Магистр ее сердца (СИ) - Штерн Оливия - Страница 12

Когда начали спускаться по лестнице, Мариса чуть отпустило, он даже вздохнул свободнее. Воздух здесь был холодный и влажный, тишина почти ощутимо давила на уши. Мариус быстро шел вперед, оставив мальчику за спиной. О, он ведь очень хорошо знал дорогу в подземелья. Сам ведь проводил там часы, в то время как воображение рисовало сладостные картины убийств тех двуликих, что лишили семьи. А выходит, магистр лишил.

"А она вытащила меня из этой мерзости", — подумал Мариус с благодарностью.

И на этом страж услужливо отворил перед ним тяжелую ржавую дверь.

В лицо дохнуло зловонием. Кровь, внутренности, испражнения… Все вместе.

По стенам были развешаны большие кованые корзины с лайтерами — так, чтоб адепты видели получше все, что происходит в учебных помещениях Надзора. А на Мариуса сквозь ржавые прутья смотрели десять пар глаз. Десять больных, избитых, израненных людей. И взгляд против воли зацепился за девочку лет шести, совершенно голую, как и ее мать, которая судорожно прижимала ее к себе. Мариус ощутил, как к горлу резко подкатила тошнота — не от смрада, нет. От самого себя, от того, что сам занимался всем этим, и истово веровал в правильность происходящего.

Он торопливо отвел глаза от женщины, скорчившейся над ребенком, чтобы встретиться с другими взглядами, теперь уже исполненными ненависти.

"Отпустишь таких, — уныло подумал он, — и они пойдут резать людей, как свиней. И их вполне можно понять".

Он не мог допустить, да и не хотел, чтоб случилась бойня.

И точно так же понимал, что уже никогда не сможет исправить поломанные жизни этих несчастных. Не сможет, да. Но что-то сделать нужно.

"Магистр на моем бы месте попросту их всех убил, — тоскливо думал Мариус, — и был бы прав. С такими уже ничего не сделаешь, им одна дорога".

Магистр обладал талантом сделать сложное простым.

У Мариуса такого таланта не было.

Поэтому он подошел ближе к решеткам, еще раз огляделся. Сознание помимо воли подмечало мелочи, от которых кого послабее уже бы стошнило: гниющая заживо плоть, выбитый глаз, перебитые и криво сросшиеся руки… И эти люди смотрели на него молча, с ужасом и ненавистью. Да что он сможет дать им теперь? Ничего, увы.

Он откашлялся.

— Так, — голос, вопреки сомнениям, звучал уверенно, — все поняли, что произошло?

Кто-то всхлипнул, и Мариус готов был поклясться, что это именно та девочка.

— Я не слышу, — резко сказал он.

— Мы… без крыльев теперь, — ответил кто-то.

— Крагхов больше нет, двуликости нет, Пелены нет, — тяжело роняя слова, пояснил Мариус, — предвосхищая вопросы, сразу скажу: сейчас вас выведут отсюда, затем вы попадете в руки нашим лекарям, которые поправят то, что еще можно поправить. После чего вас проводят до той границы, где раньше пролегала Пелена, и вы вольны идти к своим.

Повисла тишина. Вязкая, горькая. И в этой тишине кто-то заплакал, хрипло, навзрыд.

— Разумеется, все это произойдет только в том случае, если вы будете вести себя разумно, — добавил Мариус. По позвоночнику катились капли холодного пота. Говорить… было невыносимо тяжело, как будто каждым словом его вынуждали сворачивать столетнее дерево.

— Итак… я должен получить от вас обещание, вести себя разумно, — повторил он, — я не буду требовать клятв, ибо они пусты. Но если вы пообещаете…

Они молчали и просто смотрели на него.

Не верили.

Мариус кивнул стражу.

— Приведи еще стражей. Пусть их… отведут помыться. Пусть из города цирюльника доставят. Одежду им выдайте. А потом — к лекарям, в лекарский корпус…

И, повернувшись, пошел прочь. Пожалуй, здесь он сделал все, что ему было по силам. Уже в дверях обернулся — девочка без улыбки смотрела ему вслед. Женщина все так же прикрывала ее тщедушное тельце руками. Мариус покачал головой. Похоже, денек предстоял интересный.

Через два часа, вдоволь надышавшись пылью в кабинете, переворошив и пересмотрев те свитки, которыми был завален стол магистра, Мариус спустился в лекарский корпус. Может, это и не нужно было, но почему-то он все равно хотел поговорить с каждым из них. Спросить, чего они хотят теперь. Возможно, как-то еще помочь. От мысли о том, что внизу держали ребенка, становилось не по себе. Сам Мариус об этом даже не знал, видать, ту женщину с девочкой поймали и притащили аккурат в те дни, когда сам Мариус уже был занят Алайной, крагхами и Пеленой. Что теперь будет с этой девочкой? Сможет ли опомниться после всего, что видела? А ее мать? После всего, что было?

Всего лишь на минутку он позволил себе закрыть глаза и немного помечтать о том, как придет домой — да, в тот чужой дом — как обнимет свою птичку, как будет вдыхать аромат ее тела. Скорее бы вечер наступил, скорее бы все здесь закончилось… Но Мариус знал, что до обеда еще далеко, и что, возможно, после обеда ему придется повидать его величество, и Фаэра, наконец.

Лекарский корпус находился в самом дальнем углу двора резиденции, низкое, крепкое одноэтажное здание с маленькими окнами. Перед входом дежурило два стража, они не преминули низко поклониться магистру. Мариус шагнул через порог — в нос шибануло спиртными парами, запахами травяных настоев. Он почувствовал слабые отголоски целительской магии.

Пройдя по широкому коридору на звуки голосов, Мариус заглянул в ближайшую палату, удовлетворенно хмыкнул. Вроде бы, все шло гладко и без осложнений: мужчины, уже вымытые, бритые, в чистых холстяных рубахах, сидели в ряд на длинной скамье. Одним в данный момент занимался лекарь, заставляя сгибать и разгибать пальцы, которые, скорее всего до этого момента были перебиты. Когда Мариус вошел, головы повернулись в его сторону — а ему сделалось не по себе от совершенно пустых, потухших взглядов. Даже передернуло. И хорошо бы сбежать, но Мариус не позволил себе такой роскоши. Ишь ты, тяжело на них смотреть. А ведь смотрел, когда они были крагхами? И сам головы рубил, чего уж там. Не получилось быть беленьким и чистеньким, так что терпи теперь, и сделай все, что в твоих силах.

— Как они? — спросил он у ближайшего лекаря.

Он хорошо знал этого тщедушного мужчину, поскольку сам неоднократно бывал в лекарском корпусе. Кажется, именно этот тогда накладывал ему швы на шее, отчего получится знатный шрам.

Лекарь пожал плечами.

— Неплохо, магистр Эльдор. Поначалу, конечно, состояние было отвратительным. Но мы работаем, все будет хорошо.

Мариус снова посмотрел на тех, кто раньше был крагхами. Все они молча смотрели на него, а в глазах была жуткая пустота, что затягивала в воронку сумасшествия.

— Как вы себя чувствуете, — выдавил он из себя.

Надо же было хоть что-то сказать.

Ему никто не ответил, и в который раз Мариус подумал, что бывший магистр их всех убил бы — и не было бы никаких проблем. А он, Мариус Эльдор, похоже, делает сейчас большую ошибку, отпуская на волю озлобленных и, возможно, даже утративших рассудок людей. Стало совсем паршиво. Он обернулся к лекарю.

— А где женщина с девочкой?

— Дверь напротив. Ну, вы ж понимаете, мы не можем осматривать их всех вместе.

…Туда Мариус даже постучался, и только затем вошел. Комнатка была маленькой, женщина с девочкой сидели на койке. Помытые, одетые в те же длинные рубахи. Мариус отметил про себя, что женщине остригли волосы, очень коротко. Девочка тоже лишилась своей шевелюры. Едва завидев Мариуса, они прижались друг к другу, девочка спрятала лицо в подоле материнской рубахи. А Мариус отметил, что босая ступня и щиколотка женщины покрыты сетью свежих шрамов.

— Магистр, — лекарь чуть заметно поклонился, — что прикажете?

Мариус пожал плечами. Он не знал, что делать и что говорить, потому что здесь любые слова были лишними.

— Что с ними? — все же спросил тихо, кивнув в сторону бывших крагхов.

Лекарь дернул щекой.

— Что с ними? Крайнее истощение, побои, у женщины нога была размолота, я поправил. Даже хромать не будет. Девочка… лучше. Просто истощение, грудная лихорадка. Тоже убрал. В смысле, лихорадку. Жить будет.