Страж ее сердца (СИ) - Штерн Оливия - Страница 4

— Кто это, Алечка? — все же спросил Мариус.

— Сестричка.

— Открой, — выдохнул устало, — она вряд ли вернется.

— Я же сказал, не могу. Дверь заперта, — и всхлипнул.

— Тогда отойди подальше, — этот детский всхлип отчего-то резанул по нервам.

Мариус выждал, а потом высадил хлипкую дверь ударом ноги. И застыл на пороге.

Нет, он, конечно, много повидал за тридцать лет своей жизни. Но, пожалуй, впервые столкнулся с такой чистой и опрятной нищетой.

Комнатка была крошечной. Мебель отсутствовала. В углу лежал соломенный тюфяк, образцово-аккуратно застеленный старым одеялом. В другом углу стопочкой стояли несколько тарелок и одна большая кружка. А на узком подоконнике, крагхов хвост, красовалась маленькая вазочка с белой розой.

И посреди этого нищенского великолепия стоял мальчик лет пяти, одетый тепло и аккуратно, в потрепанных, но целых башмачках, в чистой рубашке и курточке. Одежда мальчика выглядела куда лучше, чем лохмотья той двуликой.

Но самым главным было то, что малыша не коснулось проклятье двуликости. Девка не соврала.

Тиберик поднял на Мариуса глубые, огромные, как плошки, глаза, и спросил:

— Дядя, а вы кто? Алечкин друг?

Мариуса передернуло. И, глядя в чистые детские глаза, он не смог соврать — а видел самого себя, маленького, беззащитного, как сидел, съежившись, под столом, и смотрел, как одна за другой на пол плюхаются тяжелые темно-вишневые капли.

— Н-нет, не друг. Но… а где твои мама и папа?

Малыш пожал плечами.

— У Небесного Пастыря.

— А почему они ушли?

— Я не знаю. Не видел.

— Так вы здесь вдвоем жили?

— Да-а, — малыш задумчиво посмотрел на выбитую дверь, затем снова на Мариуса, — Алечка вернется, рассердится. Хозяйка будет ругаться. Вредная. А Алечка говорит, что у нас слишком мало денег.

— Идем со мной, — слова вылетели быстрее, чем приор Роутона успел их как следует обдумать.

А перед глазами — одна за другой падают на пол крупные густые капли. Падают и разбиваются с противным шлепающим звуком. И где-то там мама и папа, и почему-то жуткая тишина вокруг. Тяжелая скатерть шевелится, приподнимается, и на Мариуса смотрит черноглазый и черноволосый мужчина. Пойдем со мной, малыш.

— Я не пойду без Алечки, — замотал головой Тиберик, — она не разрешает.

— Идем, — повторил Мариус, уже вполне осознанно, — я отведу тебя к себе. У меня большой дом, куда лучший, чем этот.

— А как же…

— Идем. Хочешь вот, рогалик?

Нырнув рукой в пакет, Мариус достал присыпанное сахарной пудрой чудо и протянул малышу. Трудно побороть такой соблазн, когда громко урчит в животе.

— Половинку, — серьезно сказал малыш, — а половинку Алечке.

— Ты всегда с сестрой делишься? А она с тобой?

— Она не делится, — грустно сказал Тиберик, — она просто свое мне отдает. Даже когда очень голодная.

— Идем, — Мариус решительно взял малыша за руку.

Оттого, какими слабыми и худенькими были пальчики, ощутил почему-то укол совести.

Значит, они жили здесь, маленький человечек и двуликая, которая жертвовала всем ради него. Почему? Вот вопрос.

— А как же Алечка, — сердито буркнул малыш.

Мариус стиснул челюсти. Он мог бы рявкнуть, сказать, что свою Алечку Тиберик никогда уже не увидит, но… почему-то не стал.

Перед глазами все еще плясали кровавые капли, тяжелые, крупные, словно ягоды спелой малины. Мариус понятия не имел, что скажет Марго, что скажет Робин… Впрочем, он был хозяином особняка, и мог вытворять все, что вздумается. Хоть крагха в клетке притащить.

— Пойдем, пожалуйста. Ешь свой рогалик, Тиб… Можно тебя так называть?

— Можно, — важно ответил мальчик и откусил от рогалика, — а где твой дом?

…Дом. Только крышу и видно из-за старых яблонь, чуть тронутых дыханием осени. Солнце в зените, играет на деревянной черепице словно на чешуе мифического дракона. Мариус не был дома лет семь, а то и больше. Теперь надо все приводить порядок, нанять, в конце концов мастеров, несколько молодых служанок в помощь Марго. Когда слух о том, что в Роутон прибыл новый приор Надзора, покатится по городу, наверняка потянутся с визитами… и наверняка Ровена узнает. Придет ли? Возможно да, а возможно и нет. С чего бы ей, если даже ребенка вытравила. В самом деле, зачем ей ребенок от неудачника, от стража. Но ребенок от приора — совсем другое дело.

Мариус поймал себя на том, что мысли заворачивают в самом нежеланном направлении. Ровена… Небось, вышла второй раз замуж за кого-нибудь из удачливых торговцев. Небось, вокруг нее уже орава ребятни и обязательная нянька, Ровена не из тех, что будет марать руки о пеленки. Да и вообще… не надо было им тогда жениться, ошибкой это было.

Он посмотрел на малыша, сидящего напротив. Когда открытый экипаж подкидывало на ухабах, Тиберик тоже подпрыгивал на скамье, таким легким был. Зачем вот ему мальчик? Вместо неслучившегося своего? Или подачка для собственной совести, чтоб проглотила и головы не поднимала?

Мариус и сам не знал. Но почему-то тащил к себе в неухоженный дом ребенка. Можно было бы еще понять, если бы хотел подготовить его для службы Надзору… но нет. Мариус совершенно не желал мальчишке своей судьбы и никогда бы не поступил так подло, как нынешний Магистр. Не спросив согласия, начав накачивать ребенка вытяжкой из Пелены, тем самым превращая человека в Стража Надзора.

Он поймал на себе задумчивый взгляд мальчика, поманил к себе. Поймал тонкую руку, развернул к себе спиной и указал на тускло блестящую крышу.

— Вон мой дом, Тиб. Почти приехали.

Малыш восхищенно выдохнул.

— А вы один там живете? А мы Алечку к себе возьмем?

Мариус промолчал. Потом сказал:

— Там, кроме меня, живут еще Марго и Робин. Марго тебе понравится, обязательно.

Последние полчаса дороги они проделали уже через деревенское поле. Пахло разогретой на солнце землей, высоко в небе кружил ястреб.

— Ты помнишь своих родителей? — спросил Мариус, — давно они ушли к Пастырю?

Тиберик нахмурился.

— Аля говорила, что мы с ней год уже сами.

— Кто были твои родители, можешь сказать? Фамилию знаешь свою?

— Ритц. Мама… Виллара, папа Фредерик.

— А чем они занимались?

— Я не знаю, — выдохнул малыш, — но у нас в доме всегда было много книг. Очень много. И большие, и маленькие, и тонкие и — во-от такие…

— Как так получилось, что вы оказались на улице? — пробормотал Мариус.

Но то уже скорее самому себе.

Святой Надзор мог присвоить имущество двуликого, но только в том случае, когда двуликий намеренно избегал запечатывания проклятия. Здесь же выходило, что мать и отец Тиберика погибли, а имущество… непонятно куда делось. И ребенок за компанию с двуликой оказался выброшен на улицу.

Мариус вздохнул, все еще придерживая за плечо малыша рядом с собой. Придется заглянуть в архивы местного отделения Надзора и поинтересоваться, что там случилось с семейством Ритц, откуда в нем опечатанная Двуликая, и почему Тиберика выбросили на улицу.

Повозка остановилась.

— Приехали, ниат, — прокаркал возница.

— Жди здесь. Я вернусь в Роутон.

Спрыгнул на землю, потом взял под мышки Тиберика и аккуратно поставил его рядом с собой. Вот так, крепко держа за руку, довел до калитки. Петли скрипели просто невыносимо, чугунные завитки давно следовало покрасить, но Робин ничего толком не делал. Возможно, уже и не ждал, что хозяин когда-либо вернется.

— А можно мне яблоко? — тихо спросил малыш, — вон их сколько валяется…

— Марго тебе даст яблоко. Не с земли, не гнилое, а большое и красивое.

Тиберик вздохнул и умолк, как будто о чем-то размышляя.

Так они по заросшей дорожке дошли до крыльца, поднялись по ступеням, и Мариус решительно дернул на себя створку высокой и совершенно рассохшейся двери. Ночью, когда выволакивал из дома двуликую, как-то не было времени рассматривать собственное жилище, зато теперь — вот тебе, пожалуйста, последствия столь долгого отсутствия. Если в доме нет хозяина, дом начинает ветшать. В холле солнечный свет путался в лохмотьях паутины, свисающей с потолка. Можно, конечно, ткнуть в эту паутину Марго, но нянька слишком стара, ночью вот снова за сердце хваталась, все лепетала — куда вы, куда вы, ниат, эту девушку тащите, сжальтесь. Крагха он должен жалеть кого-либо. Двуликие тогда не пожалели ни мать, ни отца.