Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 54

Зачем он говорил это? Не для того ли, чтобы любой ценой удержать душившие слезы? А плакать непременно будет больно, как и сдержаться. И еще хуже от того, что она точно понимала, что мучает его изнутри. Триста два его всадника, каждый из которых пронзит его мечом или всадит в него стрелу в день Суда перед Чертогом.

— Я благодарна, господин, — Гроза вновь поклонилась, — могу я идти?

— Иди, — выдохнул едва слышно Сернегор.

Но когда она вышла тихими, почти бесшумными шагами, он ухватился обеими руками за бок, стараясь не упасть без сознания: не хотелось опозориться перед едва знакомой служанкой. Или шлюхой — кем бы она там ни была.

Сернегор вдруг понял, как ему стало холодно.

========== Чужаки ==========

Ожидаемым для Ильмара Оракула стал визит оборотней во главе с Вереном. Волки принесли богатые подарки, вели себя самым изысканным образом, и тут же получили благодарности от воинов Элдойра за спасение принцессы.

Оракул присмотрелся к Верену внимательнее, услышав о его приобретенном родстве с князем Сургожа. Высокий, отлично сложенный крепкий воин двигался величаво, но чрезвычайно легко. Пожалуй, пройди он по лесу, не шелохнулась бы ни травинка. Оракулу от прямого взгляда желто-зеленых глаз стало сильно не по себе. Ощущение провиденья кольнуло предсказателя.

И это оказалось правильное предчувствие.

— Твоя дочь стирала мне рубашки, провидец, — сообщил Верен Оракулу, — и ухаживала за моими лошадьми. Вы воспитываете стойких, храбрых женщин. И нас удивляет хитрость и прозорливость ваших мужчин. Ради примирения — не погневайтесь за малые подношения.

Когда принимать подарки явилась сама Латалена, нарядившаяся в простое платье, не было волка, у которого не перехватило бы дыхания. Оракул пристально следил за взглядами всех оборотней и их вожака особенно. Но при взгляде на подарки сердце асура смягчилось.

Щедрость, которую порядочные оборотни ставили на первое место среди добродетелей, проявилась и в «малых подношениях». Все было здесь: на развернутых коврах, изображавших охоту и лесных обитателей, стояли расписные деревянные посудины, лежали изумительной работы уздечки и седла, множество мехов, и четыре больших бочонка икры, считавшейся северным деликатесом.

Трогательное и противоречивое внимание к Латалене, заметное волнение и искренность оборотня успокоили Оракула. Перед ним был воин, придерживающийся традиций и обычаев своего народа, и имеющий свое понимание чести.

А его почтительные, хотя и чересчур откровенные, разговоры за столом заставили бывшего правителя Элдойра заслушаться, улыбаясь. Так, его живо заинтересовало предложение Верена задействовать рабочую силу бездельного мужичья из волчьего племени.

— А чего они таскаются без дела, — деловито возмутился оборотень и подался вперед, — позволь мне, отец, переговорить по-свойски, и недели за три подлатают твои улицы хотя бы у площадей. Только глины да песка подвезти придется, стройку развернем — залюбуешься.

— И во сколько мне это встанет? — усомнился Оракул, живо заинтересованный восстановлением и украшением города. Но оборотень отмахивался.

— Ты их корми, по четвергам наливай. Мы, волки, — тут Верен замолчал на мгновение, но затем продолжил, — мы должны сильно уставать, чтобы состоялась стая. Не позволяй им валяться брюхом кверху дольше трех дней.

— Я должен о многом спросить тебя, — поразмыслив, кивнул Оракул, — пройдемся по моему саду. Расскажи мне об обычаях вашего народа. Я хочу знать их лучше.

***

Латалена, досадуя на отсутствие приглашения, поднялась на галерею внутреннего дворика. Со второго этажа ей было хорошо слышно. Звучный, напевный голос Верена повествовал об удивительных чудесах северной земли. Словно живой, вставал перед Латаленой неведомый север: снега, тайга, огромные стада оленей, сани и радость весенней оттепели.

Узнала женщина и то, что Верен вдовец уже столько лет, что и забыл, когда последний раз бывал в собственном логове: волк-одиночка не строил избы и не оседал на одном месте.

Латалена следовала вдоль галереи, и вопросов у нее становилось только больше. Как жить в доме, где крыша только и видна из-под земли, а под ней прячутся добротные хоромы? Неужели можно уйти в лес зимой, спать в сугробе целиком, и остаться в живых? Каково это — жить в двух обликах, и чувствовать двумя разными способами, и видеть зрением зверя?

Также она присматривалась и к лицу Оракула. Провидец слушал Верена с неподдельным вниманием и знакомым беспокойством — Латалена определила, что ее отец уже что-то увидел там, в другом мире. Но распрощались мужчины с уважительными поклонами и взаимными обещаниями дружбы. Асурийка в замешательстве укрылась за колоннами, и пристально нахмурилась, размышляя.

Ильмар Элдар никогда в своей жизни не называл оборотня другом, пока для того не было крайней государственной нужды. Он не простил им ни смерти сыновей, ни разграбленного в считанные дни Беловодья и элдойрские предместья. Внимание же к Верену было не одной только благодарностью за возвращение принцессы Элдар. Провидец Элдар что-то задумал.

— Ты разбила еще одно отважное сердце, — вот были первые слова Оракула, когда он вернулся, проводив гостя до ворот во внешние части резиденции.

— Если это и произошло, то против моей воли, — ответила, пряча довольную улыбку, Латалена. Но ее отец не обманулся, и грозно грохнул посохом об пол:

— Твое бесстыдство не знает границ, клянусь небесными вратами! Одному только радуюсь: ради тебя такие воины, как этот, идут на перемирие первыми, как и на битву.

— И ты будешь рад перемирию, — Латалена улыбнулась уже открыто, — скажи, почему нет?

— Они кровники. Кровники, дочь моя. На них кровь твоих братьев и проклятие твоей семьи.

— На них, но не на их мечах. Скажи, если завтра у стен встанут дружины с севера, принесут присягу, пообещают драться за нас — тебя так же будет волновать кровь сыновей, ушедшая в землю десятки лет назад?

— Не дерзи! — вспыхнул Оракул и грозно свел брови на тонкой переносице, — сказала бы ты эти слова, если бы их слышал кто-то, кроме меня? Твой сын, например?

— Мои братья мертвы. Мой сын жив, а его Элдойр стоит, — не сдалась асурийка, — а что ты сказал бы, если бы я привела к трону нашей семьи северную армию?

Оракул лишь усмехнулся, скривив губы.

— Нам все равно нечем им платить.

— Но я могу…

— Любой ценой? Что ж, попробуй. И проиграй. Северянам нет дела до трона белого города. А нам не должно быть дела до северян.

Уходя, Оракул еще раз веско постучал посохом по полу и сокрушенно добавил:

— Тщеславие убивает нас быстрее любой другой болезни. Твоя гордыня раздавит тебя однажды, так постарайся опередить ее.

Прекраснейшая знала: рано или поздно ему придется задуматься, и лучше бы сделать это раньше, чем ждать, пока воеводы начнут по одному убегать из Элдойра, а паника охватит всю долину. Убедившись, что Верен не ушел слишком далеко, Латалена отправила вслед ему служанку с письмом. Написанное привычным витиеватым слогом, оно должно было заманить оборотня в ловушку, из которой — как надеялась асурийка — он не захочет убегать.

***

…Получив это письмо, оборотень долго ругался, понося на чем свет стоит и остроухих, и семейство Элдар, и случайных прохожих. Он даже немного повыл — тихо, чтобы не слышали остальные. Придя в себя, Верен решился штурмовать неприступную крепость самообладания Латалены. Как и леди Элдар, он знал о необходимости мирного договора и союзничества, и, как и она, он надеялся на прекращение бессмысленной вражды.