Три цвета отражений - Гелприн Майкл - Страница 14

– Уходим, – Моня навьючил на себя рюкзак с провизией. – Показывай вход, сволочуга, – махнул он стволом перед носом Шадрина.

– Я м-мог бы, – профессор запинался от страха, – м-может быть, э-э. Если в-вы останетесь… Ок-казать вам протекцию.

– Вот уж не стоит, – блондин заткнул за пояс револьвер Болотова, подумав, приладил по соседству пистолет Лешко. – Кстати, почему у вас пришлых расстреливают?

– Н-не знаю. Но д-думаю…

– Ну-ну, смелее, – подбодрил блондин.

– Думаю потому, что к-крамола заразна. У н-нас, видите ли, нет анархистов, эсеров, н-националистов…

– А евреи есть? – хмуро осведомился кучерявый Моня.

– У нас г-говорят «жиды». Жиды есть.

– Шлёпнул бы я тебя, – мечтательно поведал Моня. – Ладно, живи. Показывай, хде вход.

Страшным выдался год тысяча девятьсот девятнадцатый от рождества Христова, а следующий, девятьсот двадцатый, ещё страшнее.

Шестая армия Южного фронта под командованием товарища Фрунзе готовилась к прорыву через Сиваш, начало которого, по слухам, ожидалось со дня на день. Бойцы третьего краснознамённого полка Моисей Перельмутер и Николай Краснов сидели у общего костра, молчали, прислушивались к разговорам.

Был боец Перельмутер невысок, плотен, по-коршуньи носат и мелким бесом кучеряв. Ещё был он немногословен, неприветлив и вечно небрит. И было в нём вороватое что-то, лихое, бандитское. Прошлое своё скрывал, и что связывало его с широкоплечим, до ассирийской темноты смуглым Красновым, оставалось неизвестным. Батальонный комиссар давно присматривался к обоим и пролетарским чутьём распознавал если не врагов, то, в лучшем случае, попутчиков. Мутных, временных. Ставить их к стенке, однако, комиссар не спешил. Храбрости был боец Перельмутер необычайной и отваги отчаянной… А Краснов, тот стрелял. С двух рук, на звук и навскидку, не меняясь в лице, не целясь и не промахиваясь. И таскал за собой бабёнку. Тоже мутную, как и он сам, хотя и смазливую. И кем ему та бабёнка доводилась – неизвестно. Вроде бы спали, как муж с женой, вместе, а на людях друг дружке «выкали».

– Всякое бывает, – прихлёбывая чай из алюминиевой кружки, степенно рассказывал Ванька Глебов, бывший черноморский матрос. – Вот случай был. Встали мы на якорь возле городишки одного. Названием Новый Афон. А был у нас на коробке один местный, всё пещеры нахваливал. Хорошие, дескать, пещеры, красоты необыкновенной. Давайте, мол, слазаем. Уговорил. Отпросились мы на берег впятером, на сутки, и в те пещеры полезли. В общем… – Глебов замолчал.

– Ну, дальше что было? – подбодрил рассказчика Краснов.

– А дальше чертовщина началась. Полезли мы туда впятером, а вернулись всего двое. Остальные как под землю провалились. Искали мы их потом трое суток. Пока ещё двоих не досчитались. Тоже как сквозь землю. Раз – и нету людишек. Как не бывало.

– Как, говоришь, городишко тот назывался? – угрюмо спросил боец Перельмутер.

– Новый Афон, а что?

– Да так.

Той же ночью бойцы Перельмутер и Краснов исчезли из расположения Третьего краснознамённого полка Шестой рабоче-крестьянской армии Южного фронта под командованием товарища Фрунзе. И бабёнка красновская с ними сгинула. Комиссар, которому доложили утром, затвердел лицом, выматерился пространно. Зря не прислушался к классовому чутью, к пролетарскому, и всех троих не расшлёпал.

– Уходить надо, – хмуро сказал Моня Цимес, когда, пробравшись по лесной тропе, оставили позади полковой обоз. – Дрек эта, как её…

– Реальность, – подсказал Краснов.

– Она. Хде искать этот Афон, благородие?

– Новый Афон на Кавказе, – ответила за Краснова Полина. – Только я думаю, ни к чему нам туда. Все они друг друга стоят. Реальности.

– Пожалуй, да, – невозмутимо согласился Краснов. – Есть конкретные предложения, Поля?

– Есть. Можно уехать, эмигрировать.

– Куда же?

– В Париж. Попробуем пожить там. К тому же, под городом есть катакомбы. Вернее, были. В нашей реальности.

– Значит, должны быть и здесь. Хорошая идея, мне по душе. Ты, Моня, как?

Моня Цимес помолчал. Угрюмо поворошил палую осеннюю листву носком сапога.

– Разойдёмся, – предложил он. – Вы ехайте себе в Париж, а я пойду.

– Куда ты пойдёшь?

– Не знаю. Можа в Афон. Можа в Одессу вернусь. Можа ещё куда. Хочется пожить красиво.

– Красиво здесь не получится.

– Тогда как получится.

– А нас, выходит, бросишь? – Полина подошла, положила ладонь Моне Цимесу на предплечье. – Как мы без тебя? Ты ведь наш… – Полина замялась и смолкла.

– Талисман, – подсказал Краснов.

– Да. Наш с Николя талисман.

Моня засопел, нахмурился.

– В Париже евреи есть? – спросил он, глядя в сторону.

– Евреи? Есть, конечно, евреи везде есть.

– Ну, тогда ладно.

Алексей Карташов, Александра Тайц. На чём стоит земля

1

Овчаров сидел в аэропорту Читтагонга и ждал рейса на Бангкок. Он уволился из фирмы, сдал квартиру в Москве и снял домик в Таиланде, и теоретически перед ним простиралась долгая и спокойная жизнь.

Овчаров еще толком не решил, чем он займется в новой стране. Кстати, можно на первое время и вообще ничем. Просто жить будет, целыми днями сидеть на берегу моря, купаться, иногда гулять в неопасных местных джунглях, а вечером готовить местную еду. Главное было – вырваться из промозглого московского ноября.

Это все теоретически. Практически же начать новую спокойную жизнь пока не получалось. Тайфун уже четвертый день разорял Бангкок, аэропорт затопило, прогнозы были неутешительные. «Надо привыкать никуда не спешить, – уговаривал себя Овчаров. – Я же дауншифтер. Мы, дауншифтеры, просто наслаждаемся жизнью». Овчаров перенюхал все одеколоны и лосьоны, выучил меню и расписание работы бара, пролистал сотню журналов и прочитал две книжки Стивена Кинга. Продавцы в магазинах начали с ним здороваться, а другие горемыки-пассажиры заводили длинные беседы за жизнь.

Но вот огромного буддийского монаха он увидел в первый раз. Мало того, что одет тот был в огненно-шафрановую кеса, выбрит, как положено, аж череп лоснился, так он еще и был такой большой, что даже сидя как будто возвышался над толпой. Глаза у монаха были черные, круглые, и горели каким-то глубинным огнем. Просто образцовый был монах, ничего не скажешь.

Овчаров поздоровался, как положено, попросил разрешения присесть (кафе было круглые сутки переполнено). Монах кивнул и продолжал есть свою лапшу, а глазом косил на Овчарова.

Сидеть бок о бок за маленьким столиком и молчать было ужасно неловко.

«Надо привыкать неспешно беседовать с людьми, дауншифтер я или кто?» – подумал Овчаров. Спросить у него, куда он едет, по какому делу…

И спросил. Спросил почему-то по-русски, но монах не удивился и отвечал тоже по-русски, с московским выговором. Охотно объяснил, что едет он в Таиланд, на праздник в местный монастырь, а заодно повидать своего старого друга, с которым они вместе проходили послушание в Бурятии.

– В Таиланд, – посочувствовал Овчаров, – это еще долго здесь сидеть. Я вот тоже в Таиланд, говорят, раньше, чем послезавтра, и надеяться не стоит.

– Надеяться не стоит никогда, – заметил монах. – Вам в Таиланд не надо.

– Это почему? – удивился Овчаров.

Монах вытер миску кусочком лепешки, прожевал, прочистил горло и заговорил несколько лекторским тоном:

– Все наши поступки имеют смысл, вы ведь это знаете?

Утверждение это показалось Овчарову спорным. Он сходу вспомнил как минимум десяток совершенно бессмысленных поступков, начиная, скажем, с вот этой дурацкой идеи уехать в Таиланд. Но разговор, похоже, обещал быть интересным, поэтому возражать он не стал, а напротив, кивнул – дескать, а как же, знаем. Монах бросил на него испытующий взгляд и продолжил:

– Мы этого смысла обычно не понимаем. Тем не менее, вся наша жизнь, я уж не говорю о прошлых перерождениях, ведет к некоторому смыслу, который в конце должен нам открыться. Особо же выдающиеся люди, у которых накопилось много кусалы, могут открыть смысл не только себе, но и другим, или даже всему миру.