Готика Белого Отребья (ЛП) - Ли Эдвард - Страница 35

Очевидно, Поли сегодня был в ударе. На самом деле, затем он демонстративно потер промежность и посмотрел на Дон.

- Черт, дорогуша, я так счастлив, что у меня стояк. Мне нужен один отсосик на дорожку. Ты ведь не против?

По правде говоря, Дон очень возражала, но мудро выбрала более выгодный путь сотрудничества.

- О, мистер Поли, я так рада, что вы спросили. Ничто не делает меня счастливее, чем большой член во рту, особенно ваш большой член.

Хотя у Писателя не было ни малейшего желания быть свидетелем этого... он не мог не заметить, что «большой член» Поли был не более трех дюймов[66] в полный рост. Награда Святой Национальной Книгой! Даже МОЙ член больше его!

Утешительное замечание, однако, Писатель тут же повернулся к Оги и принялся вовлекать его в какой-то случайный разговор.

- Итак, мистер Оги, как говорили в 1600-х годах, "откуда вы родом"?

Оги нахмурился.

- Чего?

- Откуда вы?

Вопрос, казалось, погрузил великана в приятные воспоминания.

- Черт, я вырос в Квинсе. Отличное место для ребенка. Моя грязная мать трахалась с разными парнями за спиной отца, когда он был на работе, и... ну, скажем так, однажды она исчезла. Но, как бы то ни было, это сломало яйца моему бедному старому папаше, поднимать меня и моих братьев было нелегко. Бедняга работал по десять-двенадцать часов в день на мясокомбинате, у него никогда не было времени на себя, потому что он только и делал, что кормил нас. Тогда не было никаких ебаных продовольственных карточек, а если бы и были, папа бы их не взял. Это то, что ты называешь сицилийской гордостью. И видишь ли, у нас с братьями никогда не было ни гроша за душой, но у всех наших друзей были, потому что их родители давали им всем карманные деньги, но, черт, мы не могли просить у нашего папы никаких гребаных карманных денег, уж слишком усердно он работал. Так или иначе, я и мои братья, мы отправились в Большой Китайский квартал во Флашинге…

- О, я не знал, что там есть Китайский квартал.

- О, конечно, при том - лучший. Бруклинский и Манхэттенский “чайнатауны” – дерьмо, по сравнению с Флашингом, я имею в виду, если вы любите китайскую еду, как я. Во всяком случае, то, что у них тогда было, это все эти маленькие маникюрные салоны, и, я имею в виду, их там было немало. Витрины магазинов в этих забегаловках были футов шесть в ширину, ни хрена себе, и, конечно, восточные дамы иногда заходили туда и делали маникюр, но все знали, для чего они были на самом деле.

Писатель не мог догадаться, он слышал только о кошачьих шашлыках и незаконных игрax в “маджонг”[67].

- И для чего же, сэр?

Оги пожал огромными плечами.

- На самом деле это были публичные дома, и у каждой из них была маленькая комнатка в задней части, где эти цыпочки - в основном старые и толстые - трахались с парнями за десять-пятнадцать баксов. “Гонконгский секс по-быстрому”, понимаешь?

- А, понятно, - но смысл этой истории, казалось, предполагал некое откровение, которое со временем объяснит, каким способом Оги и его братья зарабатывали деньги, чтобы не обременять своего отца-рабочего. - Значит, вас и ваших братьев наняли подметать и мыть полы, или что-то в этом роде?

Оги поморщился.

- Нет, нет, дружище. Мы душили старых сучек. Мы ждали на заднем дворе, когда они выйдут на перекур. Потом мы били их по голове, затаскивали обратно в дом, трахали и душили. Конечно, мы забирали и все их деньги, и иногда у них была еда, похожая на чипсы с креветками, и эти маленькие желейные конфеты, и эти похожие на клецки штуки, которые были сладкими внутри. Мы забирали всё домой для папы.

Писатель вытаращил глаза.

- Гм, ах, да. Это довольно трудолюбиво, я бы сказал. Полагаю, вы тогда были подростком?

- О, нет. Мне было девять, Бинни - десять, а Николо, наверно, двенадцать. Я скажу тебе, для трех бедных детей из Квинса мы были закалены, как сутенеры с 42-й улицы. И знаешь, что? Они никогда не сообщали об убийствах в полицию, потому что большинство из них были нелегалками. Скажу тебе, мы с братьями были настоящими добытчиками, - массивный мужчина скрестил руки на груди и кивнул. - Хорошие времена были, старик, хорошие времена. Знаешь, когда я учился в средней школе, держу пари, я задушил тридцать или сорок этих ко-со-гла-зых.

- М-м-м, косоглазые, да, - промычал Писатель, потому что другого ответа придумать было невозможно. - Это совершенно уникальный подход к теме обряда посвящения, который может соперничать даже с «Деревянной лошадкой» Д. Г. Лоуренса[68].

- Чего?

К счастью, взрывное восклицание блокировало необходимость дальнейших разговоров между Оги и Писателем. Это был гортанный стон, вырвавшийся изо рта Поли, когда что-то, явно нежелательное, наполнило рот Дон.

- О, бля, дорогуша. Ты сосешь член лучше, чем моя первая няня!

Эта высокая похвала, казалось не произвела на Дон должного впечатления, потому что теперь она скривилась и склонилась над мусорным ведром.

- Эй, Калича! Ты же не собираешься оскорбить меня, выплёвывая?

- Точняк, - сказал Оги. - Настоящие дамы никогда не выплёвывают. Они проглатывают всю кончу и просят добавки.

- И третий раз! - закричал Поли.

- Точняк, босс, и четвёртый...

- И пятый, и шестoй! - a потом - вы удивитесь? - они оба разразились хохотом.

Дон опустила плечи, собралась с духом и сглотнула.

- Хорошая девочка! - cказал Поли, застегивая ширинку.

Дон схватила пиво Писателя и принялась жадно пить.

- Ну, ребята, было весело, - сказал Поли, потирая руки. Он повернулся к Писателю и показал на него пальцем. - И с тобой тоже. Ты мне нравишься.

Оги подмигнул ему.

- Это хороший знак, приятель.

- Ты - мой новый талисман на удачу! - воскликнул Поли, и оба мафиози вышли из комнаты.

Дон напряжённо ждала, скрестив пальцы. Возможно, она даже бормотала безмолвную молитву, как просительница, умоляющая о прощении… пока не захлопнулась задняя дверь.

- Боже мой, если мне придётся ещё раз, блядь, сосать маленький член этого психопата! Я сама залезу в крематорий.

Писатель мог бы рухнуть от облегчения, что предыдущая обезболивающая интерлюдия закончилась

- Я думал, они никогда не уйдут. Думаю, я даже уже был готов, что они пристрелят меня, - cказал Писатель. Когда Дон вернула ему пиво, он рассудительно отказался. - Нет, нет, ты допивай.

- Ты что, думаешь, я какая-то больная?

- Вовсе нет, Дон. Но учитывая тот факт, что Поли только что кончил тебе в рот, несомненно, на бутылке теперь есть молекулярные следы его спермы. Поэтому я предпочёл бы не переносить их себе в рот.

- Пошёл ты, - сказала она и допила остатки. - В следующий раз сам сосать ему будешь.

Писатель воздержался от дальнейших комментариев и, вооружившись свежим пивом, вместе с Дон вернулся к большой двери.

Когда они вошли, Сноуи была похожа на оленя ночью, в свете фар. Она подошла и обняла Дон.

- О, Боже милостивый, я была уверена, что эти сумасшедшие убьют тебя! - oна громко и влажно поцеловала Дон в лицо. - Я всё время слышала, как они смеялись и кудахтали, словно пара дьяволов!

Дон ещё была ошеломлена своим предыдущим испугом и неприятностью того, что ей пришлось проглотить всего несколько минут назад. Она попыталась оттолкнуть Сноуи.

- Милая, пожалуйста. Сейчас не время.

Сноуи отошла от неё, надув губы.

- Ну, чёрт возьми, я же переживала за тебя!

- Мне очень приятно, но я сейчас не в настроении.

Писатель не обратил внимания на их сантименты; его внимание было приковано к бледному распростертому телу, что лежало на длинном металлическом столе под единственной желтой лампочкой.

Вот он или ОНО. Толстолоб.

Синевато-банановая бледность выглядели жутко в полумраке, толстая труба плоти, которая была его гениталиями, казалась чем-то потусторонним. От общего его вида создавалось впечатление поля статического напряжения, усиленного присутствием чёрного пластикового пакета, который скрывал загадочную шишку, которая была его головой. Писатель приблизился на шаг или два, спрашивая себя: неужели я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО собираюсь снять мешок и увидеть лицо легенды? Затем он отошёл. Необходимой силы духа у него в яичках не было.