Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 19

— Да что ты знаешь о мастерстве! — прошипела южанка, как разъяренная дикая кошка, и тут же взяла себя в руки, приняв прежний вид, однако голос ее уловимо дрожал, — поверь, господин. Ты будешь убивать, и тебя будут пытаться убить, тебе придется смотреть, как погибает всё, что ты знал, и все, кого ты называл своими друзьями. И никто не скажет тебе «спасибо», потому что этим ты будешь платить за пролитую кровь.

— Но это война, — не сдавался молодой воин. Гроза пожала плечами:

— Да, это война. Когда-нибудь, когда ты станешь старше, — если сумеешь выжить — захочешь мира.

Она улыбалась, но в глазах была лишь горечь.

— Только уже никогда не сможешь научиться в нем жить, — закончила она тихо и отвернулась опять.

========== Соратники ==========

Без еды, без ценностей, трофеев, сокровищ идет армия беженцев, надеясь найти где-то на руинах своей родины приют. Утопая в клубах пыли, стирая в кровь ноги, отмахиваясь от мух,

… но Ревиар заставил себя отвернуться. Он привык никогда не считать потерь до того, как они совершатся.

Но они уже потеряли четыреста мирных беженцев, и это только те, кого смогли подсчитать после пояса бурь. Ревиар Смелый прищурился.

«А ведь столкновение только впереди, — подумалось ему, — они злы и голодны, им нечего терять, они полны желания отомстить; разве не это — лучшая армия, которую я могу пожелать после всего, что уже произошло?».

Он тревожно взглянул вперед. Граница безопасных земель была теперь позади. Начинались Лунные Долы. Земли врагов.

Поля молчали. На узких листьях трав собиралась и исчезала роса, но тумана не было, и звезды светили ярко. Ревиар Смелый следил за небом, потому что его неприятные предчувствия усиливались с каждой минутой. И все время ему казалось, что он что-то упустил, что он что-то знал, да забыл.

Рядом с ним уверенно шагал другой воевода. Этого героя все защитники Востока знали в лицо, и потому его имя вызывало уважение даже у Ревиара.

Старый друг, Сернегор происходил из Руги. Проживающий за чертой оседлости, он когда-то добился военного звания, но с тех пор жизнь его пошла по кривой дороге, и вместе с ним на эту же дорогу ступило почти все племя. Прочие руги относились к князю со смешанными чувствами, особенно после того, как за время вражды с северянами потери достигли четырех тысяч мужчин.

Сернегор служил Элдойру, и назад у него пути не было. Долгие годы он защищал самые опасные стены королевства — город Крельж, перешедший к Элдойру по мирному договору после долгой кровопролитной войны. Город напоминал вечный полевой лагерь, окопавшийся в крепостных стенах. За двадцать лет флаг на верхушках городских крыш мог смениться больше сорока раз. Удерживать хоть какое-то подобие порядка в городе было невозможно. Князь Сернегор сделал все, что мог, чтобы город не вымер. Долгие тринадцать лет Сернегор провел на грани постоянной нищеты. Восточные эпидемии, пыльные бури, холодные зимы не смогли напугать воина.

Но даже он был бессилен перед тем, что Восток сдавался. Не имеющие, как прежде, хорошей связи между разрозненными останками королевства, жители его стремились воссоединиться, и Сернегор покинул город.

Как и многие изгнанные наместники, Сернегор остался после всех лет верной службы совершенно нищим и бездомным.

— Война — зло, друг мой, — обратился к воеводе Ревиар Смелый, — но то зло, которым мы живем, а значит — небеса знают! — будем сыты им по горло. Твои отряды вторые по численности после полководцев армии.

— Лучшие из лучших, клянусь тем позорным тряпьем, что именуется моим знаменем, — скривился Сернегор в ответ, — худшую половину доедают стервятники в степях Пустошей. На полпути занедужил мой сводный брат, ты ведь знаешь его?

— Бретегор из Мелота, — кивнул Ревиар Смелый, щурясь, — последний раз мы виделись с ним лет восемь назад, ты знаешь, я в тех краях не бываю…

— Лекарь сказал, что желтуху он себе получил, отравившись брагой, — хмуро продолжал воевода, — ясное дело, лишь бы оправдаться. Сгинул братец мой, сгинул… кто-то отравил, думаю, и если я узнаю, кто — клянусь! — я отомщу по справедливости.

Ревиар усмехнулся. Пьянство прежде не имело распространения в рядах регулярной армии Элдойра. Сернегор и его отряды в этом резко от остальных отличались. Столько пить, по мнению всех прочих, было опасно для жизни. Нередко воины погибали от болезней печени, вызванных неумеренным потреблением вина и браги.

И все же Сернегор и его дружина были самыми желанными союзниками для любого полководца. Они были хорошими воинами, а это искупало страсть к вину, играм и грабежам на дороге. К тому же, у Сернегора Ревиар Смелый хотел разузнать побольше о жизни Регельдана и его дома — он плохо разбирался в знатных семьях Элдойра и мало знал слухов и сплетен. Он и князь шли во главе вторых отрядов, бок о бок, и вели мирную беседу. Дорога, размытая весенними дождями, и затем словно испеченная жарким летним солнцем, мешала проходу армии, но она была единственной, что пересекала степь, и на ней располагались все возможные места для пополнения запасов.

Пустынники были самыми восточными из остроухих Поднебесья. Жили они на границе с холодной пустыней Ирч. Степь с одной стороны, невысокое плато, скалы — и сразу за хребтом пустыня, крошечная и вымершая. Торговцы пряностями, металлами, рабами и диковинками, табунщики и множество племен. Именно там и родился Регельдан, в сообществе Сахдат. Сразу после родов его мать умерла, а отец женился вновь — на полукровке.

— Была у меня одна волчица, — замечтался Ниротиль, решивший на время оставить свои отряды и присоединиться к Ревиару, — рыжуля с веснушками. Вот это зад, небеса святые! Видели б вы те бедра…

— Ниротиль, веди себя достойно, — повысил голос Хмель, — избавь леди от выслушивания твоих похождений…

— Где ты видишь леди? — поинтересовался Ревиар, — здесь только воины.

— Пусть простят меня сестры-воительницы, — тут же нашелся Ниротиль, — эм… формы моей внезапной возлюбленной — поистине, я думал, что не переживу страсти ее объятий! — могли стать вдохновением для… для… поэта!

— Для демонически пьющего поэта, — добавил кто-то.

— Именно!

На это Наставнику ответить было нечего. Мила только хитро прищурилась. Шуточки воинов ей были знакомы с детства, хоть отец и старался временами сдерживать своих острых на язык соратников.

Порой они бывали даже чересчур злы в беседах. Вот и сейчас всадники на чем свет стоит кляли нерадивого воеводу Эттиэля, под чьим руководством потерпели поражение. Сам воевода старался держаться бодро, но за недели с начала похода сильно сдал.

— Загибается уже, — шептались вокруг и старались держаться подальше от мужчины, — как бы не заразиться чем.

— Молчите, степные бесы, я встал на ноги, и простою на них еще долго; достаточно долго, чтобы надрать вам всем, слабаки, ваши трусливые аккиэт, — возмущался Эттиэль, чем вызвал немедленную вспышку гнева бывших соратников.

— Я бы вздернул тебя на виселице, и выпустил бы тебе кишки, позор братьев, — серьезно сообщил проезжавший мимо воин и презрительно сплюнул на землю, — да только тебе и так недолго осталось, с твоими-то болячками.

— Лишаи легче лечатся, правда? — ответно крикнул Эттиэль, заходясь в кашле, — или ты натер себе мозоли на заднице, когда трясся в седле, убегая с битвы?

— Заткнись и сдохни!