Это было под Ровно - Медведев Дмитрий Николаевич - Страница 2

Подготовка к перелету в тыл врага подходила к концу. Правда, готовились мы недолго, всего около месяца. В лесу, недалеко от города, разбили лагерь и там проводили занятия по стрельбе и топографии. Провели даже саперные занятия: строили плоты и переправлялись на них через озеро, находившееся вблизи нашего лагеря.

Как командир отряда я пользовался каждым случаем, чтобы поговорить с людьми о будущей партизанской жизни. Я был опытнее других. С августа сорок первого по февраль сорок второго года я командовал партизанским отрядом в Белоруссии, в Брянских лесах. Я рассказывал товарищам о трудностях, которые нас ожидают. Говорил о риске для жизни, но не запугивал:

— По опыту знаю, что партизаны — хозяева в тылу у немцев. Народ смотрит на них как на представителей Красной Армии, советской власти. Вот почему партизан во всем и везде должен быть достоин нашей великой социалистической Родины!

В отряде у нас было много бойцов-украинцев. Это не случайно. Местом нашей партизанской работы была намечена Ровенская область Украины. Там, между городами Сарны, Ракитное и Березно, простираются громадные лесные массивы. Сарненские леса должны были стать местом пребывания нашего отряда.

Но перелететь сразу в Сарненские леса оказалось затруднительным. Это было слишком далеко за линией фронта. Над территорией, занятой немцами, самолет может лететь лишь ночью, иначе собьют. А весной ночи короткие, и самолет не успел бы затемно сделать рейс из Москвы в Сарненские леса и обратно. К тому же появление советских самолетов над Сарненскими лесами могло привлечь внимание немцев, и отряд оказался бы в большой опасности. Поэтому решено было сначала переправить отряд поближе — в Мозырские леса, к деревне Мухоеды, которая расположена на границе Ровенской области. А уже оттуда отряд должен был добираться пешком до Сарненских лесов.

БОЕВОЙ ПРЫЖОК

Для переброски в тыл врага отряд был разбит на несколько звеньев. В конце мая мы отправили первое звено из четырнадцати человек. Начальником назначили Сашу Творогова — отважного, молодого, но уже опытного партизана.

В начале войны воинская часть, в которой сражался Творогов, попала в окружение. Вместе с товарищами он укрылся в лесах Белоруссии и начал партизанить. В октябре сорок первого года группа Творогова присоединилась к моему отряду, с которым я находился тогда в Белоруссии.

В самое короткое время Саша хорошо проявил себя и был назначен начальником разведки всего отряда. Он успешно проводил боевые операции. Позже, в начале сорок второго года, вместе с моим отрядом он возвратился в Москву.

В списках бойцов нового отряда Саша Творогов стоял первым и первым же полетел в тыл врага. Он должен был приземлиться в Мозырских лесах, у деревни Мухоеды, и отыскать место для приема остальных звеньев.

Перед вылетом его предупредили, что если с ним что-нибудь случится, встреча с отрядом должна состояться в назначенном пункте — у деревни Мухоеды.

Через два дня после вылета Творогов сообщил по радио, что произошла ошибка: вместо Мозырских лесов летчики выбросили его звено южнее Житомира. Это за триста километров от Мозырских лесов! Местность оказалась безлесной, скрыться негде. Еще через день Саша сообщил, что они направляются к деревне Мухоеды.

Во время передачи этого сообщения связь неожиданно прервалась. Ждали день, два, три — связи все нет и нет.

Что там случилось?

Решили отправить второе звено; во главе его полетел Кочетков. Люди опустились на парашютах в какое-то болото. Насквозь промокли, промокло и все снаряжение, и они еле-еле выкарабкались.

Через некоторое время Кочетков радировал, что они вышли к станции Толстый Лес на железной дороге Чернигов — Овруч, это в тридцати километрах от деревни Мухоеды.

Кочетков там остановился и сообщил, что организует сигналы для приема наших парашютистов.

Настроение поднялось, и уже, как будто на проверенное место, к станции Толстый Лес мы послали третье звено. Пашун, назначенный начальником штаба нашего отряда, полетел во главе этого звена. С ним радиста не было — их у нас не хватало, — но зато в его звене были два партизана, хорошо знавших и Мозырские леса и даже станцию Толстый Лес.

Мы сообщили Кочеткову, что вылетает еще одно звено и чтобы для сигнала самолету он ночью жег костры.

Самолет, улетевший с новой группой, благополучно возвратился в Москву, и летчик доложил, что парашютисты сброшены на сигналы у станции Толстый Лес.

А на следующий день Кочетков сообщил, что никакого самолета не было, хотя костры горели всю ночь. Что за наваждение! Не туда сбросили людей! Радиста у Пашуна нет — значит, и вестей от него ждать нечего.

Творогов пропал, Пашун неизвестно где… Я стал требовать, чтобы поскорее отправили меня. Надо отыскать, наконец, пропавших товарищей и организовать прием остальных.

Но вместо меня с очередным звеном полетел Сергей Трофимович Стехов, мой заместитель по политической части, с которым мы формировали отряд. Как ни печально, но и группу Стехова тоже выбросили не на сигналы Кочеткова. Сергей Трофимович сообщил нам по радио, что в течение трех дней не может определить место, где находится. Посылает людей в разведку, — те не возвращаются.

Мое волнение дошло до предела, но наконец я получил разрешение на вылет.

Со мной должны были лететь начальник разведки Александр Александрович Лукин, радистка Лида Шерстнева и несколько бойцов-испанцев.

В Москве тогда было много испанских товарищей, которые в свое время боролись за свободную Испанию и потом бежали от фашистского террора Франко. Когда началась война с гитлеровцами, испанцы стали просить советское правительство об отправке их на фронт. Многие, узнав, что формируются партизанские отряды, настаивали, чтобы их включили в эти отряды. Восемнадцать испанцев добровольно вступили в мой отряд. При первой же встрече они заявили, что, участвуя в войне Советского Союза против фашистской Германии, они тем самым ускорят освобождение своей родной страны.

Вечером 20 июня я со своей группой был на аэродроме.

Родных, жены не было. С ними я попрощался дома: «дальние проводы — лишние слезы».

Провожали меня товарищи по первому отряду.

Прощание было недолгим. В точно назначенное время самолет был готов, мы сели в него, загудели моторы и… до свиданья, Москва!

Настроение у всех было приподнятое. И, как будто мы совершали прогулку, с первой же минуты товарищи запели песни — русские, потом испанские. Но вот подлетели к линии фронта. А линия фронта была тогда не так далеко — несколько западнее Тулы. Здесь самолет сразу попал в ослепительные полосы прожекторных лучей. Немцы открыли стрельбу, но мы счастливо миновали опасную зону. Прошел еще час, и нам дали команду приготовиться к прыжку.

Я посмотрел в окошко самолета и отчетливо увидел внизу, на земле, условные сигналы костров. Самолет, делая круг, начал чуть-чуть снижаться. Один за другим мы стали у бортовой двери. Сопровождавший нас майор прицепил наши «карабины» за планку самолета, чтобы парашюты сами раскрылись в воздухе.

Вот мы уже готовы. Вдруг стоявшая за мной Лида Шерстнева взволнованно сказала:

— Товарищ командир, а где же ваша веревочка?

Я обернулся. Оказывается, мой «карабин» не прицеплен. Пожалуй, я в воздухе не растерялся бы и вовремя сам раскрыл бы парашют, для этого надо было только дернуть за кольцо. Но хорошо все-таки, что Лида предупредила.

Сердце заколотилось, когда раздалась команда:

— Пошел!

Я прыгнул первым. Малые секунды — и парашют раскрылся.

Огляделся вокруг. Нас выбросили высоко — метров девятьсот от земли. Над головой луна, внизу костры, но они удаляются — ветер относит меня в сторону. Парашютисты разбросаны по воздуху — надо мной, справа, слева. Один пролетел мимо меня, быстро-быстро снижаясь к земле. Успел подумать: «Парашют не полностью раскрылся, может разбиться человек».

Внизу — лес. По правилам приготовился: взялся крест-накрест за лямки. В тот же миг рванула воздушная волна, отнесла меня в сторону, и я стукнулся о землю.