Ученик колдуньи (СИ) - Колдарева Анастасия - Страница 19

Коган потянул за дверное кольцо.

— Дайте погреться… — взмолилась Гвендолин, ловя ускользающее тепло.

— А мне приказано до завтра эту гадину не кормить, — не обращая на нее внимание, пробурчал Коган себе под нос. — Озвереет же, как пить дать… оторвет кому-нибудь голову…

Никому «эта тварь» ничего не оторвет, хотела возразить Гвендолин, но прикусила язык. Заподозрит еще, чего доброго, будто она со страха помешалась. Добрый дракон? Серьезно?

— А у вас ничего теплого нет? — вопрос был риторический, но раз уж Коган в упор не замечал, как ее колотит, того и гляди наизнанку вывернет…

— Чего? Шевелись давай, — чувствительный тычок в спину сообщил Гвендолин первоначальное ускорение, и она, спотыкаясь, побрела по туннелю. — Мешок для костей я прихватил, а о полотенцах как-то не подумал. Уж не взыщи.

Еще и издевается.

— Я ведь за твоими останками пришел. Хотя какие там останки: паскудная гадина жрет не жуя, прямо целиком заглатывает. Ни хруста, ни крови…

Да он маньяк, не иначе! Сам рассказывает, сам смакует. Сейчас начнет обсасывать подробности. Желудок у Гвендолин в знак протеста послал к горлу предупреждающий спазм.

— А зачем Кагайя его держит? — быстро спросила она, сглотнув комок тошноты.

Коган немного молча посопел, шаркая подметками по полу вслед за Гвендолин. Трескучий огонь выхватывал из тьмы своды потолка, колышущиеся серые тенета и что-то юркое, ползучее.

— Для состязаний, — снизошел он наконец. — Раз в год госпожа устраивает в своем замке великий прием и развлекает гостей боями на арене. Приглашаются божества и духи со всего света — по такому случаю их тут собирается прорва.

— Гладиаторские бои? — пробормотала Гвендолин.

— В течение года люди, желающие покинуть наш мир, подают заявки. Видела на главных воротах замка надписи?

Признаться, на момент встречи с теми самыми воротами Гвендолин больше волновали ощеренные пасти шша.

— Вот это они и есть.

— Люди? — уточнила девочка. — Мне казалось, люди здесь превращаются в крыс.

— В основном, да. Но подать заявку на участие может любой, хоть крыса, хоть слуги замка. Только шша не могут.

— Почему же?

— Они слишком долго прожили в своих гнусных шкурах, проросли в наш мир, так сказать, пустили слишком глубокие корни. А мир пророс в них, вытеснив почти все человеческое. Вряд ли они вообще помнят, что когда-то были людьми.

— Шша? Людьми?..

— А ты думала, такие уроды сами по себе рождаются?

Нет, но… люди…

— Значит, если я подам заявку…

— Забудь. Госпожа не выпустит тебя на арену. Мало потехи, если ты и минуты не продержишься. А ты не продержишься, уж поверь.

Очень интересно.

— Чтобы получить свободу, нужно сразиться с драконом, — замогильным шепотом поведал Коган.

Да ну? В жизни бы не догадалась. А дракон, стало быть, — Левиафан? Или есть и другие?

Они продвигались по лабиринту коридоров. Огонь факела трещал и прыгал, а угрюмый мрак, казалось, пытался сомкнуть на нем свои черные челюсти. Коган шел торопливо, то и дело подталкивая пленницу, бесцеремонно хватая за локоть, направляя в нужный проход. Пальцы у него были железными, а хватка, как у овчарки, не вырвешься. Этак Гвендолин выберется из подземелья не только вконец больная, но и в синяках.

— И что? Кто-нибудь получал свободу? — осведомилась она, пытаясь в очередной раз угадать поворот.

Не угадала. Коган стиснул ее плечо.

— На моей памяти, нет.

— Может быть, вы не достаточно долго… — Гвендолин трепыхнулась. Бесполезно. Надо было ждать, пока сам отпустит.

— За семьдесят лет ни один не выиграл состязание. Но я же говорю: госпожа еще не всякому позволяет испытать судьбу. Тебе, например, не разрешит, хоть в лепешку расшибись.

— Из-за возраста? — несправедливо!

— А сколько тебе?

— Четырнадцать.

— Даже по человеческим меркам маловато, — хмыкнул Коган. — Нет, не из-за возраста. Духи, когда заскучают, конечно, на всякие глупости горазды. Но чтобы детей отдавать на растерзание чудищам — это вряд ли.

— Да неужто? Какой избирательный, однако, гуманизм. А в гроты их кидать, значит, не зазорно? А превращать в крыс и скармливать злобным тварям?

— Ты про Галиотис и Тридактну?

— Что? Нет. Неважно. Так разве я не права?

— Может, и права, — буркнул Коган. — Но одно дело убийство, и совсем другое — смерть на арене.

— И в чем же разница? На арене у меня был бы шанс…

— Не было бы у тебя никакого шанса! — внезапно рыкнул Коган. Его басовитый рев разлетелся по лабиринту ходов гулким эхом. — Две секунды — и ты в драконьем желудке. Забудь все, что я тебе сказал, поняла? Не говорил я тебе ничего! Сунешься к госпоже с этими глупостями, она нас обоих в порошок сотрет: тебя от ярости, а меня за болтовню. Усвоила?

Гвендолин поморщилась от боли — пальцы Когана в очередной раз впились ей в плечо — того и гляди кости хрустнут.

— Да усвоила, усвоила. Отпустите, больно же!

Конвоир проигнорировал просьбу.

— По-вашему, лучше сгнить тут крысой, чем умереть на арене?

— А по-твоему, приятнее наоборот?

Этого Гвендолин не знала. Арена прельщала ее ничуть не меньше, чем заточение в крысиной шкуре.

— Постойте, — ужасная догадка пришла ей в голову. — Этот Левиафан убивал людей?

Неужели про рыбу все — вранье? И про ненавистное мясо, и про случайно умершего парня с копьем?

— Этот пока никого не успел, — развеял ее опасения Коган. — Он новенький, всего год как выловили. Взамен предыдущего, который сдох. Так что это будут его первые бои… смешно звучит — бои! Ха-ха-ха! Можно подумать, такому чудищу придется напрягаться. Цап — и крышка.

— И все-таки, почему мне нельзя…

— Опять за свое! Да потому что ты врежешь дуба в две секунды! Ну и на что тут смотреть? Госпожа выбирает тех, кто дольше продержится. Нюх у нее, что ли, особый, не знаю. Боги ведь желают не на убийства смотреть, им подавай зрелище, азарт. И чтобы хоть сколько-то выживших оставалось, предсказуемая мясорубка никому не нужна: одного съели, другого раздавили, третий сам помер от разрыва сердца.

— Неужели кто-то ещё и выживает?

— Частично, — уклончиво отозвался Коган.

— И ненадолго, — буркнула Гвендолин. Ее передернуло.

— Ну а чего ты ожидала? Это духи и божества. Бессмертные. Нам не понять.

— Это чудовищно и мерзко, — выдохнула Гвендолин и потерла больное горло. Не верилось, будто разговор шел о реальных людях, реальных богах, о настоящих, не выдуманных смертях. Они казались абстрактными, как в кино. Хотя Кагайя и не на такое способна, в ее извращенной бесчеловечности Гвендолин ни секунды не сомневалась.

— Что поделать, — Коган пожал плечами и с сожалением добавил: — Желающих уйти в человеческий мир из года в год не убывает, поэтому у чудищ всегда будет пища, а у богов — зрелища.

В лицо наконец повеяло свежим воздухом: теплым летним утром, пахнущим травой, цветами, прогретой солнцем землей. Пусть это была чужая трава и чужие цветы, растущие в чужом, враждебном мире, — они всколыхнули в душе Гвендолин воспоминания доме. О родном городе. О друзьях и беззаботной жизни, казавшейся теперь призрачным видением. О матери, которая сойдет с ума от горя, разыскивая свою непутевую дочь. Горло сдавило, по глазам резанули непрошенные слезы. Ох, только бы не разрыдаться прямо сейчас! Она должна быть сильной. Никаким ведьмам и чудовищам ее не запугать. И не сломить.

Двери замка были распахнуты настежь. В широкий проем били косые солнечные лучи. Коган задержался лишь на миг, чтобы воткнуть факел в кольцо на стене. А затем толкнул Гвендолин к темному провалу винтовой лестницы и затопал следом. Подъем давался ему нелегко: он сопел, пыхтел, кряхтел и, видимо, мысленно проклинал собственную комплекцию.

Глядя на то, как утекают вниз ступеньки, чувствуя, как иссякают последние минуты до встречи с колдуньей, а мысли отравляет ставший уже привычным страх, Гвендолин решилась задать вопрос. Тот единственный, ответа на который ждала так мучительно и одновременно боялась до смерти.