Детство 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 46

Папина дочка!

Двадцать девятая глава

Ближе к Трубным проулкам столкнулся с Прасковьей Леонидовной, и отшагнул было назад, но нет! Смолчала. Только оскалилась по-крысиному, да и шмыгнула мимо. Вся такая фу-ты ну ты! Даже спиной и движением юбок обругать смогла матерно. Стервь!

— Егорушка! — Напевно поприветствовала меня в своей квартире Марья Жжёнова, прижав на миг к беременному животу, и тут же отстранив, засмущавшись чувств, — Рада видеть тебя!

Надеюсь, голоден?

И улыбка такая, што да — рада! Хорошая баба, повезло Федул Иванычу! Обоим повезло.

— Не то штобы и да, но не откажусь, — Заулыбался я в ответ, скидывая верхнюю одежду, — Мишка! Здоров! Сам как?

— Ничево так, — Тоном солидного мужчины отозвался друг, и не удержался от хвастовства:

— Уже подмастерьскую работу начали доверять! Не всё и не всегда пока, но как есть!

— Ишь ты! — Пхнул я ево кулаком. Потом с Санькой выскочившим приобнялся — не виделись давно, третий день как!

Мы чутка попихались втроём, пока не вышел мастер с подмастерьем, ну а тогда уже со всем вежеством, как взрослые. Поручкался с каждым, о здоровье — как положено, в общем.

Пока хозяйка собирает на стол, мы потихонечку обсуждаем всякое. Антип Меркурьевич важнющий ходит, его вот-вот в мастера переведут. Он, собственно, уже за мастера, только с документом чутка заминка вышла.

Мишка за подмастерье будет, но не прям щас, а чутка позже, где-то через полгодика. Ого какая карьера для ево возраста!

Тут всё сразу должно сойтись — штоб мастер учил, а не так себе гонял, да талант наличествовал не из самых маленьких. Редкость! Денюжку станет получать за работу, да и подмастерье портняжный к тринадцати годкам, это даже не ого, а ого-го! Жених и первый парень на округу, несмотря на всю хромоту.

— Этак у тебя женилка отрасти не успеет толком, а в мастера уже выйдешь, — Подколол я Пономарёнка, и Чиж залился в беззвучном смехе.

— Садитесь, женилки, — Улыбаясь в усы, велел мастер.

Ели степенно, истово. А вкуснотища! У дяди Гиляя не хуже, но там так, со скатёрками и манерами. Не еду ешь, а степенность за столом нарабатываешь. Не то!

Суп гороховый на копчёностях, один из моих рассамых, потом каша гречневая, да со шкварками. Живут люди! Не хоромы каменные, но вполне себе в довольстве.

Ученики малознакомые тоже наворачивают, но помалкивают, только глазами так луп-луп из-за ложки! Такие себе ребята, сырые. Может и выйдет чево толковое, но не скоро.

Я на Хитровке ещё научился в людях разбираться, редко ошибаюсь. Взрослые если да тёртые, там да, а по годкам — ну вот ни разочка почти! Если только в начале самом.

С Мишкой если сравнить, так он и до хромоты этой злосчастной такой уж упёртый был, што прямо ой! Не просто урок сделать, а покажи да расскажи к старшим. Сопит, пыхтит, наблюдает. Понять старается!

Санька такой же. Несколько месяцев всево назад неграмотным почти што был, а потом — шанс! И ого как вцепился! Книжки всякие зачитал, даже и умные. Арифметику, по географии всякое. А когда художество в себе открыл, так и вовсе — на сон время жалеет.

А ети нет. Такие ещё, што детство в жопе и промеж ушей играет. Ме-едленно будут расти. Может, и станут мастерами добрыми, но не шибко скоро. Страшно им наверх-то тянуться, в учениках уютней. Проще.

— Ох и вкусно! — Похвалил я хозяюшку и облизал со смаком деревянную ложку.

— Добавку? — Подхватилась Марья.

— Ну… там пирогами пахнет?

— Не ошибся, — Заулыбалась баба, — с вареньем малиновым!

— Тогда нет! Иначе пироги не влезут!

За чаем уже и поговорить можно, неспешно.

— Устал я, — Пожалился люду, отдувшись на чай в блюдечке, — не так встал, не так сел… Охо-хонюшки! Грехи наши тяжкие!

— Сам же? — Поднял брови Федул Иваныч.

— Сам, но от того не легче. Вот ей-ей, к прогимназии проще готовится! С книжками што? Прочитал, промыслил, в голове уложил, и всё — запомнил даты исторические или там аксиомы геометрические.

— А тут, — Вздыхаю горько, — жизнь! Вся жизнь на господский манер, тут постоянно про себя помнить надо. Сесть, встать, стул подать бабе. Говорить не по человечески, как вот с вами, а по-господски.

— Стул? — Задивился Антип Меркурьевич.

— Агась! Положено так по ети… этикету господскому. Вроде как баба вовсе уж безрукая и безмозговая. Много дури такой!

— А ну-ка! — Заинтересовалась хозяйка. Ну што… повеселил! Про вилок кучищу рассказал, про рыбу ножом, про такое всякое.

— Сами себе понапридумывали всево, — Подытожил Федул Иваныч, который явно не всему и поверил, — штоб только от народа больше отличий иметь.

— Как тебе с опекуном-то живётся, — Поинтересовался Мишка, — если помимо манер господских?

— Да ничево так, недурственно. Хороший дядька, добрый. И такое, штоб руки распускать или розги, вовсе нет. И жена ничево так. Не Марья, канешно, но как для из господ, так и ничево.

— Для господ — да, — Согласился Чиж, — ничево. Но очёчки её! Как зыркнет из-за стёклышек, так у меня ажно ноги отнимаются! Не злая баба, даже и приветливая, а вот поди ты! Зырк — и всё! Я когда обедать хожу туда, так дурак дураком! Чем больше она старается со мной общаться, тем я дурее делаюсь. Роняю всё на себя, невпопад говорю. Очёчки чортовы!

— Добрый, — Мишка отпил из блюдечка и сощурился на меня, — а так? О свободе Хитровской не жалеешь?

— Не! Дееспособность получить полувзрослую, ето да! А именно штоб о Хитровской, так ни разочка. Навещал, канешно. Есть ведь знакомцы и даже немножечко приятели. Не так штобы вовсе уж, но и рвать не буду.

— Не надо, — Согласился Федул Иваныч задумчиво, — жизнь, она такая! Што завтра будет, един Бог знает!

— С дядей Гиляем мы хорошо сошлись, — Рассказывал я за опекуна, — Он такой себе бродяга по жизни, што куда там мне! Из дому бёг, юнкером был, охотником на Кавказе и в Балканской войне, рабочим на белильном заводе, актёром и Бог весть, кем ещё! Понимает и потому не зажимает свободу. Хотя и проскакивает иногда взрослое такое, но сам же себя и спохватывает.

— Я с ним не на полную откровенность, — Уточнил я для Саньки, — но мал-мала рассказал, в том числе и за Одессу. Так што он теперь понимание имеет — не щегол я, пусть по возрасту и да! Заработать могу, и заработанное в ямину не спущу, да и так — нормально жизнь строю, пусть даже и без взрослово пригляда. Денежки? От учителок забрали в банк, на моё имя.

— Ну и слава Богу, — Перекрестился Чиж, — а то я за них волновался! Не то што сопрут, а так — залезут, да обкрадут. Бабы же, да ещё и без мужиков.

— Мне тоже спокойней! — Закивал я, — Теперь до совершеннолетия ни-ни! Так што положить могу, а снять только с большого разрешения опекуна и через собранную комиссию из банка. Ну и проценты тоже. Да! Учительши мои с дядей Гиляем и Марией Ивановной задружились, в гостях во все стороны уже побывали.

— Што там с документами на Сашку? — Поинтересовался мастер, — Мне он в радость, да помощь от нево есть.

Федул Иваныч потрепал заулыбавшевося Саньку по голове.

— По хозяйству ети бестолочи в основном, — Кивок на учеников, — а Чижик вывеску обновил — да так, што любо-дорого! С выкройками, опять же — глаз-то художницкий, никак не лишний! А и сядет иногда вот так, нарисует клиента, а тот рад-радёшенек! Каждому небось приятно будет. Себя кормит! Но надо же понимать, што обучить я могу портняжному делу, а никак не малярному, а тем паче художницкому.

— Зависли документы! — Загрустил я, — Владимир Алексеевич говорит, што в здравом уме никто Саньку в деревню назад не отправит, потому как там он отрезанный ломоть. Но до-олго тянуться будет!

— Такое всё, — Показываю руками, — через чиновников, а не через людей. Пока спишутся, пока перепишутся… Решаемо всё, но даже со связями Владимира Алексеевича никак не раньше, чем к весне. Сейчас вроде как прорешивается вопрос, штоб именно по художницкой части ево пристроить. Так пока получается, что пристроить Саньку по художницкой части выйдет быстрее, чем с документами.