимания. Баса попыталась помочь, но наставница ее грубо толкнула.

Бокаса боялась. До ужаса боялась, что за множество грехов ее не казнят, а заточат до конца жизни в Сиротливой башне, где кроме воя ветра и темноты больше ничего нет.

- И что теперь делать? – жалобно хныкала Баса, чем непомерно выводила из себя Сестру. Мало того что под ногами путалась, еще и ныть начала.

- Что хочешь! Можешь сесть и дожидаться их прихода. Прочь с дороги. Порыдаешь, покаешься, и все закончится.

- А вы?

- Не твое дело. Отстань, некогда!

- Я хочу с вами!

Баса было дернулась, чтобы схватить наставницу за рукав и упросить взять с собой, но та злобно вырвала руку:

- Прочь! Не за твоей шкурой охота!

Воспитанница покорно села на кровать. Она почти сразу же поняла, что больше не нужна. Поджав ноги, молча следила за неудачливой мятежницей. Не больно-то она и хотела бежать с Бокасой, но и оставаться было страшно. Однако после того, что расскажет про нее…

- Ладно, пойдем! – неожиданно спокойно произнесла Сестра и протянула плащ. – Поможешь донести?

- Конечно! – с радостью согласилась Баса, не понимая, почему Бокаса сменила тон и даже улыбнулась, чего уже давно не делала.

- Я и тебе теплый взяла. Скорее, нельзя задерживаться! – и, схватив воспитанницу за руку, потянула за собой.

***

Как  и следовало ожидать, отступница скрылась, оставив после себя разоренную комнату, разбросанные вещи и ощущение мерзости от происходящего. Но вскоре подавленность развеяла отрадная весть, что и Долон, и Кинтал почти невредимы, если не считать сине-багровое от побоев лицо Ло. Оба Брата сильно ослабли и едва держались на ногах, но их жизни ничего не угрожало.

После напоминания Виколота, что на верхнем уровне из-за прихоти Бокасы до сих пор заточены Млоас и Пена, братья заодно выпустили и их. Однако радость освобожденных была недолгой. После вываленного  впопыхах Иваей вороха новостей, потрясенная до глубины души Пена поспешила в сад, надеясь, что сможет чем-нибудь помочь, а Млоас начал спешно раздумывать, как помочь Долону справиться с постигнувшим его горем.

Ивая была среди тех, кто в поисках братьев, спустился в подземелье. Если бы она знала, что все приспешники мятежницы разбегутся, как крысы с тонущего корабля, и никто не преградит им дорогу, то, не дожидаясь других, бросилась бы вниз одна. Но кто же знал.

Как только дверца клетки отворилась, Ива бросилась к Брату, невзирая на смрад и грязь, опустилась на колени и прикоснулась дрожащими от волнения руками к его озябшим плечам.

- Ло! Ты слышишь меня? – позвала срывающимся голосом.

Он на мгновение задержал на ней взгляд и отвернулся.

Спохватившись, что он сильно замерз, стянула плащ и накинула ему на плечи, но Ло в ответ упрямо дернул головой, мол, не нужно, и попытался скинуть.

- Ива, оставь его! – Виколот осторожно сжал плечо Сестры. – Дай расковать.

Освобождая место, она нехотя отползла назад, пока колено не пронзила боль. Ойкнув, схватилась за ногу и почувствовала острые края каких-то камешков. Пригляделась и замерла.

«Это же… Ба! Сорвали с Тамаа и показали ему! Все это время он знал, что с ней происходит!» – догадалась она и бросилась голыми руками сметать битые глиняные кусочки, стараясь не пропустить ни одного и не обращая внимания на порезанный осколком палец.

Невероятная, почти безграничная жалость и сострадание охватили Иваю, какой она никогда не испытывала даже к себе.

Пока Ло расковывали, семья находились рядом и ограждала от чужих взглядов, не желая, чтобы его увидели и запомнили сломленным.

На него было невыносимо смотреть. И дело было даже не в опухших чертах, сколько  в охватившей его обреченности. С пустым взглядом Ло продолжал смиренно сидеть на полу, не обращая на суетящихся вокруг людей. Если первые слова Кинтала были вызваны волнением о Клахеме, о произошедших событиях, то Долон продолжал хранить молчание.

Все знали, что он хотел услышать, но не могли солгать.

Когда цепи сняли, Виколот накинул на узника свою верхнюю рубаху и, взвалив на себя, почти силком повел наверх.

Ло не хватило сил самостоятельно омыться. При любом движении перед глазами начинали плясать черные точки, и он начинал съезжать по стене, поэтому Млоас не отходил от него ни на шаг.

Долон хотел лишь скорее смыть грязь и пойти к Тамаа. Спрашивать о ней боялся, а семья отводила глаза и молчала, что заставляло сердце еще сильнее сжиматься.

Кое-как одевшись, двинулся к двери, но Млоас и Ива встали у выхода, не позволяя покинуть комнату.

- Уйдите!

Из-за проклятого зелья, лишившего сил, он не мог даже растолкать преграду. Рвался к Тамаа, но, сговорившись, семья не давала  выйти.

« Значит, есть причина... Ей плохо, и она там одна! Надо спешить…» - он рассвирепел.

- Прочь! – прошипел Ло, но Млоас даже не шелохнулся.

Боднул плечом и, потеряв равновесие, стал падать.

- Тебе нужно спать, – как можно спокойнее ответил Виколот, за мгновение ставший для Ло врагом.

- Нет.

- Да! Не выпьешь сам, волью насильно! Даже не думай отпираться!

- Нет.

Виколот тяжело вздохнул.

- Сам напросился, – и, навалившись на Ло, крикнул Млоасу, - вливай!

Долон сцепил зубы, вырывался, вертел головой, пробовал отплевываться, но без толку. Сквозь зубы терпкий отвар медленно, но верно вливался в горло.

Невыносимо захотелось спать. Закрывая отяжелевшие веки, он успел тихо, с презрением процедить находящимся в комнате:

- Ненавижу.

В семье понимали, что совершили подлость, но не могли поступить по-иному. До дрожи они боялись мгновения, когда Долон увидит, что стало с Тамаа. К утру она настолько распухла, что остатки одежды, еще оставшиеся на расчесанном до струпьев теле, расходились по швам. Примчавшаяся от Тауша Пена, чтобы захватить немного еды, выглядела настолько перепуганной, что понятно было без слов: надежды на чудо нет, Тамаа умирает.

Ива сожалела, что темная так страдает. Она напоследок, вместо Брата пыталась рассказать, что кто-то похожий на Ло, скрываясь под глубоким капюшоном, намеренно пытался выдать себя за него, но Тамаа уже не никого не слышала. И тогда сестры решили: если уж темной суждено умереть, пусть Боги пошлют ей последний вздох как можно скорее, чтобы долго не мучилась и не лишила разума Долона.

«Если нам тяжело и грустно смотреть на нее, каково будет ему? А если узнает, что умирая, Тамаа думала, что он ее предал?» - размышляла Ива.

После встречи в ночном саду с тем человеком, она догадалась, что произошло на самом деле, и недоумевала, как сама могла его перепутать с Ло, которого знала почти всю жизнь.

 «Если только от большого волнения и сумрака» - решила сестра.

Пока Долон крепко спал, рядом с ним обязательно кто-нибудь находился, чтобы заметить, когда действие сонного снадобья ослабнет, и успеть вовремя  поднести сонную пыльцу.

Позже даже Млоас согласился, что так будет лучше:

- Помочь ей никто не в силах, хотя бы облегчим ему боль.

Им стыдно было признаться, но каждый в тайне надеялся, что Тамаа умрет скорее, чем очнется Долон, и они успеют предать тело земле, скрыв от его глаз. Пусть это было неправильно и даже жестоко, но семья не могла позволить Долону увидеть, во что Бокаса превратила его Тамаа, больше всех пострадавшую от мятежной преступницы.

 Ко всеобщей радости, Кинтал отыскал и Клахема, пролежавшего в лабиринте больше суток. Старика от волнения хватил удар, и он был плох, но, все же, дышал. Тауш сказал, что резвость и подвижность к Старшему Брату, скорее всего, не вернутся, но шанс, что он придет в себя, оставался.