Мститель (СИ) - Рейн Карина - Страница 32

Егор аккуратно ставит меня на ноги и ещё раз целует — на этот раз в лоб.

— Думай обо мне, детка, — криво усмехается он.

Как будто я действительно могу его забыть…

Провожаю его до тех пор, пока створка лифта не прячет меня от его пронзительного взгляда, и только после этого возвращаюсь в квартиру — прямиком к телефону.

Я должна поговорить с Яной.

Все полторы недели я пыталась понять Егора, спрашивая саму себя: а как бы я поступила, окажись на его месте? Стала бы я сама выяснять подробности, будучи уверенной в том, в чём обвиняю человека? Или так может поступить только Корсаков, для которого месть была превыше всего?

И вот теперь, когда я дрожащими пальцами набираю номер Яны, не с первого раза попадая по кнопкам, на сто процентов осознаю, что поступила точно так же — не разобравшись в ситуации, не выслушав сестру, которая хотела всё объяснить.

Но я не дала ей такой возможности. И теперь буду расхлёбывать последствия.

Я морально готовилась к болезненному удару, который последует за полным игнором близняшкой моего звонка, но Яна подняла трубку после первого же гудка — будто последние десять дней сидела с телефоном в обнимку.

— Оля? — словно не веря в то, что это действительно я, спрашивает сестра.

Её голос словно битое в крошку стекло проникает под кожу, вместе с кровью разносится по организму, стремясь прямо к сердцу, чтобы хорошенько полоснуть по нему своими острыми краями. До тех пор, пока не услышала её, я даже представить себе не могла, как сильно скучаю по Яне.

— Да, это я, — хриплю в ответ, пытаясь сдержать неведомо откуда взявшийся поток слёз. — Мы можем поговорить?

— Конечно, — с готовностью соглашается сестра. — По телефону или…

— Или, — перебиваю её.

Если извиняться — то глядя в глаза, а не трусливо спрятавшись за радиоволнами, хэндовером и прочей хренью, с помощью которой функционирует мобильная связь.

— Я у Андрея, так что могу приехать, — не слишком уверенно отвечает Яна, будто боясь, что я могу не согласиться на такой расклад.

Но я уверенно отвечаю ей, что буду ждать её, и Яна отключается, пообещав приехать через час. Я старалась разговаривать с ней спокойно, и в какой-то степени разговор вышел ещё и сухим, будто я всё ещё обижаюсь на неё за то, что она скрыла от меня четыре года назад, хотя всё это было далеко от тех эмоций, которые я испытывала на самом деле. В действительности меня всю колотило так, что я не могла нормально в вертикальном положении держаться; а уж как буду с Яной разговаривать — вообще представления не имею, потому что когда она узнает, что я обвиняла её в совсем другом поступке, настанет её черед объявлять мне бойкот.

И в общем-то, это будет вполне себе заслуженно.

Весь час до приезда сестры я провела как на иголках, и даже зелёный чай с ромашкой не помог справиться с нервной дрожью. Я схомячила ещё один приличный кусок мороженого, совершенно не чувствуя вкуса, а после принялась за шоколад — от стресса я обычно забываю все нормы питания и ем просто для того, чтобы как-то отвлечься.

И неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не дверной звонок, выдернувший меня из раздумий.

Даже замок проворачивается не с первого раза — видимо, тоже волнуется.

Яна стоит напротив, боясь пошевелиться, а я будто смотрю на себя в зеркало — тёмные круги под глазами, слегка бледное осунувшееся лицо и нервно подрагивающие пальцы. Тело действует совершенно на инстинктах, не подчиняясь законам логики: хватаю сестру за отворот куртки и втягиваю в квартиру. От неожиданности близняшка «ойкает» и растерянно застывает — совсем как Егор недавно — когда я позволяю себе эгоистично обнять её перед тем, как она начнёт меня ненавидеть.

Правда, она тут же отмирает, стискивая меня руками, и вот мы уже рыдаем с ней дружным дуэтом.

— Прости меня, — рвано шепчу, потому что после слёз не могу восстановить дыхание. — Я не должна была так поступать с тобой.

Яна отстраняет меня, непонимающе заглядывая в моё лицо.

— Это ведь я должна просить прощения, — качает головой. — Ты не виновата в том, что четыре года назад у меня не хватило смелости рассказать тебе правду. Так что тебе не за что извиняться.

— Вообще-то, есть за что, — не соглашаюсь. — Но сначала хочу узнать, что именно ты не рассказала мне тогда.

Мы с сестрой приземляемся на мягкие стулья на кухне, и ближайшие полчаса я пытаюсь отойти от полнейшего шока, когда узнаю, что у меня четыре года назад мог быть племянник или племянница — но Яна испугалась осуждения родителей и реакции Андрея и сделала аборт. Какую душевную травму она при этом пережила, можно только догадываться; ситуацию ухудшало ещё и то, что она ни с кем не могла поделиться, потому что боялась разрушить все отношения с людьми, которых любила и боялась потерять.

— Андрей так и не знает, что мог стать отцом, — тихо шепчет она сквозь слёзы. — Я так виновата перед ним, но ещё больше перед собственным не родившимся ребёнком — ты даже не представляешь, как сильно я жалею, что тогда испугалась реакции родных. Это до сих пор сидит во мне словно заноза, и каждый раз, как я смотрю на Андрея, я чувствую себя так паршиво, что хочется лезть на стену. Я даже порвать с ним пыталась — настолько невыносимо виноватой я себя чувствую — но он ничего не хочет слышать про расставание. А недавно завёл разговор о том, что нам пора стать настоящей семьёй: сыграть свадьбу и завести детей; а мне становится тошно от одной только мысли, что тогда он мог поддержать меня в решении оставить ребёнка и вырастить его. Он возненавидит меня, когда узнает, что я сделала, но я не могу больше обманывать его, потому что это убивает меня.

Яна заходится в рыданиях, а я не могу пошевелиться от боли и шока. Осуждать её на этот раз даже не думаю: опыт показывает, что я могу быть намного хуже тех, кто, по моему мнению, совершает ошибки. Но сестра права: зная Андрея, могу предположить, что он запретил бы ей избавляться от ребёнка, потому что Хмилевский из тех людей, кто уверенно берёт ответственность за других на себя и всегда отвечает за свои поступки.

Именно поэтому я знаю, что он не оставит Яну даже после того, как она признается ему в своём страшном поступке. Ему будет больно, это очевидно; возможно, он на некоторое время даже перестанет с ней разговаривать, но в конечном итоге он не бросит её — слишком сильно любит. И зная сестру, я точно так же могу утверждать, что она больше ничего не скроет от него, и любые проблемы сперва будет обсуждать с ним, и только после этого принимать решение.

— Я не думаю, что продолжать молчать — хорошая идея, — даю совет, хотя меня о нём и не просили. — Расскажи ему всё. Уверена, что он простит.

Яна шмыгает носом и благодарно кивает, в то время как мои руки заходятся в очередном приступе нервной трясучки. Глаза приклеиваются к полу, и я почти уверена, что они в таком положении и останутся до тех пор, пока я не расскажу сестре о том, в чём именно её обвиняла.

Близняшка словно чувствует моё настроение; она ласково берёт меня за руку и слегка сжимает её, подбадривая.

Словно со стороны наблюдаю за собой, пока делюсь с ней событиями, перевернувшими мою жизнь с ног на голову; Яна молчит, не перебивая, а я не поднимаю головы даже для того, чтобы убедиться, что она вообще меня слушает. Наконец я замолкаю, и на свой страх и риск поднимаю голову, утыкаясь в ответный взгляд Яны, которая задумчиво покусывает губы.

— Это больше похоже на неудачный анекдот, — выдаёт она наконец. — Знаешь, если бы я оказалась на твоём месте, я бы тоже подумала на тебя, так что тебе всё же не за что извиняться. Я прокручиваю в голове тот наш разговор и только сейчас понимаю, что мои ответы звучали для тебя больше как подтверждение твоим подозрениям. И сейчас, когда мы наконец всё выяснили, предлагаю забыть о том, что было полторы недели назад, как страшный сон.

Непонимающе хмурюсь.

— То есть, тебя не смущает, что где-то в городе живёт девушка, как две капли воды похожая на нас с тобой? Ты вспомни те сны, что снились нам обеим — помнишь? Что, если это была она?