Зима была холодной (СИ) - Милоградская Галина - Страница 64

После праздника пришлось официально объявить о помолвке всему городу. Почему «пришлось» — потому что ни Алексис, ни Киллиан устраивать из этого очередное торжество не хотели. Но Мередит была непреклонна — хотите избежать слухов — поступайте по всем правилам. Поэтому в следующем выпуске местной газеты, состоящей из одного листа, появилось оглашение помолвки, а так же милое приглашение всем желающим посетить кафе Эммы в воскресенье после службы. Киллиан настоял, что оплата всех расходов, связанных с этим незапланированным праздником, он возьмёт на себя: сезон пушнины должен был вот-вот начаться, и он собирался в горы вместе с остальными трапперами, надеясь вернуться к Рождеству, а после — снова уйти до марта.

— Прибыли хватит и на свадьбу, — сказал он как-то вечером, пока Мередит и Алексис накрывали на стол. С Дня Благодарения нужда скрываться как раньше пропала. Конечно же, речь не шла о том, что мистер МакРайан проводит каждую ночь у миссис Коули. Об этом по-прежнему никто не знал. Но просто заехать к ней вечером, в присутствии друзей, конечно же, предосудительным вовсе не выглядело. Вот и сегодня домик был полон детским гомоном, запахами жаркого и сигаретного дыма.

— К тому же, этот дом явно нуждается в расширении, — хитро сверкнул глазами Джон после того, как в очередной раз выловил Тома из-под стола. А может, это был Сэм?

— На первое время нам вполне хватит места, — улыбнулась Алексис, ставя на стол блюдо с дымящимися кусками индейки в окружении репы и картофеля.

— Ох, дорогая, это «первое время» имеет свойство крайне быстро заканчиваться! — вздохнула Мередит, подхватывая младшую дочку на руки. — И года не пройдёт, как вам понадобится место под колыбельку. А потом под две. А потом нужна будет спальня и детская, кроме гостиной, а потом…

— Хватит! — в притворном ужасе подняла руки Алексис. Киллиан ничего не ответил, только в глазах плясали весёлые искры. Да, Мередит была совершенно права, всё так и было у него с Мэренн. И сейчас эти воспоминания отдавались уютным, забытым теплом в душе, тем, что с каждым днём становилось ярче рядом с Алексис.

— Так или иначе, — вновь заговорил Джон, — со стройкой я помогу.

— А начать мы её сможем не раньше весны, — ответил Киллиан.

— Конечно же! — воскликнула Мередит. — Может, до свадьбы успеете надстроить второй этаж?

— Свадьба на Пасху! — покачала головой Алексис. — А Пасха в этом году будет в конце апреля. Даже моих скудных познаний в строительстве достаточно, чтобы понять: за месяц, который пройдёт после возвращения Киллиана, целый этаж не построить. А после свадьбы мы хотели поехать в Денвер. Может, и в Канзас-Сити.

— Медовый месяц! — захлопала в ладоши Мередит. — Ну, конечно, как я могла забыть? Помнишь, Джон, как мы провели свой?

— Помню, — усмехнулся Джон, поймав, наконец Тома за ухо и показав ему кулак. — Наша шумная семья зародилась именно тогда.

— Что ж! — Мередит шикнула на детей, и те принялись усаживаться за стол. — От всей души желаю, чтобы ваша семья тоже росла и ширилась, не заставляя себя слишком долго ждать!

Алексис и Киллиан переглянулись с сомнением: конечно, детей они хотели, но шестеро — это было бы слишком. Но то, что пожелание осталось без ответа, никто не заметил, так как Питер уронил на пол миску с початками кукурузы, и все, кто не собирал его, утешали мальчишку, который вот-вот готов был разрыдаться от смущения и стыда.

Но, несмотря на видимую лёгкость, на душе и Киллиана, и Алексис было тяжело. Оба не могли не думать о Колуме, хотя каждый — по разным причинам. Киллиан переживал размолвку с братом, первую за всю жизнь — настоящую. Ему казалось, словно в сердце тычут острой иглой, стоило лишь подумать о нём. Киллиан понимал, что не виноват, но всё равно чувствовал свою вину за то, что тот несчастен. За то, что он, Киллиан, женится на Алексис и снова создаст семью, а Колум, впервые испытав чувство любви, потерпел сокрушительное поражение. Киллиан стыдился своего счастья, хоть и понимал, что это неправильно. Он хотел, чтобы Колум разделил его радость. Чтобы он, как и всегда, был первым, кто искренне поздравит. А теперь брат будто стыдился его. И своих чувств. И Киллиан понимал его, и за те слова, сказанные в пылу обиды в сторону Алексис, давно простил. Потому что слишком хорошо знал Колума, чтобы сознавать, почему он так сказал.

Но ведь и сам Киллиан избегал встречи. После Дня Благодарения прошла неделя, а он ни разу не заехал к нему. Даже после того, как вышла газета, в которой объявлялось о помолвке. И Киллиан стыдился этого малодушия, но попросту не знал, что сказать. С чего начать разговор, который или всё прояснит, или ещё больше запутает. Он подспудно надеялся, что всё разрешится само, без его участия. Хотя и понимал, что это невозможно.

В отличие от Киллиана, Алексис раздирали другие чувства. Она всё ещё не могла простить Колума за обман. Нет, она понимала, что тот был вынужденным. Но в свете открывшихся к ней чувств, Алексис чувствовала себя запачканной. Словно что-то слишком личное вышло наружу, что-то, о чём она предпочла бы не знать. Ей было стыдно за Колума, за то, что он к ней испытывал. За то, что она ничего не могла с этим поделать. Никакие увещевания, никакие строгие слова не смогли бы заставить его остыть к ней. Оставалось лишь уповать на время, а может, на новую привязанность. Но, судя по тому, что рассказывал о брате Киллиан, Колум ни разу не влюблялся. И это по-настоящему пугало. Потому что человек, попавший под влияние таких бурных страстей, способен на всё.

Киллиану о своих страхах Алексис не говорила — не хотела огорчать. Она прекрасно видела, как он переживает, как пытается не показать вида, что волнуется за брата. И всё это: их общие волнения, личные тревоги и переживания растили огромный ком, который вот-вот готов был рухнуть и с грохотом прокатиться по их головам. Или же рассыпаться, растаять под ярким солнцем, для которого нужно было немного: просто поговорить с Колумом.

Поэтому на воскресную службу Алексис и Киллиан собирались в смешанных чувствах. Во-первых, Киллиан с трудом согласился пойти — все в городе знали его отношение к церкви. Во-вторых, Алексис настаивала, что они непременно должны поговорить с Колумом вместе, потому что происходящее касается их троих. На что Киллиан вспылил, и они едва не поругались.

— Это касается только нас! — воскликнул он недовольно. — Мы поговорим, и всё встанет на свои места.

— Только вас? — возмутилась Алексис. — Учитывая ваши чувства ко мне, очень странно это слышать!

— Ты хочешь услышать новую порцию несдержанных слов, о которых Колум будет потом жалеть?

— Я хочу уверить его, что не держу зла и понимаю, что он разыгрывал священника не ради того, чтобы кого-то компрометировать или разведать чужие тайны! Думаешь, ему неважно это слышать?

— Думаю, сейчас это не то, что он хотел бы от тебя услышать! — буркнул Киллиан. Способность Алексис к всепрощению всегда казалась достойной восхищения. Но сейчас ему хотелось, чтобы всё разрешилось между ним и братом без лишних свидетелей. Потому что, зная Колума, дело могло закончиться серьёзной дракой. А та, в свою очередь, — совместной попойкой к всеобщему удовольствию. Но в присутствии Алексис едва ли получилось бы пойти по накатанной дорожке.

Алексис сложила губы в тонкую полоску и раздражённо пожала плечами, с неохотой признавая правоту Киллиана. Наверное, он знал, как будет лучше. Но предлагать ей просто ждать, пока всё разрешится…

— Хорошо, — наконец вздохнула она. — Я буду ждать вас обоих у Эммы после службы. И если ты придёшь один, я пойму, что пришла моя очередь поговорить с Колумом.

Воскресное утро было серым и достаточно прохладным, даже учитывая начало декабря. С неба то и дело слетали редкие снежинки, и дети перед церковью уже предвкушали ночной снегопад, который стал бы настоящим счастьем для малышни. Снег в Колорадо-Спрингс был явлением редким, в отличие от юга штата, где снегопады засыпали города, ютившиеся на склонах Скалистых гор. Рождество и вовсе редко бывало снежным. Впрочем, Алексис это не расстраивало — дома вообще снега никогда не бывало, и любви к нему она не разделяла. А сегодняшняя погода и вовсе настолько соответствовала тому, что творилось в душе, что можно было только порадоваться такой чуткости матери Природы. Киллиан ехал рядом, слишком погружённый в мысли о предстоящем разговоре с братом, чтобы иметь возможность поддерживать хотя бы видимость светской беседы. Алексис лишь вздыхала про себя и молилась, чтобы всё это недоразумение разрешилось как можно скорее.