Меч князя Буй-тура (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 30

Как только Санечка оттараторила, ее подружка и сестра по совместительству (или наоборот, что, впрочем, без разницы) пояснила:

— Да не беременная я, чай, не двенадцать лет — знаю, что к чему… где, когда, как и кому…

— А говоришь «залетела»… — откровенно удивилась Санечка.

— Так «залетела» — это не в смысле забеременела, а в смысле «вляпалась»… — пояснила с тоской сестра.

— Во что вляпалась? В дерьмо что ли?.. — вымучила ироническую усмешку Санечка, начиная смутно подозревать, что ее сестренка на самом деле вляпалась во что-то нехорошее, малоприятное.

— В дерьмо… только с криминальным душком, — выдохнула Танечка.

Санечка, вдруг почувствовала, как холодок тревоги, липкий и неприятный, словно пот давно не мытого тела, пополз меж ее лопаток, только не к заднице, а к шее и затылку. И тут же вдруг в памяти всплыли слова Любимова о родственниках, причастных к криминалу.

— Тьфу! — Смачно сплюнула она. — И как сильно?

— По самую макушку!

— По самую макушку? — уже с явной тревогой переспросила Санечка сестру.

— По самую. Больше уже некуда… Остается только захлебнуться… в собственном дерьме.

И оттого, что Танечка стала говорить короткими, злыми, рваными фразами, а не трещать, как детский игрушечный автомат, выпуская очередь за очередью, обозреватель жизни курской молодежи и молодежной политики в городе и области поняла: «Вот она — беда!»

— Ну, рассказывай. Все и по порядку. И не трусь — помни, в жизни нет неразрешимых проблем. — Постаралась приободрить себя и сестру. — Страшен, говорят, черт, да милостив Бог…

— Это как когда… и, видно, не мой случай… — не согласилась Танечка.

Ее ярко накрашенные губки мелко затряслись, а из прекрасных девичьих глаз на пунцовые щечки покатились слезинки. Еще мгновение — и слезинки, окрасившись в туши ресниц, пробороздят мутные полосы на юном личике, делая его неприятным и отталкивающим.

Выбросив недокуренные сигареты, сестры чуть ли не синхронно закурили по новой — так было проще им обеим вести нелегкий разговор.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Хан Роман Каич со своими воинами из набега на Русь возвратился в начале августа. На какое-то время его вежа превратилась в настоящий муравейник от снующих туда-сюда конных и пеших половцев. Воздух наполнился шумом и гамом тысяч голосов, ржанием сотен, если не тысяч, лошадей.

Князь Всеволод Святославич, следуя уже заведенному обряду, попытался отправиться на прогулку по стану, чтобы лично увидеть, насколько удачным был набег извечных ворогов Руси — много ли нового русского полона доставлено. Но стражники преградили путь, едва он успел ступить пару шагов за пределами шатра.

— Не велено! — коротко бросил старший, схватившись за рукоять сабли.

Его примеру последовали и два других.

— Кем не велено? Почему не велено? — поинтересовался Всеволод.

— Ханом не велено, — вновь кратко пояснил старший из стражников.

— Почему?

Но его вопрос повис в раскаленном солнцем степном воздухе: стражники предпочли больше не отвечать. Пришлось, чертыхаясь, возвратиться в душный шатер.

«Интересно, что понудило хана, только что вернувшегося из набега, распорядиться ограничить меня в передвижении по стану? — задумался Всеволод Святославич. — Неужели и им удачи не было, а потому он злорадничает? Вот бы было отрадно».

Как обманутые мужья об измене неверных жен, так и князья, несмотря на всю их власть и мощь, о новостях узнают не первыми. Тем более, если князь находится не у себя в вотчине, а в полоне.

Зато слуги, челядь, которых в обычной жизни князья подчас и не замечают — подумаешь, мелочь какая-то под ногами мешается — всякие известия ловят налету. Даже находясь в плену, на чужбине, они умудряются каким-то непознанным образом собирать нужные сведения. Особенно женки. То раскудахтаются, как куры на насесте, то затрещат сороками, говоря одновременно обо всем и ни о чем и, вроде бы, друг друга не слушая, а в итоге — ворох всевозможных новостей и сплетен.

Вот и на этот раз две женщины, находившиеся в услужении князя, попросту говоря, челядинки, едва возвратившись к князю в шатер, сообщили, что воины хана Романа вместе с ханом Кзаком ходили в Посемье, надеясь там поживиться. Но везде: и под Курском, и под Рыльском, и под Путивлем — были отбиты от градов с большим уроном для себя. Особенно досталось половцам хана Кзака, пытавшегося взять Путивль. Более пяти тысяч их было побито. При этом были убиты два зятя Кзака и один сын. Перепало и воям хана Романа. Во многих куренях половецкие бабы плачут да власы на себе рвут.

— Откуда знаете? — дивился князь. — Вы же полонянки, кизяк под стопами половцев.

— Так земля слухами полна, да и люди сказывают, — опускали долу взоры челядинки.

— Это какие такие люди?

— Да разные, батюшка-князь…

— Половцы, что ли?

— И половцы тоже… мальцы да бабы некоторые, у которых отцы, сыновья да мужья живыми возвратились. Радостью делятся. Бабы ведь везде бабы, горемычные да слезливые… Мужам воевать, а бабам ждать да оплакивать… А вот возвратились живы — так как радостью не поделиться…

— А как язык их разумеете?

— Что разумеем — нужда заставляет, а что сердцем понимаем…

— Может, знаете и то, кто отпор ворогу дал? — просто так, без особой надежды на положительный ответ, скорее, чтобы в незнании ущучить да уязвить, с насмешкой спросил князь.

— Есть слух, что княгини наши, супружницы ваши, народ на то подбили, ополчась… — потупились бабы-челядинки. Но потупились как-то по-иному. Возможно, тая в очах своих усмешку. — А тут из Киева да Чернигова подмога подоспела — вот и турнули ворогов вспять.

«Знать, врет русская пословица, что «у баб волос долог да ум короток», — после всего услышанного подумал невзначай князь, имея в виду то ли челядинок, сообщивших ему столько интересного, то ли княгинь северских, исполчивших черный люд на отпор врагу; да как еще исполчивших, если челядинки не врут. — Это же надо такое — отпор степнякам дать. Ну, княгинюшки, ну, лебедушки! Да когда же такое было видано?.. — задал он сам себе мысленно вопрос. — Да во времена княгини Ольги Святой, супруги князя Игоря Старого, — тут же ответил сам на него. — Водила, водила дружины княгиня Ольга на древлян, мстя за смерть князя своего. Есть, есть примеры».

— А про что еще сказывают в стане? — подогреваемый интересными сведениями, спросил князь челядинок.

— Еще поговаривают, что, возможно, расправа над нашими пленными воями будет…

— Почто так?

— А потому, что родня убитых требует отмщения, крови русской требует. К тому же поговаривают, что брат твой, Игорь Святославич, подбив знакомых половцев, бежал из полону… И не один бежал, а с каким-то половцем, им соблазненным.

— Неужто бежал?! Может, только глупый слух?.. — Не верилось Всеволоду в возможность спасения брата.

Уж слишком пристально опекали его самого неразговорчивые стражи. Следует думать, что и Игоря «опекали» не менее строго. О том, что кровавая расправа грозит бывшим дружинникам, думать не хотелось.

— Не ведаем, — вновь опустили долу очи челядинки. — Что слыхали, то и передали…

— Ладно, идите. Если что новое услышите, вовремя известите, — отпустил Всеволод Святославич смышленых вестниц.

Челядинки удалились, а князь Всеволод, меряя неспешными шагами пространство внутри шатра, предался размышлениям и воспоминаниям.

…Недовольство, возникшее среди русских князей во время объединенного похода на половцев, перенявших было торговый путь у Великих порогов, вовремя не замеченное и не погашенное великим киевским князем Мстиславом Изяславичем привело к тому, что владимиро-суздальский князь Андрей Боголюбский организовал уже поход против самого Мстислава Киевского. В нем приняли участие одиннадцать князей. Тон задавали Мономашичи: сын Боголюбского Мстислав, Глеб Юрьевич Переяславский, Роман Ростиславич Смоленский, Владимир Андреевич Дорогбужский, Рюрик Ростиславич Овручский, Давыд и Мстислав Ростиславичи Вышгородские, а также младший брат Боголюбского — Всеволод Юрьевич и его же племянник от брата Ростислава — Мстислав Ростиславич.