...И гневается океан
(Историческая повесть) - Качаев Юрий - Страница 15

Один из голландцев, сутулый седой человек, шагнул вперед.

— Позвольте представиться. Генрих Дефф, управляющий торговыми делами…

Двое толмачей, стоявших рядом с голландцем, не дали ему договорить. Вежливо взяв управляющего за руки, они повернули его лицом к чиновнику.

— Сначала ты должен приветствовать баниоса, великого господина, — услышал Резанов и не поверил своим ушам. Но то, что он увидел, заставило его изумиться еще пуще. Дефф послушно склонился перед японцем, коснувшись руками пола.

— Kan ik wederum opstan?[45] — спросил он через минуту.

— Ты еще не поклонился другим баниосам, — последовал неумолимый ответ.

И Дефф начал кланяться более мелким чиновникам. Второй голландец, не желая, очевидно, подвергаться такому же унижению на глазах у европейцев, сделал попытку выскользнуть из каюты, но его тут же бесцеремонно окликнули:

— Не! Mynherr Papst! Er je weg geat, moet je de Groote Herren een Kompliment ma aken![46]

«Папст? — мелькнуло в голове Николая Петровича. — Пресвятая богородица, да ведь это барон фон Папст, бывший секретарь голландского посольства в Петербурге!»

Встретившись взглядом с Резановым, барон покраснел до корней волос, но «комплимент» все-таки сделал. Николай Петрович стиснул зубы. Он чувствовал, как у него горят щеки от непереносимого стыда, словно он сам стоял сейчас на коленях.

«Презренные торгаши, — с горечью подумал он о голландцах. — Да они за гульден позволят плюнуть себе в физиономию. И это нация великих мореплавателей!»

Японцы, насладившись унижением своих партнеров по торговле, перешли наконец к делу. Посыпались вопросы, на которые Резанов едва успевал отвечать:

— Какие народы и края входят в состав России?

— Сколько дней пути из Петербурга до Японии?

— Много ли у России кораблей?

На последний вопрос Резанов ответил, что любопытство баниоса кажется ему чрезмерным. Толмачи переводили, стоя на коленях и припадая головой к ковру. После каждой фразы они с шумом всасывали воздух сквозь зубы.

«Шипят, как змеи, — подумал Резанов. — Того и гляди, укусят».

Баниоса вдруг заинтересовал глобус, стоявший на столе.

— Покажите мне вашу страну, — попросил он, и Николай Петрович, взяв со стола лебединое перо, обвел границы Российской империи.

— А где Япония?

Николай Петрович показал.

— Такая маленькая?! — поразился чиновник, и голос его прозвучал оскорбленно.

— Маленькая, но могущественная держава, — с любезной улыбкой заметил Резанов, а Дефф и фон Папст переглянулись, очевидно почувствовав себя немного отомщенными.

Затем баниос объявил, что по японским законам всякое судно обязано сдать оружие и пушки. Они будут храниться на берегу впредь до выхода «Надежды» из порта. Из уважения к русскому императору губернатор оставляет офицерам шпаги[47].

— И ружья почетному караулу, — вставил Резанов. — А теперь скажите, когда нас снимут с временной стоянки?

— Решать этот вопрос я не уполномочен, — ответил баниос. — Вас известят.

— Не могли бы мы получить свежей воды и немного продуктов? Разумеется, за плату.

— Завтра вы их получите.

В изысканных выражениях поблагодарив баниоса, Резанов осведомился, когда он может рассчитывать на аудиенцию у господина губернатора, чтобы вручить ему грамоту русского государя к его величеству императору Японии Кубо-Сама.

— Вы можете передать грамоту мне, — высокомерно сказал баниос. — Я занимаю достаточно видное положение.

Резанов покачал головой.

— Охотно верю, но вам я могу вручить только копию.

Получив ее, сановник уехал наконец на берег. Он сдержал свое слово, и утром на «Надежду» были привезены обещанные продукты: сарацинское пшено[48], утки, овощи и свежая рыба. Двое статс-секретарей вернули копию царского письма, В письме их больше всего удивила собственноручная подпись Александра I.

— Неужели русский государь делает это сам? — допытывались они. — У нашего императора есть регент, имя которого держится в величайшем секрете и о котором узнают только после его смерти. Он-то и ведает всеми бумагами.

— А чем же занимается император? — спросил Николай Петрович, но вразумительного ответа не добился.

Едва чиновники удалились, «Надежду» тотчас окружили сотни больших и малых лодок. На одной из них были дети. Передавая друг дружке подзорную трубу, они с любопытством разглядывали русский корабль и что-то весело кричали.

Мимо «Надежды» прошло два голландских судна. Люди на палубах махали шляпами, посылали воздушные поцелуи и жестикулировали, но никто из них не произнес ни слова, будто экипажи обезголосели или вдруг лишились языка.

Позднее Резанов узнал, что голландцам было строжайше запрещено разговаривать с русскими.

ГЛАВА 18

Задержка с аудиенцией очень злила Резанова. Всякий раз толмачи вежливо объясняли, что-де для встречи такого высокого гостя губернатор должен подготовиться достойно, как того требуют обычаи страны.

— Так пусть хотя бы позволят сойти нам на землю! — Это зависит от разрешения императора, — отвечали толмачи. — Курьер в Иеддо[49] уже послан.

— Когда же он вернется из столицы?

— Дней через тридцать.

И тут Николай Петрович не вытерпел.

— Передайте губернатору, — ледяным тоном сказал он, — что я расцениваю его поступки в отношении меня как оскорбление посла его императорского величества.

Угроза возымела действие. На следующий день главный толмач Скизейма объявил, что губернатор отвел для господина посланника и офицеров корабля участок побережья, где они могут прогуливаться. Обрадованный Резанов велел подать шлюпку и в сопровождении Скизеймы и Лангсдорфа поехал осматривать место.

То, что предстало его глазам, походило скорее всего на издевку. У моря с трех сторон был обнесен высоким забором из бамбука крохотный пятачок земли, величиной чуть побольше, чем палуба «Надежды». Дворик этот — без единой травинки, выщипанный и приглаженный руками японцев, — был посыпан мелким золотистым песочком. Посредине его стоял карликовый деревянный домик, где можно было укрыться на случай дождя и отдохнуть. Раздвижные стены домика, оклеенные бумагой, позванивали при каждом шаге жалобно и тревожно. На полу лежал пушистый красный ковер. За бамбуковой оградой виднелся японский флаг: там стояла бдительная стража.

— Н-да, — сказал Николай Петрович, обозрев свою «загородную резиденцию», — веселый народ японцы. Шутники. Ну что ж, чувством смешного нас тоже бог не обидел… Генрих, распорядитесь, пожалуйста, чтобы в наши владения привезли российский флаг. Отныне мы — неприкосновенная территория в чужом государстве. А каков сюжет для живописца: «Русские медведи в бамбуковой клетке»!

Резанов рассмеялся, хотя внутри у него все клокотало от бешенства.

— Я понимаю ваше негодование, господин посланник, — сказал вдруг Скизейма. — И тем не менее я завидую вам.

— Нашли чему завидовать, — буркнул Николай Петрович.

Толмач продолжал:

— Я проследил по карте ваш путь из России. Вы столько повидали, вы можете ездить в далекие страны, а мы всю жизнь проводим в бамбуковой клетке. Мы слепы, потому что наша знать невежественна сама и держит в невежестве других. Нам запрещают покидать родину, а ведь человек рожден не только, чтобы пить и есть, но и учиться.

— Вы храбрый человек, господин Скизейма, — удивленно сказал Резанов.

— О нет, — возразил японец, — я вовсе не храбр и почти не человек. И я жалею, что родился японцем.