Покажи мне, зеркало… (СИ) - Нури Ирада - Страница 24

Радуясь тому, что подвернулся предлог избежать общения с девушкой, которая несмотря на то, что спасла мне жизнь странным образом раздражала, я поднялась:

— Покажите руку лекарше, пусть тщательно обработает ранку. Марал, — повернувшись к своей служанке, я бросила многозначительный взгляд на пострадавшую, — проследи за тем, чтобы все было сделано самым лучшим образом, не подведи, — и подобрав юбки спустилась с возвышения.

Марал, прошедшая суровую школу выживания в султанском гареме, не нуждалась в излишних наставлениях. Можно не сомневаться, что уже к вечеру, я буду знать о своей спасительнице абсолютно все, и самое главное — почему в момент нападения она, вопреки правилам находилась не на женской половине со всеми остальными, и, для чего ей понадобилось спасать мне жизнь, если я явно читаю в ее глазах ненависть?

Пытаясь собраться с мыслями, что было довольно сложно, когда вокруг тебя постоянно крутится толпа слуг, я воспользовалась первой же попавшейся возможностью и по привычке улизнула в сад. Мое "убежище" — самое большое и раскидистое дерево в саду, росло на прежнем месте. Бросив быстрый взгляд по сторонам, я, по привычке проворно взобралась на верх.

Словно волной накрыло меня нахлынувшими воспоминаниями о счастливых минутах, проведенных на этих ветвях, когда приходилось спасаться от очередного нагоняя Зейнаб-ханым, которая, казалось была одержима идеей довести меня своими вечными придирками до сумасшествия. Подумать только, как неожиданно, может судьба повернуться спиной к тем, кто, казалось бы, всегда будет оставаться на высоте… Еще вчера, все во дворце приходили в ужас от страха при одном только упоминании имени Зейнаб ханым, а сегодня… она униженная и оскорбленная брошена в сырую камеру зиндана, где в любую минуту по приказу хана, может быть казнена за измену.

Что-то во всей этой истории меня напрягало… Мама права, хатун нет смысла нам мстить, а значит проблема была либо в самой Гюльсюм, либо…

Задумавшись, я прислонилась спиной к могучему стволу, и не обращая внимания на парочку муравьев, облюбовавших мое платье, принялась по детской привычке задумчиво обрывать листья. Да, подумать, действительно было над чем…

* * * * *

Зейнаб, уставшая мерить шагами земляной пол сырой камеры, бессильно сползла по стене. Это конец. Всему, о чем мечтала, к чему стремилась, пришел такой бессмысленный конец. Змея, что она пригрела на груди ужалила так, что ей теперь никогда не оправиться. Каждый шорох, каждая тень, скользящая по стенам в тусклом свете, падающем из крошечного окошка под потолком заставляла вздрагивать от ужаса — глухонемые палачи умели двигаться бесшумно.

Внезапно, кожей ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, она вздрогнула и резко подняла голову. По ту сторону решетки, возле стены стоял ее сын и молча сверлил взглядом горевших бешеным огнем глаз. Скрестив руки на груди, он не делал никаких попыток приблизиться и заговорить, словно давно уже все для себя решил, лишь наблюдал за тем, как она, узнав плоть от своей плоти, поползла на коленях вперед. Умоляюще сложив руки, она остановилась лишь тогда, когда приблизилась к решетке вплотную:

— Джабир, сынок, Слава Аллаху, ты пришел. Я знала, что ты не поверишь в то, в чем меня обвиняют. Прошу, скажи, что ты пришел меня спасти.

Мужчина не отвечал, просто смотрел, не отрываясь, прямо в глаза. Но вот, словно приняв какое-то внутреннее решение, он подошел к решетке, вцепившись в нее так, что побелели костяшки пальцев:

— Спасти? — он зло усмехнулся, будто услышал нечто совершенно нелепое, — если бы зависело от меня, я бы лично затянул веревку на вашей шее, хатун, — резко выбросив вперед руку, он схватил мать за растрепанные волосы и заставил приблизиться так близко, что прутья решетки впились в нежную кожу ее лица, царапая и оставляя багровые полосы. — Однажды, я уже говорил вам о том, что уничтожу всякого, кто осмелится даже вздохнуть в сторону Фарах, я уже не говорю о том, чтобы посметь поднять на нее оружие, но, вижу, мои слова для вас оказались пустым звуком. Что же, раз слова не имеют для вас значения, выходит пришло время, доказать это на деле. Я лично прослежу за тем, чтобы палач добросовестно выполнил свою работу.

— Ты не знаешь о чем говоришь, — превозмогая боль прошептала женщина, — я видела, как…

— Господин Джабир. Так и знала, что найду вас здесь, — на лестнице послышались легкие шаги и вниз проворно спустилась Наргиз, — мне срочно нужно сообщить вам нечто важное, — она с любопытством уставилась на его руку, все еще сжимающую материнские волосы.

Подобно внезапно пробудившемуся ото сна, Джабир вздрогнул и с удивлением и некоторой долей ужаса взглянул на дело рук своих, будто только сейчас осознав, что натворил. Рука задрожала и разжалась. Ни слова не говоря, он грубо оттолкнул от себя льнущую наложницу и стремительно поднявшись по ступенькам, выбежал наружу.

О, Аллах. Что с ним происходит? Словно бес вселяется в тело всякий раз, как он поддается гневу. Что он натворил? Как посмел поднять руку на мать? Что же он за человек, если способен испытывать удовольствие причиняя боль другим людям? А Фарах? Что если он забудется и причинит вред ей? Она никогда не простит этого. Да что там, он сам не простит себя. Все, к чему он с такой силой стремится, в одночасье исчезнет, мир померкнет, потому что он потеряет то, что озаряет светом его темную душу — любовь и доверие сестры.

Нет. Только не это. Лучше он будет держаться от нее подальше, чтобы защитить от самого себя, но только пусть она никогда не увидит его таким.

— Господин Джабир, — на плечо опустилась рука выбежавшей следом Наргиз, — прошу, выслушайте меня. Это важно.

— Оставь меня в покое, женщина, — все еще не успев взять чувства под контроль, он грубо сбросил с плеча ее руку, — я не хочу сейчас никого видеть.

Но Наргиз не собиралась отступать. Какое счастье, что она успела вмешаться и не дать возможности старухе рассказать сыну правду о том, что произошло. Скажи та хоть слово, Наргиз была бы мертва. Значит, нужно постараться решить эту проблему самостоятельно. При первой же возможности она проникнет вниз и убьет хозяйку, ну а перед этим…

Джабир быстро шагал по садовым дорожкам, она едва за ним поспевала. Наконец не выдержав, Наргиз на ходу выпалила:

— Я беременна.

Он замер лишь на миг, но затем, не оборачиваясь, продолжил идти своим путем, будто и не слышал радостной вести.

— У вас будет сын, ханзаде. Неужели, вам это настолько безразлично? — Наргиз недоумевала. Не такой реакции она ожидала на свои слова, и видя, что господин и не думает останавливаться, она, бросившись вперед, преградила ему путь, — у вас будет наследник.

— Наследник? — он с такой силой впился пальцами в ее плечи, что наложница вскрикнула от боли, — Не зли меня, Наргиз. Если это ложь, а я в этом абсолютно уверен, то, очень глупо было с твоей стороны пытаться обмануть своего повелителя. Но, если то, что ты говоришь — правда, то горе тебе, ибо за измену своему господину, ты лишишься головы.

— Измену? Нет. Я всегда была верна вам, ханзаде.

— Нет, — пожал плечами Джабир, — ну, тогда и говорить не о чем. Ступай, Наргиз, оставь меня в покое.

Девушка недоумевала: Как он мог догадаться, что она лжет? Каким образом ему об этом было точно известно?

Она уже собиралась последовать его совету и уйти, когда не выдержав, задала мучающий себя вопрос:

— Как, вы догадались, что мои слова — неправда?

Презрительная усмешка скривила его красивые губы, когда он окинул ее пренебрежительным взглядом с головы до ног:

— Думаешь, те волшебные, убивающие семя снадобья, дают только наложницам моих братьев? Нет, дитя. По моему личному приказу, это снадобье дают каждой, кто хотя бы раз приглашалась на мое ложе, напрочь исключая любую возможность от меня понести.

Наргиз растерялась, об этом ей не было ничего известно. Да, она ежедневно выпивала несколько чашек душистого настоя из трав, которые ей приносили евнухи, но она была уверена, что это средство для поддержания молодости и красоты. Откуда же ей было знать, что она своими руками убивает дитя в собственном чреве?