Святослав, князь курский (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 14

ВРЕМЯ МИРА И СОЗИДАНЬЯ

Остатки повергнутых в прах половцев откатились за Дон и Волгу, кто-то к царю колхидскому[57] за Кавказские горы утек, на службу цар-скую в войско пошел. Пользуясь наступившим затишьем, весь следую-щий год в русских княжествах, почувствовавших вкус к мирной жизни, свадьбы играли. С плясками и хороводами, с песнями и игрой дудошни-ков, со степенными гуслярами и ряжеными скоморохами. Играли широ-ко, весело, с русским размахом.

Первым женился сын великого князя Святополка Изяславича, Яро-слав, возвратившись из победоносного похода против ятвягов. 29 июня он венчался в храме святой Софии с дочерью Мстислава Владимирови-ча Новгородского, внучкой Владимира Мономаха. Венчал сам митропо-лит киевский, Никифор, в присутствии епископов: киевского Феодора, переяславского Лазаря и вновь поставленного в Чернигов на епархию Феоктиста. Следом переяславский князь выдал дочь свою Евфимию за короля венгерского Коломана, женатого, как поговаривали знающие люди, уже вторым или третьим браком, а вторую дочь, Агафью Влади-мировну, за сына Коломана от первого брака, венгерского королевича Эндрю. В начале осени, 11 сентября, перед самым Рождеством Богоро-дицы, Владимир женил сына своего Романа, взяв за него дочь Володаря Ростиславича Галицкого, Роксану.

«И были браки со многим веселием», — сделал пометку о данном обстоятельстве на всякий случай на одном из свитков монах Сильвестр, уже замеченный и обласканный переяславским князем, и не без его по-мощи ставший из простых иноков игуменом Михайловского Выдубец-кого монастыря. Мономах умел видеть и ценить нужных ему людей, в какой бы среде они ни проживали.

Следующий, 1113 год от Рождества христова начался с затмения солнца.

«Знать недолго великому князю жить осталось — зашептались по переходам в княжеских хоромах не только черные людишки, но и дети боярские, да и сами бояре. — Закатилось, красно солнышко, закатится и жизнь князя великого».

Князь Олег Святославич иногда слышал эти пересуды, но, как че-ловек много знающий, немало повидавший на своем веку, особенно, когда находился в греческой земле, читавший не только церковные кни-ги, но и книги самых знаменитых философов Эллады и Рима, небрежно отмахивался: «Бабьи враки»!

Затмение случилось 19 марта, а 16 апреля 1113 года от Рождества Христова или в лето 6621 от Сотворения мира, как записали впоследст-вии киевские летописцы, в Вышгороде умер великий князь Святополк Изяславич, книгочей и сребролюбец, а еще скупец и покровитель иу-дейским торгашам. По его смерти, киевляне, собравшись в храме святой Софии, учинили вече, на котором избрали великим князем Владимира Мономаха, князя переяславского. Только тысяцкий Путята один против веча пошел, напомнив киевлянам, что по старшинству на престол стои-ло звать не Владимира Всеволодовича, а старшего из Святославичей. Но сторонники Мономаха слушать тысяцкого не только не пожелали, но дело повернули так, что толпы разгневанных киевлян предали разграб-лению дом Путяты, а заодно и дома прочих сторонников Святослави-чей. Досталось тут и иудейским купцам, у которых чуть ли не каждый второй киевлянин был в закупах.

Послав Олегу и Давыду грамотку, что вынужден пресечь беспо-рядки в Киеве, 20 апреля переяславский князь с крепкой дружиной во-шел в Киев и с благословения митрополита Никифора и всего церковно-го причта сел на стол отца и деда.

Олег Святославич, в домашней будничной одежде, просторной и удобной, мягких кожаных сандалиях, уютно расположившись в княже-ской светелке перед светлым оконцем, заполненным теплыми лучами яркого весеннего солнца, читал очередную греческую книгу, написанную хитроумным философом Плутархом,[58] о славных делах македонского царя Александра Великого,[59] жившего за три с половиной века до рождения Христа. В опочивальне было светло, тихо и уютно. Зная любовь князя к чтению, ближние старались его не беспокоить, не досаждать разговорами и шумом. Олег, слегка прищуриваясь — стали подводить очи — заканчивал очередную страницу, когда огнищанин Славец, отвечавший за порядок в княжеском тереме, тихо войдя в опочивальню, сообщил, что прибыл гонец из Переяславля.

— Что-то срочное, княже. Сам весь в поту, а конь в мыле, — пояснил наблюдательный страж дома и порядка.

— А почему не к брату Давыду? — оторвал от книги взгляд Олег, не любивший, когда ему мешали заниматься чтением. А тут как раз огни-щанин помешал чтению на самом интересном месте: фаланги македон-ского царя разбили несметные полчища персидского властителя Дария. К тому же, хоть Олег Святославич и был черниговским князем, но кня-жеский стол по старшинству принадлежал все-таки его брату Давыду.

— Так светлый князь Давыд Святославич вместе с сыновьями в Лю-беч еще с утра отлучился и по сию пору не возвратился, — нимало не смутившись, доложил огнищанин.

— Ну, раз так, то зови, — заложив шелковым шнуром нужную стра-ницу и откладывая книгу, приказал будничным тоном князь. — Чего ему зря ноги у порога топтать.

Огнищанин скрылся, чтобы вскоре возвратиться уже с гонцом.

Оставшись наедине с вестником, Олег Святославич молча выслу-шал устный сказ того, молча прочел переданный ему гонцом свиток пергамента, опечатанный восковой печатью с гербом переяславского князя. Потом милостиво разрешил гонцу возвращаться восвояси.

— Будет ли ответ? — спросил, по-видимому, наученный заранее Мо-номахом вестник, перед тем как покинуть хоромы черниговского князя.

— На словах, — заиграв желваками скул, молвил Олег. — Передай моему брату, князю Владимиру Всеволодовичу, что послание его я по-лучил. А ответ… ответ дам позже. Надо с братом Давыдом посовето-ваться: он у нас в роду старший.

Поклонившись, гонец удалился.

— Это еще что за новости такие, чтобы сын Всеволода, младшего в роду нашем, на великом столе сидел! Да не быть такому, пока жив буду! — собравшись на семейном совете, на котором присутствовали князь черниговский Давыд Святославич со своими сыновьями: Владимиром, Ростиславом, Всеволодом и Изяславом, а также его племянники и сыно-вья Олега: Всеволод, Глеб, Святослав и Игорь, — искренне возмущался Олег Святославич решением киевского веча. — Это вопреки обычаям и Закону Русскому! Да и решения снема княжеского, — он имел в виду общекняжеский съезд русских князей 1097 г. в Любече. — Наш-то отец постарше Мономахова будет.

— Верно! Верно! — дружно поддержали его родные дети и племян-ники при насупленном молчании князя Давыда Святославича.

— Так что, братья и сыны, исполчайте дружины, в поход на Киев пойдем! Справедливость того требует, — гневался Олег.

— Правильно: в поход! На Киев! — дружно поддержали Олега Свя-тославича сыновья и племянники.

— Сами пойдем да еще братца нашего меньшого, Ярослава из Тму-таракани с дружиной призовем, — как о деле решенном говорил Олег, все больше и больше распаляясь и воодушевляясь. — Сколько же можно нас, Святославичей, обходить?! То с черниговским уделом, то с киев-ским… Чай, не чужого корня мы побеги, а славные потомки Ярослава Мудрого!

— Правильно! Правильно! — вновь раздались голоса сыновей и пле-мянников, полностью поддерживающих Олега Святославича.

И как диссонансом в этом одобрительном хоре прозвучал голос самого черниговского князя Давыда, наконец-то разверзшего уста:

— Может, оно и правильно, брат Олег Святославич, что наш отец был старше отца Мономаха, но мир-то киевский решил по-иному: ни меня, как старшего в нашем роду, ни тебя, как известного воителя, не позвал, а позвал Владимира. Идти же против мира — это что против ветра мочиться: мир не пересилишь, лишь сам на мокрую курицу похож станешь.

Услышав из уст отца такое, притихли благоразумно его сыновья, смущенно потупив очи: не нравились им родительские речи, но разве станешь перечить кормильцу и родителю. Подчинились. Их примеру последовали и старшие дети Олега Святославича. Только порывистый Святослав Ольгович возмущенно привскочил с лавки из-за стола, но Олег резко махнул ему рукой: «Сядь!» и мрачно уставился на старшего брата. Святослав Ольгович, которому в эту пору шел уже двадцать пер-вый год, и он из крепкого для его лет отрока превратился в настоящего витязя, рослого и широкоплечего, с гривой русых волос, крупными вол-нами падающих на плечи, молча подчинился. Князь Давыд между тем, словно не замечая происходящего, тихо, но твердо говорил: