Детство 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 54

— А почему бы и не да?! — Просыпается во мне што-то. Я оценивающе смотрю на него, получая в ответ презрительный взгляд зелёных глаз, — Только не банальности!

— Например, — Я щёлкаю пальцами, — Приключения доблестного рыцаря Хвост Трубой, его поединки за внимание прекрасных пушистых дам и Подвальная Война против Крысиной Скверны. Противостояние пушистого рыцаря с Крысиными Волками и подлой, но отчаянно опасной Крысиной Королевой.

— Жизнь и приключения отважного рыцаря Хвост Трубой. Хм… — Надя задумалась, и глаза её начали разгораться, — Как ты говоришь обычно в таких случаях? Почему бы и не да! Айвенго с кошачьим колоритом. Спасибо!

Подскочив с котом на руках, она клюнула меня губами в щёку и выскочила из комнаты.

Тридцать третья глава

Оскальзываясь иногда на притоптанном и местами заледеневшем снежке, добегаю до Училища, раскрасневшийся по морозцу.

— Здоровьичка! — Приветствую местного дворника, сшоркиваюшево снежок жёсткой метлой с булыжчатого двора.

— И тебе! — Дядька Еремей с готовностью перестаёт мести и опирается слегонца на орудие труда, — Какова погодка, а?! Скаска! В такую погодку одно удовольствие метлой помахать!

— И то! — Соглашаюсь с ним, — Я поутру дворнику нашему тоже помог в охотку.

— Надо же! — Хмыкает тот, двинув носом, — А ети… баре которые, што за опекунов?

— Дядя Гиляй? Да какой он барин! По молодости так даже и побурлачить пришлось! Соседи, те да — косятся иногда на такое, носом фыркают. А мне што на них? Чай, не из господ! Не переломлюсь, да и чего не поработать-то, если в охотку?

— Ну то да, — Соглашается Еремей, начиная сворачивать козью ножку. Мы с ним вроде как и приятельствуем почти, несмотря на разницу в возрасте, — в охотку ежели.

Вроде как он взрослый и сильно старше, но притом я не щегол малолетний, а человек с капитальцем и при уважении. Не из господ, но где-то рядышком. Но из Хитрованцев притом. Диссонанс!

Ух, как корёжит иногда дворника! Проскальзывает порой такое, на снятие шапки и потупление головы. И это ещё из солдат! Свет повидал, Туркестан замирял. Не мужик лапотный, тока вчера из деревни выползший. С самоуважением и прочим.

С иными, которые попроще, всё уже по части дружить. Вроде как одет я не господски, да и происхождения самого простого, а нет. Образование почти што имеется, да с капитальцем и при господах, а значица — Егор Кузьмич, и никак иначе! Иные и шапку загодя ломают, со спинами вместе.

Оно бы и ничего, будь я хотя бы взрослым. Выбился знакомец в люди, стал быть. Это понятно хотя бы, в голову уложить можно. Особенно если постепенно.

А я по годам щегол ещё. Но при деньгах и положении. И сам, а не в наследство.

Неудобно. Всем причём. А как иначе-то? Кнутами такое вбито, за поколения, разом не своротить. Так и расхожусь потихонечку со знакомцами старыми. Потому как ну разве можно так общаться нормально?!

— Ты погоди! — Останавливаю я дворника с махрой, роясь за пазухой, — Третий день таскаю, запамятовал совсем.

— Ишь! — Недоверчиво косится он на пачку недешёвого табака, — И откуда?

— Случай! Был в редакции, а там они нетверёзые, да баловались в «менку на сменку», торгашеством шутейным развлекались. Ну и я. Вот так вот доменялись, а потом и забыл. Куда теперь? Владимир Алексеевич не курит, только чихать табаком любит. Думал, кому из них отдать взад, но нет уж! Азарта тогда в другом разе не будет.

— Спасибочки! — Зарадовался дворник, пряча табак в глубинах одёжи, — Я уж поберегу! Не на кажный день такое, а штоб вечерком посидеть за чарочкой.

— Дело хозяйское, — Согласился я с ним, — ну всё, побёг!

Обстучав снег с сапог, захожу в Степановский флигель, што направо у ворот. Шапку с головы и кланяюсь молча, штоб не мешать творческому процессу.

Комната здоровенная, холодная, печка дымит. На середине комнаты рогожа с одеялком ватным поверх, а на нём девочка лет восьми с петухом медно-рыжим на коленях. Модели, значица.

Сидит себе, петуха гладит млеющего, да што-то ему тихохонько рассказывает. Девчоночка конопушечная, улыбчивая, солнышко такое себе. С петухом в одну масть.

Тихо всё, только Алексей Степанович по комнате ходит, да негромко поправляет учеников. Ну и я тихонечко в уголок, да и сгрузил притащенное.

— Здравствуй, Егор, — Неслышно подошёл Степанов, — Меценатствуешь?

Улыбается…

— Так, — Жму плечами, — по чутка. Мелки только так расходуются! Всё училище не облагодетельствую, но по-мелочи почему бы и не да!

— Тебя без обязательств вольнослушателем взяли, — Напоминает он.

— И я без обязательств! Чуть больше притаскиваю, чем себе и Саньке.

— На полкласса, — Снова улыбка, чуть укоряющая за лишние траты. Што сказать? Плечами только жму, да и на своё место, и так опоздал. Я тут так, мимохожий да мимоезжий, разика на четыре в неделю, да и то на полдня. Для общего развития, значица.

Санька, тот да! Дневать и ночевать готов, выбил у него только обещание тратить время не одну живопись, но и на школьное всякое.

В Училище вроде как и преподают не художественное всякое, но так — вроде как и есть, но толку нет. Единственное — древнеримское по богам зачитывают крепко, а остальное што есть, а што и нет.

— Небольшой акцент на яркие черты моделей, — Советует он мне, — Не копируй фотографически, а… Да, уловил.

Алексей Степанович также неспешно отходит к следующему ученику. Што интересно — все в одном классе, а повторяльщины, единой для всех, нет. У меня вот графика хорошо идёт, учитель дивится даже — говорит, будто вспоминаю выученное!

А я, наверное, и правда вспоминаю. Такое себе снилось — сперва про школу художественную, пусть и брошенную быстро, а потом просто — увлечение. На уроках вместо занятий черкал постоянно в тетрадках всякое — то пером, а то и карандашом.

Вот и решил — вспомню сперва, што раньше умел, а потом уже краски. Алексей Степанович противиться не стал, ему и самому любопытно. Потому как я вроде и не талант, но — самобытно. Да и так, неплохо получается.

К часу Алексей Степанович нас распустил, и Санька потянул меня на обед.

— Здесь хорошо кормят! На семнадцать копеек — во! От пуза! И вкусно очень. С мясом!

Мне хмыкнулось, вспоминаючи — на семнадцать копеек на Хитровке не только пообедать, но и позавтракать, а если ужаться, то и на ужин хватит. Правда, с риском засесть потом где-нибудь со спущенными на полдня штанами. Такая себе желудочная лотерея.

Засомневался было, а потом думаю — надо! Посмотреть, где Санька обедать почти што каждый день станет. Проверить. Да и так. Он же здесь обжился малость, а я наскоками. В коем-то разе не я ему покровительственно, а совсем даже наоборот.

— Одёжу-то с собой бери!

— Да там проскочить по двору! — Отмахнулся было Чиж.

— С обеда и уйдём.

— А?

— Заказали выступление, — Поясняю, кидая ему с вешалки пальтецо на ватине, — Купцы Содовниковы на именины племяннику.

— А ты пошто? — Спрашиваю у девочки, вытащившей было кус хлеба из-за пазухи, — После обеда снова? Ну так и пошли с нами, угощаю.

Глянула на меня недоверчиво, но я глаза не опускаю, и такое солнышко в ответ взошло! Подхватилась вместе с петухом, да и с нами.

— Волнухинская мастерская, — Пояснил Санька, — здесь же и столовая, Моисеевна заправляет с дочкой.

— Жидовка?

— А и не знаю, — Потерялся Санька, — што-то даже… хотя вряд ли, попы прицепились бы. Из староверов скорее.

Две комнаты сводчатые, внутри столы дощатые, скоблёные начисто, добела. Чёрный хлеб горами — бери! И ни единого таракана, даже и удивительно. Вот же чистотки!

— Новенькие никак? — Подслеповато прищурилась от печей старушка, вкусно пахнущая съестным.

— Новенькие, Моисеевна! — Бойко отозвался Санька.

— Ну и славно!

Щец взяли с говядиной, да и сели за столы, с тулупчиками под жопы. Малая истово ест. Не голодает, да и так — видно, што любимица в семье. Но мясо небось не каждый день!