Зима была холодной (СИ) - Милоградская Галина - Страница 66

— Я не это имею в виду, и вы это знаете. — Колум подошёл к ней, остановился в шаге, жадно пожирая взглядом. — Вы знаете, что я чувствую к вам. Не боитесь за свою добродетель?

— Я верю, что вы не сделаете мне ничего дурного, — ответила Алексис. Липкий страх сжался в животе, когда она увидела мрачный огонь, вспыхнувший в глубине его глаз.

— Вы слишком плохо меня знаете, — прошептал он, кладя руки на её плечи. Алексис вздрогнула, что не укрылось от него. — Противно?

— Вы пугаете меня, — призналась она, пристально глядя на него. — Но я по-прежнему уверена, что с вами я в безопасности.

— И правильно уверены, — горько бросил Колум, опуская голову. — Я слишком сильно уважаю вас и слишком люблю брата, чтобы позволить себе даже думать о вас плохо.

— Что не помешало обвинить меня перед ним, — уколола Алексис.

— Простите. — Он посмотрел на неё. — Вы должны понять — я был не в себе. Как в тумане. Наговорил того, о чём до сих пор жалею…

— Я не держу на вас зла, — мягко ответила Алексис, которой хотелось отстраниться, сбросить его руки с плеч. Но отчего-то она боялась пошевелиться, чувствуя, что страх, несмотря на уверения, никуда не прошёл.

— Правда? — с надеждой спросил Колум.

— Конечно. — Она попыталась улыбнуться. — Всё в порядке, Колум. И мне очень жаль, что так вышло. Если бы это было в моих силах, я сделала бы всё, чтобы избавить вас от этой боли.

— Если бы это было в ваших силах… — эхом прошептал Колум, криво улыбнувшись. — Сложись наша жизнь иначе, мы никогда бы не встретились. А если бы встретились, вы не посмотрели бы ни на меня, ни на Киллиана.

— К чему гадать о том, что никогда уже не сбудется? — Алексис сделала крохотный шажок назад, но пальцы Колума неосознанно впились в её плечи, удерживая подле себя.

— А если бы шанс всё-таки был? — проговорил он горячечно, лихорадочно бегая глазами по её лицу. — Хотя бы один, крохотный шанс?

— Колум, — осторожно сказала Алексис, — я люблю Киллиана. Я выхожу за него замуж. Всё уже решено.

— И вы даже не хотите рассмотреть другой вариант? — настойчиво вопрошал Колум, не сводя глаз с её губ.

— Нет. — Алексис твёрдо смотрела на него, чувствуя, как растёт злость. На себя, за то, что решила поговорить и недооценила силу его чувств. И на него за то, что пытается уговорить, надеется на что-то.

— Вы не можете быть уверены, если не попробуете, — выдохнул Колум и вдруг подался вперёд, накрывая её губы своими. От неожиданности Алексис застыла, позволяя ему поцеловать себя, крепко прижать к груди. Поцелуй был умелым, горячим, но абсурдность, дикость происходящего не давала не то, что расслабиться — даже на мгновение испытать удовольствие. Она с силой упёрлась в его грудь, отталкивая от себя, и залепила звонкую пощёчину. Тяжело дыша, Алексис смотрела на Колума, чувствуя, как от обиды на глазах вскипают слёзы. Колум несколько секунд растерянно смотрел на неё, а потом в глазах полыхнул испуг, и он упал на колени, поймал её руки, прижал к губам.

— Простите! — сдавленно прошептал он. — Ради Бога, простите меня! Я не знаю, что на меня нашло! Обещаю, никогда более не позволю себе коснуться вас подобным образом!

Алексис молчала, напуганная этим ураганом страсти, который превратил спокойного, привычного отца МакРайана в исступлённого мужчину. Жалость поднималась внутри, душила, катилась слезами по щекам. Сколько они так простояли — он, на коленях, целуя её руки, бормоча что-то, она — застыв, словно соляной столб, не обращая внимания на то, что плачет? Наконец Колум затих. Вздохнул прерывисто, прижался щекой к её ладоням в последний раз и резко поднялся. Отошёл к камину, пригладил волосы, тяжело вздохнул.

— Давайте просто сделаем вид, что ничего не было, — нарушила молчание Алексис. — Я не скажу ничего Киллиану. Но мне хочется быть уверенной, что подобное действительно не повторится. Ведь скоро мы всё-таки породнимся.

— Не повторится, — спокойно ответил Колум, поворачиваясь к ней. На лице ни кровинки, от огня, полыхавшего недавно в глазах, не осталось и следа. Перед Алексис стоял привычный отец МакРайан, даже улыбался ей тепло, ровно, как раньше. Отчаянно желая вновь вернуть всё на твёрдую, привычную почву дружбы, Алексис спросила:

— Быть может, вы пожелаете провести Сочельник с нами? Всё-таки, в этот праздник хотелось бы, чтобы семья собралась вместе.

— Вы уверены, что я не помешаю?

— Мы будем у Каннингов, потому что у них больше места. — Алексис улыбнулась. — Они будут только рады вашему присутствию. И мы с Киллианом тоже.

— Я приеду, — вздохнул Колум, понимая, что отказать попросту не может. Да и перспектива сидеть в Сочельник одному, с бутылкой виски, перебирая в памяти каждую ошибку, не вызывала прилива оптимизма…

Киллиан вернулся, как и обещал, двадцать третьего декабря. Ворвался в дом, принеся запах мороза и хвои — в руках он держал несколько еловых лап. Алексис бросилась ему на шею, счастливо смеясь.

— Я подумал, что ставить ёлку нам негде. — Киллиан вздохнул: и так небольшой, домик стал ещё меньше, когда в нём появилась лохань, скрытая за ширмой.

Пока грелась вода, Алексис засела за столом, перевязывая жгутом ветки. А потом достала ворох рукоделия и украсила получившийся венок разноцветными бантами из обрывков лент.

— Наше первое Рождество вместе, — сказала она, разглядывая венок. Киллиан подошёл, встал за спиной, обнял и нежно притянул к себе.

— Первое Рождество за много-много лет, которое я буду встречать, — прошептал он, — потому что снова верю в чудеса.

И оно действительно было чудесным. Весёлым, наполненным уютом и смехом. Алексис совершенно не чувствовала неловкости, сидя между Киллианом и Колумом, может, потому что отец МакРайан весь вечер громко шутил и снова был самим собой, привычным и остроумным. А Киллиан возился со старшими сыновьями Каннингов, рассказывая им об охоте и о том, как выслеживать ласку и горностая. Была и музыка — Джон достал банджо, и они распевали хором «В полях Оклахомы» и «Милашка Дженни и ковбой», а после собрались и поехали в город.

Колорадо-Спрингс светился мягким, уютным светом окон и свечей в руках горожан. На площади перед салуном и телеграфом поставили большую ёлку, и теперь все собрались вокруг неё, угощая друг друга горячим глинтвейном и грогом и распевая рождественские хоралы. А когда вернулись домой, ещё долго не ложились спать. По дому плыл аромат хвои и счастья, отражаясь в глазах, таясь в улыбках. Хотелось пить его мелкими глотками, осторожно, боясь расплескать.

Приподнявшись на локте, Алексис смотрела на Киллиана, на каждую чёрточку и морщинку, что уже стали родными. На редкие веснушки и яркие, пухлые губы.

— Теперь я знаю, почему ты не брился, — сказала она с улыбкой. — Такие губы, как у тебя, так и просят, чтобы их поцеловали.

— Думаешь, за мной бегали бы с подобными просьбами? — хмыкнул Киллиан. Алексис серьёзно кивнула:

— Я бы точно обратила внимание гораздо раньше.

— Боюсь, что в то время я не смог бы оказать тебе то внимание, которого ты достойна. — Он взял её ладошку и поцеловал. Потом резко дёрнул на себя, вынуждая упасть на грудь. — И ты была бы крайне возмущена методами, которыми я добивался бы желаемого. — Киллиан притянул её к себе за затылок, жарко целуя.

— То есть ты всё-таки обращал на меня внимание? — спросила Алексис, спустя минуту. Киллиан рассеянно кивнул, — он успел перевернуть её на спину и теперь увлечённо исследовал губами шею.

— И находил привлекательной? — продолжала гнуть своё Алексис, неосознанно прикрывая глаза.

— Невероятно привлекательной, — хрипло ответил Киллиан, опуская голову к её груди. Алексис сладко вздохнула, пытаясь поймать расползавшиеся мысли. Она хотела узнать ещё много чего. И о том, когда он впервые понял, что она ему нравится. И что чувствовал при этом. И почему не проявлял симпатию… Но все эти вопросы растворились, а горячие губы и руки заставили забыть обо всём на свете, кроме ощущения приятной тяжести чужого тела на своём.