Ловчие (СИ) - Калинин Никита - Страница 52

Я хотел оглядеться, но вместо этого согнулся пополам и выблевал всё пиво. Полегчало. Рядом кто-то презрительно фыркнул, колокольчиком прозвенел девичий смех, музыка ненадолго стала громче, а затем снова приглохла.

Я выпрямился. Это, видимо, был чёрный ход какого-то клуба, у дверей которого стоял хорошо утеплённый крепкий парень, который, казалось, вовсе меня не замечал. Дух совершенно точно вёл внутрь. Я шагнул к двери решительно, готовый затормозить реальность, чтобы пройти, или даже подраться с пареньком, если тот окажется ловчим. Но ни первого, ни второго не потребовалось. Он даже дверь открыл и поздоровался, вежливо пожелав приятного вечера.

Последний раз, когда со мной был так вежлив незнакомый человек, случилось чудовищное цунами…

Передо мной протянулся длиннющий коридор, в конце которого мерцал фиолетовый свет. Я пошёл вперёд, готовый ко всякому. Это запросто могла быть ловушка. Хотя нет, вряд ли. Шлейф за сорокой истаял почти сразу, едва обозначив направление, в котором она полетела. Выследил её я сам, с помощью Духа.

Чем ближе был этот свет, тем яснее становилось, что в клубе вовсю гремит концерт. Агрессивно-крикливый вокал поверх гитарного звука я не узнать не мог.

“Устро-ой дестрой

Порядок это отстой

Круши, ломай, тряси башкою пустой!

Допей, разбей и новую открывай!

Давай, дава-а-ай!”.

Душный клуб был переполнен спящими, как скотобойня в канун Курбан-байрама - баранами. Меня тут же пихнули, поволокли, отпустили, поцеловали, извинились и вскользь облили пивом. Со всех сторон визжали молоденькие девчонки и прыгали тестостероновые накопители, которым для стеклянного взгляда нужен был вовсе не храм внутри головы. Всем было предельно хорошо. Когда-то и я был таким же. Когда-то мы все были такими же, а кто нет - страшен.

А со сцены неслось:

“Честное слово, я не виновен!

Я не помню, откуда столько крови

На моих ладонях и моей одежде:

Я никогда никого не бил прежде,

Я никогда ничего не пил прежде

Был тих, спокоен, со всеми вежлив”.

Народу было никак не меньше двух тысяч. Над танцполом нависал балкон, но на нём едва ли можно было кого-то разглядеть - слепили прожекторы. Гитара Нойза ревела, толпа прыгала и тоже ревела, и вклиниваться в неё было попросту опасно, если не повторять движения масс. Можно было бы просто затормозить действительность, да и пройти всюду, где нужно, расталкивая болванов, но я опасался. Помнил, что говорил по этому поводу Виктор сразу после стычки в автобусе. Прикосновение ловчего в приостановленной действительности сильно вредит спящему.

И что-то удерживало меня от полноценного погружения в сферу сущностей… Это что-то и привело меня сюда. Охотничий инстинкт.

Я ходил с краю, толкался в поисках хоть какой-то возвышенности. Но хватило меня всего на несколько минут, и в конце концов я просто выбился из сил. Попробуй, пободайся с этими кабанами! Ничего не оставалось, я повернулся к сцене и уставился на тощего поэта с гитарой и грустным взглядом. К этому времени его адски драйвовая песня уже подходила к концу.

Толпа ещё полоумно ревела припев и прыгала, когда Нойз отвернулся от микрофона на стойке, глотнул минералки и начал решать какие-то то ли организаторские, то ли музыкальные вопросы, наплевав на зал. Сквозь трясину жарких тел я двинулся к выходу. Меня замутило с новой силой, хотелось глотнуть свежего воздуху. Подышать маленько, в себя прийти и…

— Всем привет!

Голос. Он был космически глубоким, магически объёмным. Казалось, это какой-то фокус, накрутка звукорежиссёра. Голос остановил меня - как ботинки в пол вцементировал! Я обернулся и увидел на сцене её. Цыганку. Только уже не ряженой, а в маленьком чёрном платье, свободном понизу и обтягивающим сверху. Она говорила, держа микрофон малость небрежно и умеючи, при этом поигрывала пальцами и стреляла иссиня-чёрными глазами в зал так, что тестостероновая его часть определённо видела в микрофоне ещё и кое-что иное.

— Сегодня я представлю вам, мои хорошие, новую песню. Ваня пообещал помочь её исполнить, - она махнула за кулисы, а за рукой потянулась тончайшая сеть бело-чёрного кружева. Крыло. - Скажем спасибо ему! С рифмой у Нойза всегда было хорошо, не то что у меня. Но вы меня за другое любите. А Ваня герой, да. Потому что мистику Ваня не переваривает и согласился только потому, что я его очень попросила.

Я затормозил вращение реальности. И онемел. Но этого же не могло быть! Просто. Не. Могло. Быть.

Спящая!

Воздух вдруг сделался жарче, кислее и гуще - толком не вдохнуть! Меня повело - то ли от злости, то ли ещё от чего. Но Дух рычал. Тихо, устало уже, но настойчиво толкая к ней, прямо на сцену - вот она, хватай!

Цыганка была сущностью! Не человеком!

Я почти уже решился провалиться на сферу ниже. Но она вдруг посмотрела прямо на меня, подняла тонкую бледную руку, по которой скатились несколько золотых и платиновых браслетов, и, сморщив носик, щёлкнула пальцами.

Гитары дали такой мощный звук, что даже дыхание перехватило, а вибрации от пола отозвались в кончиках волос. Нити музыки прошли по каждой клетке моего тела и сплелись пульсирующим клубком в мозгу. Да, это была ловушка. Я попался и ничего уже не мог с собой поделать. Я кайфовал.

— Кто-то хотел ответов? - призывно подалась вперёд цыганка, продолжая смотреть на меня одного. - Не вопрос - всего-то три монеты!

Зубодробительной сбивкой гитарный ритм прошили ударные, свет вспыхнул и угас под затухающий пульс басухи - жертвенно, пульсирующе. Толпа пришла в движение и заулюлюкала, я даже не сразу понял, почему. На сцену медленно вышел Нойз, буднично так, словно за хлебом, нажал ногой на педальку примочки и вступил - и ритм-гитарой, и вторым исполнителем, резко, как манифест, зачитывая каждую вторую строчку песни. А цыганка вскрыла зал, как консервную банку, будоражаще-мощным, визгливым вокалом:

“Когда родится первый Проводни-ик,

Воронка мира замедлит кружение

И Жернов поглотит даже солнца бли-ик.

От голода. В изнеможении.

Мучительно пуста была его страда-а,

Под стопами-копытами-когтями божьими

Но когда змея укусит кончик своего хвоста-а

Вскинутся мечи над теми божествами ложными”.

Голос цыганки, казалось, сам был способен вращать целую вселенную! Я стоял разинув рот, качаемый кем-то прыгающим даже тут, у выхода, и пытался понять хоть что-то.

“Когда погибнет первый Проводни-ик,

Настанет час голодного Жернова!

Все слои реальности он пронзи-ит,

Чтобы насытиться по праву первого”.

Толпа и вправду сделалась похожа на обезумевшее от запаха крови стадо. Люди ничего не понимали, и просто ревели, захлёбываясь массовым экстазом. Нойз вдруг схватил микрофон и выдал с такой экспрессией, что вены на его висках стали видны даже отсюда:

“Когда погибнет первый Проводник.

Чаши весов покажут кто мал, кто велик.

И если ты услышал меня, то беги.

К самому краю, вверх по руслу изначальной реки!”

Он швырнул микрофон, сорвал с себя ремень гитары, бросил её тут же, на пол, и ушёл. Но цыганка, улыбаясь, двигаясь под замедляющийся гитарный ритм, продолжила своим нечеловечески глубоким голосом вдавливать меня в отполированный подошвами пол:

“Всякий ловчий ловит, но не всякий ловим

Тенётами любви - чистой, жертвенной!

В логове змеи был рождён херувим,

Готовый потратить себя на прозревшего смертного!”

Даже прожекторы не удержались на кронштейнах и запрыгали, завертелись. Меня опять согнуло пополам, и музыка слилась в сбивчивый стука сердца, наложенный на шум какого-то беспокойного моря в ушах.

Я открыл глаза. Холодный воздух, пар изо рта. Кажется, я вывалился из клуба, когда понял, что не могу дышать. И стоял теперь, как идол, прямо посреди пешеходной части улицы. Спереди, в каком-то метре-полутора проезжали машины, а сзади темнел тот самый проулок, из которого ещё доносился рёв и визг гитар. Там же стояла и она, поигрывая моими монетами. Точнее, уже своими.