Влюбленные в маски (СИ) - Рашевская Наталия - Страница 5

— Я вообще удивляюсь, как он не сказал прямо: "Зачем вам мозги, когда у вас такие перси?". Уб-блюдок, сучий потрох, так бы и оторвала ему мерзкие толстые ручонки, — возмущенно рассказывала "милая скромница" своей подруге Инессе, изящной девушке по прозвищу Фитилек, вечером перед сном. Сейчас она дала волю ярости и представляла, как могла бы его стукнуть: этот толстяк не выдержал бы поставленного удара, наверное, свалился бы, смешно суча ногами. Ну почему она не родилась парнем? Те тоже учатся и идут на службу к герцогу. Все честно — отработать за прокорм, можно и выслужиться. И жениться на ком пожелаешь.

— Чувствую, если он тебя, не приведи небо, выкупит — что-нибудь ты ему точно оторвешь в первую же ночь, — ехидно ответила Фитилек. Вид у нее при этом, впрочем, был серьезный и даже хмурый. — Ты права, Дага, нельзя тебе в жены. Станешь телохранительницей — и помашешь всем этим жирным старым скотам ручкой на прощание.

— Выдумки это все, — неожиданно объявила их соседка Магдалена, которую звали Рыбкой — в шутку, разумеется, промолчать она не умела вовсе. — С такими… персями, Дага, тебя выкупят раньше, чем отбор в телохранители вообще начнется. А даже если и нет — больно много желающих, и не одна ты такая умная и способная.

— И все же сдаваться так просто я не собираюсь, — Дага потерла левую щеку, где у нее так и не осталось шрама, его слишком хорошо залечил целитель. Что ж, то была неудачная попытка избежать участи, которая ее так сильно страшила, но вовсе не последняя. — Жить мне хочется больше, чем качаться на виселице за убийство муженька, а я что-то боюсь не удержаться.

— Это ты тут, среди своих, такая смелая. А выкупят тебя — и как миленькая в храм пойдешь и станешь послушной женой, — хмыкнула Рыбка.

— Посмотрим, — твердо сказала Дага. — Цыплят по осени считают.

Она старалась изо всех сил, теперь с еще большим усердием, чем все последние годы — за три недели до отбора синьорину Сартори в свободное от занятий время можно было найти исключительно в тренировочном зале. В свои силы и способности Дага верила, но подготовиться должна была как можно лучше и выложиться на отборе по полной. Учитель фехтования синьор Квирино делла Бьянки сочувственно качал головой, однако из зала Дагу не выпроваживал и даже не увещевал, чтобы она так себя не загоняла: синьор Квирино, как всегда, все понимал — он был одним из немногих людей в этой школе, кто относился к ней с пониманием.

Неожиданный вызов в кабинет синьора достопочтенного директора тоже застал синьорину Сартори за тренировкой: она третий час терзала манекен, отрабатывая на нем колющие удары. Так что явилась Дага пред лицо виконта делла Корелли в неподобающе растрепанном и запыхавшемся виде. Он, однако, против обыкновения, отчитывать ее не стал — напротив, при виде нее расплылся в улыбке, выставив напоказ свои кроличьи зубы.

— У меня для вас радостная новость, синьорина Сартори, — возвестил директор. — Уважаемый синьор Адриано Бордоне счел именно вас той, кто составит его личное счастье. И уже одарил наше скромное заведение пожертвованием в благодарность за то, что мы взрастили дня него такой чудесный цветок, как вы.

"Кто?" — едва не спросила она от растерянности, хотя синьора Адриано помнила прекрасно, еще бы было его не помнить, мало кто из "благотворителей" вызывал у нее такое сильное омерзение. Дага ощутила, как по шее, а потом по спине потекла единственная крупная капля пота, и от нее будто волной расходился холод. Хотелось съежиться, сесть на корточки и прикрыть голову руками, заткнуть уши, сказать себе, что это неправда, она этого не слышала, этого не может быть, потому что не должно быть. Но оно было. И деньги за нее уже внесены. Рабыня уже обрела своего хозяина, хотя ошейник на ее шее еще не сомкнулся.

— Вы будто не рады, синьорина Сартори? — со сдержанным удивлением спросил синьор делла Корелли, приподняв брови. — Стыдитесь. Вы должны быть благодарны, что такой обеспеченный человек и уважаемый негоциант, как синьор Бордоне, согласился связать с вами свою жизнь. И вам никогда не придется бедствовать и прозябать на улице, как всякому неодаренному сброду. Ну же, улыбнитесь. И поблагодарите меня наконец за то, что я устроил вашу судьбу, что за ужасные манеры.

— Что вы, синьор делла Корелли, я просто ошарашена свалившимся на меня так неожиданно счастьем, — тут же ответила она. — Могу я пойти поделиться с подругами радостной вестью?

— Разумеется, синьорина Сартори, — директор слегка кивнул. — И можете начинать готовиться к новой жизни за пределами нашей школы. Хотя, разумеется, вы пока останетесь здесь, на все пять дней до вашего восемнадцатилетия. Мы приличное заведение и блюдем высокие принципы морали.

"Негоциант. Пузатый кошелек на ножках, кто б сомневался. Но, может, хотя бы детей на улицу не выкинет?" — подумала Дага, когда за ней закрылась дверь директорского кабинета.

Дети каброй не всегда рождались даровитыми, и потому часто брачный контракт заключался так, что неодаренные отпрыски не наследовали ничего: ни титулов, ни денег. Но у купцов и не было титулов — поэтому контракты с ними могли и не быть такими уж жесткими. Все-таки своя кровь. Простолюдины с деньгами, надеющиеся, что хотя бы их дети станут вхожи в аристократические круги, легче прощали им то, что они тоже могли оказаться простолюдинами. Аристократы детей без дара своими не считали вовсе.

Дага пыталась найти хоть что-то хорошее в своем новом положении, но этого было слишком мало по сравнению с тем, что ей вообще придется выйти замуж за похотливого старикашку, который хочет сломать ее личность, оставив для себя лишь красивую куклу, удовлетворяющую его желания. Она не сможет. Чем дольше Дага об этом думала, тем сильнее понимала, что сказала правду: она же просто убьет синьора Адриано, едва он попытается к ней прикоснуться своими похожими на сардельки пальцами. Ее передергивало от одной мысли об этом.

Она попыталась подумать о чем-нибудь утешительном, но в голове немедля замелькали жутковатые картинки. Вот она всаживает подвернувшийся ей столовый нож в толстый живот негоцианта и тот, ошарашенно выпучив глаза, заваливается назад. А вот Дага душит его прямо на брачном ложе заранее припасенной гарротой — и розовые лоснящиеся щеки синьора Адриано Бордоне становятся сизо-пунцовыми. Жалко будущего супруга ей не было вовсе, и это пугало Дагу сильнее всего. Она сделает это — и ее повесят. И все.

Еще не дойдя до своей комнаты, куда она действительно направилась, собираясь поделиться новостью с Фитильком, Дага поняла, что лучшим выходом для нее будет побег. Пока она надеялась на лучшее, она оставалась тут, но теперь надежды разбиты, и Дага должна хотя бы попытаться найти свое будущее не в доме синьора Бордоне.

Едва она приняла решение, в голове наступила та звенящая холодная ясность, которая приходит перед трудным поединком: все смятенные чувства отступили, а разум принялся работать быстро и четко, как часовой механизм. Спустя полчаса у Даги был готов план, и она тут же взялась за его осуществление. "Видите, синьор директор, я готовлюсь покинуть стены вашего разлюбезного заведения, как вы и велели", — зло думала она, направляясь по парковой дорожке в сторону конюшни. У нее была с собой сумка, в которой могло бы лежать лакомство для лошадей, но вместо этого там лежал ее костюм для тренировок, а еще — серебряные сережки и колечко с аметистами, которые она надевала на "благотворительные приемы". Дешевые, конечно — щедрость короны к каброям имела свои строгие пределы — но все же их можно будет продать и выручить сколько-нибудь денег на первое время.

Сумку Дага припрятала поглубже в стог сена под навесом снаружи: не промокнет, если вдруг дождь пойдет, и не нужно будет среди ночи пробираться в конюшню, боясь напугать лошадей и поднять шум. Покончив с этим, она, как ни в чем ни бывало, взнуздала свою любимую серую кобылку и добрых часа полтора гоняла ее по манежу, чтобы все выглядело убедительно. Потом вернулась в свою комнату и так же убедительно "читала", не забывая даже вовремя переворачивать страницы, хотя у нее бы сейчас и слова из книги в голову не влезло: Дага снова и снова прокручивала в мыслях свой план и терпеливо дожидалась ночи, чтобы, когда все уснут, влезть в сундучок с личными вещами Франчески, их четвертой соседки по комнате.