Цитадель (СИ) - Ганова Алиса - Страница 31

С детства ее выводила дурная привычка брата пялиться в одну точку. Встанет с отрешенным лицом, глуповато улыбается и будто не слышит, как на него орет мать. Сейчас ничего не изменилось, если только улыбка стала ехиднее.

Бокаса уже тогда считала его неудачником, обделенным в силе, уме, ловкости, скорости, даже даре и презирала, насмехаясь над медлительностью близнеца, любившего бродить в задумчивости, разглядывать листья, камни, почки, казавшиеся в суровом краю настоящим чудом.

- Как была пустоголовой, так и осталась, – грустно подытожил мужчина.

- Зато ты умный и слабохарактерный. Изобретения заметили, а дальше? – она насмешливо взирала на него.

- Все что имею, достаточно. Более мне нечего желать, – бесстрастно парировал Альгиз и замолчал.

Одно время он верил, сестра сможет понять: само служение и есть - честь, доверие, награда, ответственность. Но это было так давно. Минуло почти тридцать сезонов, а они так и оставались чужими, отвергающими друг друга, как влиятельные камни тайной комнаты.

Стоило Бокасе уяснить, что честолюбия в нем так же мало, как и желания властвовать, стала несносной. Не сдерживаясь, беспрестанно выплескивала желчь и обиду, укоряя в отказе помочь добиться цели ее жизни. Отчего-то сестра была уверена, что знает больше и во всем без сомнения разбирается лучше, чем кто-либо другой. Ее суждения и она сама были безразличны Альгизу ровно до тех пор, пока скудоумная не начала рушить признание и уважение Братьев к нему.

Младший Брат Ордена и младший по рождению с детства знал, что порой сестра видела странные сны, словно проживала жизнь чужого человека. Это казалось столь необычным, странным, что он постоянно пытался постичь суть сновидений. Не от зависти, а от потребности разобраться, уяснить. В Цитадели для него даже сделали исключение, сочтя, что скрывать существование дара Богов от того, кто и так знал и пытался постичь, глупость. Так путеводная звезда привела Альгиза в Северную крепость.

Он единственный из не имевших дара, был принят братством и пользовался уважением, потому что изучал законы сущего Бога, изобретал и находил новое применение Орденским реликвиям, раскрывавшим грани великого, таинственного дара, позволяющего империи жить в мире и процветать.

Живя в горах, почти всегда покрытых льдами и снегом, Брат Альгиз не представлял иной жизни вне служения Братству. Честолюбие успокоилось, когда Старшие стали прислушиваться к его мнению, если дело касалось сложного обряда и других святынь. Разве этого мало? И теперь она рушила жизнь. Перед отъездом казалось, что Братья Северной крепости смотрят на него испытывающе, чуть с недоверием и жалостью. А сердобольность раздражала, злила и заставляла чувствовать себя жалким. За это он ненавидел сестру.

«Если бы знал, чем все обернется, поменял бы тогда решение?» - в памяти мелькнул образ матери, на которую так походила Бокаса. Беспокойная, неугомонная, в постоянном движении, и молчаливый, отстраненный отец. Сколько себя помнил, мать всегда напирала на него, пытаясь вывести из себя и довести до красных пятен на лице, что согласия семье не приносило.

Чтобы поддержать отца, садился с ним в утепленном сарайчике и в молчании слушал пение диковинных птиц. Особенно радовала маленькая, серенькая, невзрачная, певшая до того красиво, что хотелось улыбаться.

Мать презирала их, и Бокаса тоже…

«Мы изначально были слишком не похожи. Бесцветные волосы и белесые глаза – это все, что нас связывает», - вздохнул мужчина.

Оказавшись в Цитадели, вдалеке от родителей, ничего не изменилось. Они так и продолжали держаться порознь. Альгиз не любил внимания, а Бокаса не нуждалась в друзьях. Не верила в дружбу, предпочитая иметь радом тех, на кого можно влиять. Отдавая повеления, светилась от счастья и чувствовала себя хитрой, значимой, важной.

- Только и можешь смотреть в одну точку и бесконечно мыслить, обмусоливая одно и тоже долго и упорно! - зло, с издевкой расхохоталась Бокаса, не зная, что осталась жива лишь благодаря уму и наблюдательности единокровного брата.

Альгизу хотелось швырнуть, бросить в лицо, что именно ему, слабаку и ничтожеству, она обязана долгой жизнью, но давая Клахему обещание молчать, не мог нарушить, как бы ни хотел. Пока был молод, нестерпимо горело рассказать, похвастаться, но после, когда молодость ушла, степенность и выдержанность окрепли в нраве, успокоился. И даже почти забыл, что где-то есть сестра по крови.

В тот день Клахем вызвал его и долго беседовал, объясняя, что Бокаса не из тех, кто достоин нести службу. Хоть и не испытывал привязанности, но все же сестра не была чужой, и слова причиняли боль. Лишь со временем, умудренный опытом, он понял суть Бокасы и осознал мудрость, выдержанность и дальновидность Клахема и Старших, терпеливо ждавших долгие сезоны.

Столько времени понадобилось, чтобы принять и смириться, что сестра изворотлива, лжива, лицемерна и так же, как и мать, жаждала власти, хотя бы над кем-то. Если бы не светлый ум и наблюдательность Альгиза, обещавшего стать одаренным ученым, она давно бы уснула вечным сном. Но наказание, несомненно, повлияло на ранимого послушника, который замкнулся бы и потерял веру в Братский Орден.

Теперь же Бокаса делала все, чтобы вновь испытать терпение Старших. Зная предысторию и отношение Брата Клахема к сестре, он не сомневался, что главой ей никогда не стать, и подозрения, отчего предоставили такую возможность, сводили с ума.

«Грядет Суд, а она делает все, чтобы приблизить час и увести с собой больше людей!»

Он приехал попытаться остановить ее. В успех не верил, но не мог сидеть на окраине и делать вид, что ничего не происходит. Долгий и упорный труд всей его жизни Бокаса перечеркнула одним нелепым указом, и ныне, кроме злости и презрения, в нем ничего не осталось.

- Чем мешать, занялся бы темным. Урод скачет, отроков стращает.

- Урод? – недоуменно уточнил Альгиз.

- Проглотил медальон и попал под свет святынь. Думали сдохнет, но нет. Неведомым образом трус и тщедушный недоросль обратился в свирепое страшилище. Извлекли талисман, и он начал утрачивать звериный облик и размер, но уродство осталось, - уловив заинтересованность брата, обрадовалась:

«Если все пойдет как надо, неприятность обернется успехом. Я никому ничего не забыла».

- А где он?

- Как оживился! - поддела сестра. - Тебя проводят. Все, как ты любишь: почки, листья и загадка! Развлекайся и ко мне не лезь.

На том и расстались.

Альгиз злился и сокрушался о потере доброго имени ровно до того мгновения, как увидел несуразного страшилу с широким, похожим на пятак носом, ушлыми глазками, огромными ушами, длинными жилистыми, доходившими едва ли не до колен, руками и чумазыми босыми ногами, торчавшими из-под широких штанин, державшихся на выступающем пузе, покрытом густыми рыжими волосами.

- У-у?! – грубо рявкнул Саха заметив, как незнакомец с диким любопытством его разглядывает.

- Какой раскрасавец! Вот это страхомордец! – восторженно затянул Альгиз, обходя Сахатеса по кругу, но едва заметив, как кожаное ведро подозрительно закачалось в длинных руках страшилища, отступил назад. Маленький уродец доходил лишь до плеча, но учитывая длину его конечностей, вполне можно было получить ведерком по голове, что не смертельно, но унизительно.

- Хьюшенька, тихо! – раздался детский голос, и из-за дерева выскочила смуглая девица-подросток с длинными косами.

- Ой, кто вы? – выпалила она. – Я вас не знаю.

- И я тебя тоже. Ты кто?

- Чиа. Я за садом помогаю ухаживать Брату Таушу и за Хьюшей смотрю. Он добрый, только не любит, когда его разглядывают. Смущается.

- У-у! – страшила вновь угрожающе взвыл.

- Идем, идем, – поторопила девочка. – Поможешь полить?

Чудище засопело, вытерло мохнатой лапой безобразный нос и, переваливаясь, побрело следом за ней.

Постоям мгновение, Альгиз двинулся за ними.

- Давно за ним смотришь?

- Почти с появления в нашем городе, но приручала его Тамаа.