Территория бога. Пролом - Асланьян Юрий Иванович - Страница 59

А это студенты отбирают геохимические пробы. Сейчас, правда, они уже все начальниками стали.

Исток Вишеры. Обратите внимание: навеянные снежники. Преобладающие западные ветры навевают такие сугробы, с которых можно упасть. Один геофизик упал — сломал позвоночник и гравиметр. Гравиметр жалко.

Север хребта. Чувальский Камень. Останец. Одиннадцать часов вечера, солнце еще не село, 22 июня 1974 года. Снежный склон. Студенты смотрят в бинокль, идет ли дым в лагере. Если идет, значит, ужин кто-то варит — можно возвращаться. Если нет, можно еще покататься на снежнике.

Порог на Малой Мойве, где позднее метеорологи устроили пост и определяли расход воды речкой, которая зажата между двух коренных берегов. Весной тут творится черт знает что…

Следы медведей. Они у нас добрые — за все время только два случая было… Весной в петлю попадется лось — приходит охотник, а там уже сидит медведь и говорит: «Лось мой!» Охотник начинает спорить, стрелять, но если даже в упор два раза выстрелишь — трудно сделать это удачно, чтобы наповал. Медведь успевает отвинтить охотнику голову.

Ну, вот Маугли у нас попался — ему медведь выдрал глаз, сломал ребра. Маугли левую руку ему в рот засунул, а правой резал живот ножиком. Пока медведь его грыз. Потом восемнадцать дней Маугли существовал с глазом, висевшим на ниточке, и с распоротым животом, в котором уже буби ползали. Володя давай ему марганцовкой промывать, а он — да перестань, все равно сдохну. А тот лубок ему, шину, глаз отрезал — выкинул. Через месяц Маугли уже пил водку с мужиками. Маугли? Это Ваня Нестеренко, сидел в Ивделе, потом работал проходчиком в соседней партии.

Так называемый камеральный день. Самую маленькую девочку посадили долбить гранит на горе Саклаимсори-Чахль, а мужики сидят у начальника — трафаретики из бумаги вырезают.

Хребет Молебный Камень, южная часть. Где манси приносят своим богам жертвы, которые я называю взятками. В платки, в узелки завязывают шерстяные шарфики, рубашки нейлоновые. В качестве подарков, чтоб соболь ловился. Если олень начнет помирать, идола можно и поколотить — плохо работает. У них отношения простые.

Гора Хусь-Ойка — тоже бог, визирь, помощник главного бога Ойки-Чахль, ферзь…

Родиола розовая — вылезает где-то в начале июня, внизу, около ручейков.

А тут рудорозыскные собаки. Применялись для поиска золота, меди и халькопирита — медного колчедана. Разных рудных проявлений. Колли, а были и эрдели — хорошо работали. И лайки. Порода тут неважна. И овчарки — одна девочка отдала мне свою собачку, чемпиона. Грин — мы его звали Гриня. Золота не было, пришлось взять у Стёпы. Он тут перед полем в ванной мылся, пьяный, упал — выбил три золотых зуба, да… И положил их в мой сейф на хранение. Я говорю: «Стёпа, нечем собаку дрессировать. Можно я твои зубы возьму?» — «Бери, — говорит он, — только не потеряй». Что я когда терял? А Грин был чемпионом области по общему курсу дрессировки, там он предмет находил среди других и тащил хозяину. А нам надо было, чтоб он золото нашел, сел рядом и гавкнул. И вот он, паразит, подбегает к этим зубам, а найти не может — там мох, трава, у него морда тупая. Он чует, что тут где-то, начинает интенсивно рыть — и пока я эти десять метров бегу, там уже куча всего. Я его отталкиваю, он рычит на меня: дескать, сам вали отсюда — я золото ищу, а не ты, у тебя вообще нюха нету.

Один раз девушки его натаскивали. Стёпа кричит: «Я твоего Гриню зарежу! Там бабкин червонец, десять царских рублей!» — «Зарежешь, — говорю, — это чемпион города и области!» Как оказалось, Гриня быстро нашел зубы, в пасть взял — и сидит, молчит. Они ему: повтор! Он раз — и гавкнул, и зубы проглотил. И морду такую удивленную сделал. Три дня мыли золото — не вымыли. Гриня, видимо, через час или сколько отрыгнул где-то зубы — и всё, потерялся царский червонец. Кончилось тем, что я его выучил — все нормально. Отдал его девушкам, они стали работать и нашли золото.

А это гвоздика, которая растет на карбонатах, на мраморах. По ней и ориентируешься.

Олени. Теперь оленей нет, манси спились. Лёня Онянов, который зараз заваливал по три зверя в одной берлоге. Его медведи и съели, 8 мая прошлого года. Пошел петли проверять. Один рюкзак от него нашли.

Манси Мирон ремонтирует нарты. Вот эта деталь — из черемухи, эта — из березы, эта — из елки. Полоз — из красной елки, которая растет на болоте и устойчива к стиранию. На нартах ездить вообще цирк: олени натренированы до упора. Узкая дыра на тропе, между деревьями, — они все четыре в нее лезут, друг на дружку. И им наплевать, зацепилась у тебя нога за березу или нет, оторвалась или нет еще…

Гора, рядом с перевалом Испугавшегося оленёнка. С той стороны начинается река Вишера. Там есть потрясающий каньон — с пятиметровыми сосульками.

Лодка-вишерка. Толкаешься шестом, умеешь — десять километров вверх по течению, не умеешь — три, но вниз…

А это вертолет — за нами прилетел…

После другой, более быстрой публики к Попову подошел я. Задал свой вопрос. Игорь Борисович, собирая лекционный реквизит, вздохнул, покачал большой светловолосой головой.

— Как говорит один знакомый финансист, ни копейки сомнения: так оно и было. Идрисов был похож на моего младшего сына — тот, когда по разным каналам мультики идут одновременно, смотрит сразу два телевизора. Только что сейчас об этом говорить? Вы меня поняли? Кстати, Алёша Бахтияров передает вам привет и говорит, что он не вогул, а манси! Вогулы, говорит, это не мы, а какие-то другие племена.

Может быть, все может быть. Но на Вишере вогулами называют Бахтияровых и других манси. Вогулы, вольные люди. Рыбу солят, мясо вялят, чернику варят — без сахара, грибы сушат, а клюкву хранят на холоде. Огородов не разводят, заборов не городят. Пасут оленей, охотятся и играют на нарс-юх — трехструнном щипковом инструменте, который мастерят из ели, в форме рыбы с раздвоенным хвостом, на котором крепятся колки.

И вообще, Бахтияровыми не Азия завершается, а начинается тот самый Запад — на Молебном Камне, где проходит граница между Европой и Азией. Запад — это Западный Урал, Восточная Европа, Западная, Атлантический океан, за которым, мужики рассказывали, есть какая-то Америка. А центр мира — здесь, на Цитринах, у подножия светло-зеленого, будто покрытого патиной, голого, могучего Ишерима.

Полетел Алексей Бахтияров на юго-запад, в город Красновишерск, впервые. Дали геологи две тысячи своему другу — на расходы. И Бахтияров, узкоглазый, кривоногий, щуплый, с черной, густой, длинной, как у Конька-Горбунка, гривой, забрался в какой-то бар и начал активно угощать местное население — аборигенов. Хотя, если честно, его предки первыми появились здесь три тысячи лет назад, в ранний железный век, который ученые называют ананьинской археологической культурой. Так что помолчите — кто тут хозяин.

Алексей то и дело выглядывал на улицу и кричал прохожим оленеводам: «Русские, друзья, заходите — угощаю!» Ну, эти, конечно, мимо не проходили.

Когда геологи Алексея нашли, он уже был за пределами разговора. Поэтому тело вогула в салон Ми-8 внесли молча, вместе с коробками продуктов и мешками цемента, предназначенного для строительства домика. И всю воздушную дорогу, то есть полтора часа, Алексей не только молчал, но и не двигался.

А когда вертолет подлетел к Цитринам, выяснилось: машину не посадить — такой дул ветер в трубе между гор. Пришлось приземляться на самом Ольховочном хребте, хотя понятно стало: пятидесятикилограммовые мешки придется таскать вниз, за триста метров, на своих плечах. Но выбора не было, потому что была труба, да какая — что там аэродинамическая…

Да, как только стих шум-гул винтов, Бахтияров открыл глаза, поднял голову и вскочил так, будто сутки проспал трезвый у себя дома: почувствовал вогул, что вертолет опустился с небес туда, где тысячу лет стоял чум его вольных предков. Он вскочил и безо всякого вербального перехода включился в лошадиную работу: геологи отнесут по мешку, охотник — два. И никакого синдрома, раскаяния и жалоб на неудавшуюся жизнь.