Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 14

Трудно пришлось переселенцам из Лерне Анси и области Долва в поясе пыльных бурь; были и потери.

Но Летящий и Молния пережили бури и неделю дороги, не печалясь сильно; в их небольшой палатке было прохладно и сетка спасала от песка и пыли; воды хватало и воинам, и лошадям. И, хотя мыться было и негде, Молния обходилась тем, что обтиралась просеянным песком.

— Как можно! — закрывая лицо руками, возмущался ее друг и господин, — вчера… мне весь отряд… хоть бы от лагеря отошла!

— Я боялась, — ответила, дуясь, девушка, — вдруг бы степные духи или катуны похитили меня и утащили? Была ночь, между прочим, и темнота.

— Было достаточно светло, чтобы тебя разглядели двадцать острословов. Они уже спели мне про… — Летящий сглотнул, — прошу тебя! Не давай похабным песенкам шанса, Молния! Ты позоришь меня перед всем домом Элдар.

— Не могу ж я не очищаться, — чувствуя правоту, стояла на своем южанка.

На следующий день произошло первое столкновение за воду с кочевыми племенами Хасир. Трясясь в седле и сплевывая изо рта кровь — по счастью, ни один зуб ему не выбили — Летящий Элдар, сын Солнца, проклинал Хасир, жадных счетоводов воеводства, плохих оружейников, своего коня и самого себя.

Но когда на горизонте снова появилось знакомое красное пятно, свидетельствующее о приближении бури, юноша забыл все свое прежнее недовольство и горячо взмолился, сжимая поводья.

Через пять дней головные отряды Лерне Анси и окрестностей вышли, наконец, из пояса бурь.

***

Ревиар находился в смешанном настроении. Ему было больно, нестерпимо больно оставлять уже обжитой дом, несмотря на то, что полководец всегда оставался кочевником. Но впереди лежали не родные степи — это были зеленые и опасные равнины Кунда Лаад, предгорья и новая война. Леди Элдар переносила тяготы, как и всегда, стоически, и не жаловалась на невозможность остановиться или хотя бы на песок, засыпающий любую щель в одежде. Хуже того, острые камешки, летящие вместе с ветром, проделывали дыры в плащах и кафтанах, а лошади, бредущие наугад, шумно храпели из-под наголовников. Нескольких лошадей они и вовсе потеряли.

На короткое время Ревиар вспомнил прошлые дни, дни юности, когда разбитые войска асуров укрылись в горах, сулы и эребы умчались на тонконогих скакунах в Загорье, а единственное, чем была представлена военная мощь Элдойра — так это кочевниками Черноземья.

Совершив набег, они рассеивались в степях, или уходили и вовсе в пустыни на востоке, где найти их не представлялось больше возможным. Такой образ жизни и обычное здесь скотоводство выработало у служащих трону кельхитов и ругов своеобразные манеры, обычаи, верования.

И именно сюда отправился опальный Ильмар Элдар и сохранившая ему верность знать — кроме тех, что имели земли и просто вернулись к тому, чем владели до Смуты.

Никогда не знавшее войны Черноземье столкнулось с ней впервые.

— Мы выжили тогда, и теперь выживем, — под нос себе сказал Ревиар Смелый, не заметив, как усмехнулась леди Элдар, услышав это. Из-за просторных степных покрывал он видел только краешек ее лица и жгучие глаза.

— Вспоминаешь. Мы сейчас возле Лерне Генес?

— Именно, — кивнул полководец.

— Я еще помню, когда живы были семьи Гай, семьи Анси, чьи селения достались нам. Так странно, знаешь. Я помню, как радушно нас встретили в Лерне Гай, когда мы приехали. Мне было двенадцать лет. Они встречали нас молитвами и зачитывали Писание. Они… — голос ее дрогнул, — они были… лучше всех. И я до этого думала: ну что отец нашел в степях? Мы пропадем здесь, и все закончится для Единобожия и Элдойра. Но это оказались самые лучшие, самые верные нам земли, и самые верующие из всех. И вот теперь мы уводим оставшихся на смерть.

Ревиар промолчал. Она и не требовала ответа. Она никогда не ждала его.

— И такого, как ты, среди всех нет. Но скажи мне, Ревиар. Ты бы покорился кому-то еще, кроме отца моего, владыки Ильмара?

— У жителей Черноземья не бывает владык, госпожа. Как у ругов и кельхитов.

— Ты кельхит.

— Счастлив им быть.

— Тогда кому же ты служишь, если не моему отцу?

— Богу, — просто ответил Ревиар, пожав плечами, словно этот ответ мог все объяснить.

И, как ни странно было ему самому, Латалену Элдар это объяснение удовлетворило.

— И снова ты воюешь во имя Бога. На стороне Элдар.

— Ты знаешь о войне не меньше меня, госпожа. Война — не короткая эпоха или явление, а философия жизни. Бог тут ни при чем.

— Ты с этим смирился?

— А ты?

Она улыбнулась под покрывалом, зная, что даже в молчании полководец чувствует ее улыбку.

— Снова ты и я едем по степи, — спутя какое-то время сказала она, усмехаясь, — с трудом верится.

Ревиар оглянулся, улыбнулся, опуская взор и вспоминая; в самом деле, он и Латалена Элдар изъездили Черноземье вдоль и поперек, особенно на востоке. Но никогда еще за ними не шла армия.

— Помнишь? — она взглянула в глаза ему, подгоняя для этого лошадь и придерживая рукой в перчатке покрывало, — помнишь? Тогда еще было двенадцать коров, три тощих ишака, двадцать с чем-то овец…

— Двадцать три, — смеясь, вспомнил Ревиар, — как не помнить! Помнишь тридцать верст до Лерне? три бурдюка воды.

— Это было счастливое время, — сказала вдруг Латалена, — тогда будущее казалось таким… бесконечным.

Ревиар не увидел, но догадался о слезах, которые она мысленно пролила над каждым днем беспечной степной жизни.

— Но оно было. А ты в Элдойре бедствовать не будешь, госпожа.

— А если захочу вспомнить, как пасти овец, пойду к шатрам, — улыбнулась в ответ Латалена.

— Там, где ты, будут и мои шатры, госпожа.

Латалена поспешно опустила верхнюю вуаль и на некоторое время замолчала. Даже после стольких лет в степи она, асурийка, все еще стеснялась прямой, как стрела, речи кочевников. Эта удивительная прямота наделяла простые и однозначные фразы неповторимым богатством смыслов.

Ревиар не удивлялся молчанию госпожи, когда они покидали бурю. Ведь она оставляла не только засуху, голод, годы неурожая и врагов. Она оставляла землю, которая большую часть жизни была ее домом.

========== Друзья ==========

…Стрела указывала точно в мишень. Стрелок затаил дыхание, стараясь замедлить удары сердца. Он должен был отпустить тетиву лишь тогда, когда возможно было досчитать до пяти между двумя ударами; а для этого нужно было дышать все медленнее, что в подобную жару оказывалось почти невозможным. Он почувствовал, как капля пота падает с налобной повязки на нос — горячая. Наконец, он отпустил тетиву.

Мишень загудела.

— Отлично, Летящий, просто отлично, — завистливо протянул Гиэль, молодой товарищ юноши, — и почему ты не можешь хоть ради меня пару раз промахнуться?

— Если тебя это утешит, я почти промахнулся, — заметил Летящий, пристально вглядываясь в пробитую стрелой мишень, — у меня полно горло песку. И страшно болит третий день.

— Ты заболел, — себе под нос прокомментировала Молния, спешащая мимо стрельбища по своим делам, — ты всю ночь ворочался, у тебя испарина на лбу… если не песчаной лихорадкой, то воспалением легких, а если не воспалением легких, то тифом…

Девушка много ворчала в этом походе; она не оставляла без крепкого словца ни повозки, ни меча, ни расторопности обозных слуг. Постоянно отплевываясь от преследовавших ее господина повсюду злых духов, Молния не стеснялась предрекать страшные раны, порчу и болезни. В ее понимании, пророчества лишали катастрофы всякого шанса на свершение.