Три цвета отражений - Гелприн Майкл - Страница 4

– Дочери мои… – сумел он сказать, а после заплакал. – Грешен перед вами – не забыть, не замолить греха…

Слово за словом, через силу, поведал он о своём пути и о зароке, данном зверю-человеку. Из-за пазухи достал цветок-камень – кажется, уголь горящий из печи, а не жжётся, тяжёл и руку студит.

– Не выдайте, родимые.

– Цветок один, – сказала Марья, – для одной взял, одной вёз. Кому? Она пусть и служит за отцов долг. Я – значит, я, а коли другая – то другая.

Людское сердце – потёмки. Свидетелей их договора с зверем-человеком не было; которая не люба – ту и назовёт.

Назвал меня.

Я ревела ночь и день, и ещё ночь. Подниму глаза, увижу стены, чьё-нибудь лицо – и опять реветь. Между слезами – и со слезами вместе – молилась, как исступлённая, в крик. И Марья, и Пелагея, и нянюшка, и даже чернавка Рада – все со мной слёзы лили, а приданое собирать не забывали, как полагается.

Замуж? за кого? за нелюдя степного и заморского?!..

– И замужем живут, – уговаривала Марья, – и хорошо бывает.

Хотела в колодезь кинуться, но передумала – страшно в студёной воде тонуть. Задавиться бы не дали, глаз да глаз – так стерегли, и всё начитывали, как Третьяк:

– За батюшка родного, Уленька, сам Бог велел пострадать! Ты не в своей воле, он тебя родил, вот и послужи, отдай долг дочерний.

Но косу расплести я им не дала. Сама расплету, когда час придёт.

Пятого дня ввечеру вывели меня под руки на двор, следом Жук и Волк несли сундуки. Стоять я не могла, на сундук села. Отец снял с пальца волосяное кольцо, одел его мне. Тихо было, и в тишине надо мной закружилась метель. Дальше я не помню.

Очнулась в хоромине без окон, низкий потолок – как небосвод. В шубе жарко, а снять её боязно – как в чужом доме раздеваться? Но страшно или не страшно, а обычай справлять надо; я встала и поклонилась на стороны, с дрожью ожидая, как из-под стены зверь выскочит.

– Здравствуй, господин мой, на долгие лета.

Слова растаяли в беззвучии, в ответ ничего, но на стене бегучим огнём написалось – буквицы вспыхивали и тускнели, ровно кто лучиной их выводил:

«Не господин я тебе, а послушный раб. Приказывай мне, и всё будет исполнено».

Писано было с огрехами; Третьяк за такую писанину не похвалил бы, но суть я поняла, и на сердце малость потеплело. Может, и зверь это, но вежество знает, и даже умалить себя готов, чтоб гостью не обидеть.

Нет, если грамоте знает – не зверь. Зверь и умён, а не смыслен, речи не ведёт, тем паче буквиц не выводит. На что уж медведь лобаст, но аз-буки не скажет.

Значит – человек. С человеком сжиться всяко можно, даже, говорят, с половчанином. И всё равно жуть. Буквы огненные, хоромы круглые, свет без огня… Ну как и голоса людского впредь не услышу? И церква есть ли тут?

Нахлынуло на меня, я в плач. Слышу, как буквы с шорохом пишутся, а взглянуть ни сил, ни охоты нет. Отдали замуж в чужедальнюю, незнаемую сторону!..

Когда Ульяна впервые попросила Саргиза показаться ей, я вспомнила его просьбу, обращённую ко мне – «Царевна, дай себя увидеть». Увы, я не могла исполнить этого. Моя внешность осталась за гранью, разделяющей варианты бытия. Здесь я была не больше, чем иудейский руах – дух, то есть сила, наделённая волей и разумом. Подчинённые мне предметы, те неживые существа, которых Саргиз называл нитями, метелью или тучами царевны, ничуть не отражали моей сущности, во всяком случае – не более, чем рык отражает цвет и фактуру шерсти льва.

Саргиз полагал, что телесно я живу в северном куполе, в Доме Говорящих Стен, но он давно свыкся с тем, что меня можно слышать и говорить со мной всюду. Не удивительно – он был наполнен чувствительными, питающими и преобразующими нитями.

Я с горечью думала о том, что вскоре оставлю его. Разве могла я помыслить, что стану сожалеть о расставании, когда падающей звездой обрушилась в этот юный и тёмный мир, крича от муки и обиды?

Я помню всё.

Я не обязана была рассказывать Саргизу о своём прошлом, но надо было, чтоб он соотнёс мою судьбу с привычными ему понятиями – ему так легче. Позже я поняла, что в мире Саргиза мне есть с кем себя сравнить – миниатюрные существа, называемые пчёлами, обладали иерархической структурой, сходной с обществом, из которого меня…

Нет, разумеется, общего у нас и пчёл мало. Но это сходство – принципиальное; семья выдвигает из своей среды личности, способные рождать и править. Раздел семьи, связанные с этим споры, конфликты…

…наконец, битвы.

Старая царица приметила меня раньше, чем я вошла в силу. Круг моих сторонников был невелик, а я – слишком слаба; это определило исход сражения. Старухе хватило пяти боевых накопителей, чтобы исторгнуть меня из мира.

В культуре мира Саргиза есть описательный чувственный жанр «хождение по мукам»; это близко нашим «историям отверженных», с той разницей, что мы повествуем не о наблюдаемых, а о лично пережитых страданиях. Когда-нибудь и я внесу свой вклад в этот свод печалей и терзаний. Когда вернусь. Если вернусь.

Я нетерпелива? может быть. Каждый раз, почуяв слабину в толще смещающихся пространственных слоёв, я рассчитывала прыжок, который приведёт меня домой. Просто так, без какой-либо надежды, но страстно.

Не сразу я приступила к сборам в дорогу.

Я упала в области, называемой Мавераннахр или Согд, и некоторое время стягивалась во взрывной кратер, что возник при моём падении. Тогда мне не было дела до жителей мира; я торопливо преобразовывала грунт, формировала трубки в поисках воды и строила систему самозащиты, пока не уяснила, что бояться здесь некого.

Саргиз сам пришёл ко мне, влекомый любознательностью. Стремление знать – верный признак незаурядной личности; я и сама такая.

Нуждалась ли я в помощнике? видимо, да. И обдумывать, и воплощать задуманное самой – непривычный труд. Управление метелью отнимало много времени, хотя я смогла изготовить несколько несложных устройств, запоминавших мысли и отдающих тучам приказы. Но для точных действий требовался настоящий и верный мне разум.

Я обещала Саргизу долголетие, неуязвимость и огромные возможности познания. Как ни странно, он долго сомневался. Ему казалось, что мои дары лишат его возможности бесконечно наслаждаться после того, как он умрёт; согласитесь, что в этом заложено неразрешимое противоречие – наслаждение после смерти!.. Я заверила его, что не покушаюсь ни на какую часть его естества.

Договорившись, мы перенеслись с метелью в более удобное место, где я построила укрытия и водокачку. Саргиз поселился в восточном куполе; в западном выращивались накопители для старта, а в южном – боезапас и батареи для повседневных надобностей.

К появлению Ульяны я заложила основу роста четвёртого стартового накопителя и направила в неё по нитям стержня силу из запасных кристаллов южного купола. Оставалось ждать, пока четвёртый созреет.

Я посвящала время наблюдениям за миром через тучи. Если бы я не отделяла себя от мира, то, вероятно, могла бы предостеречь хорезмшаха Мухаммеда от опасности с востока, где собиралась немалая сила ездящих верхом на животных, под предводительством лидера по имени Чингизхан.

Гораздо больше меня занимали отношения Ульяны с Саргизом.

Женщины этого мира весьма выносливы и более долговечны, чем мужчины, но они слабей физически, и потому находятся в зависимости у мужчин. Лидерами они становятся в исключительных случаях, обычно под конец жизни, родив себе много мужчин-потомков и опираясь на их воинскую мощь.

Поэтому наблюдать за женщиной, избавленной от мужского притеснения, было очень интересно. Саргиз, стесняясь внешности, не отягощал Ульяну своим обществом и, добиваясь её благорасположения, во всём ей угождал. Иная, обласканная таким вниманием и предупредительностью, нежилась бы в бездельи, но дочь Кудьмы оказалась активной и деятельной, чем и понравилась мне. Она распорядилась принести ей шерсть, веретено, пряла и ткала полотно на станке, вышивала. Умело обращалась она и с выделанной кожей. Ночью Саргиз тайно помогал ей справиться с неподатливой кожей для подмёток, накалывал шилом отверстия для дратвы. Чтобы не спала на полу, возвёл ей кирпичную суфу для сна и дневного отдыха, принёс ковры, одеяла, окрашенные сафлором, доставил ханьскую бумагу, тушь и тростниковые каламы для письма, воск для печатей – и, конечно, охотно вызвался доставить её письмо и подарки в Курск.