Зима была холодной (СИ) - Милоградская Галина - Страница 28

— Устали? — Он покосился на Алексис, хитро улыбнувшись.

— Если честно, хотелось бы поменяться местами с нашим бравым капралом, — хмыкнула она, кивнув на всадника впереди каравана. На высоком гнедом жеребце, он то скрывался в облаках пыли, то возвращался, гарцуя, проезжая до конца вереницы и обратно. — Благодаря его энтузиазму мы покроемся слоем пыли в фут, пока доберёмся до Денвера.

— Капрал хочет произвести впечатление, — ухмыльнулся Колум и покосился на Алексис: — Думаю, вы знаете, на кого.

— Я не давала ему повода, — прохладно ответила Алексис. Колум промолчал, только смерил её выразительным взглядом, словно говорящим: «Для того, чтобы мечтать заслужить ваше внимание, повод не нужен».

— А зачем вы едете в Денвер? — спросила Алексис, сменив тему для разговора. — В церкви закончились библии?

— И это тоже. А по-вашему, священника не должно ничего интересовать помимо Бога?

— Отчего же. — Алексис смутилась. Действительно — что она знала о жизни святого отца? Чем они жил, когда не был занят с прихожанами?

— Вообще в городе мне нужна информация, — сжалился над ней Колум, с минуту понаблюдав за растерянным выражением лица. — Я хочу зайти на телеграф, посетить местный салун…

— Салун? — Брови Алексис взлетели вверх.

— Вы даже не представляете, сколько слухов стекаются в залы салунов. — Колум, казалось, откровенно забавлялся её реакцией. — А на обратном пути я собирался заехать в резервацию. Там давно меня ждут.

— Не представляю, зачем, — вполголоса пробормотала Алексис.

— Навахо приняли нашу веру, Алексис, — серьёзно заявил Колум. — Они не хотят войны, они устали от неё так же, как вы, я и любой житель страны. Они смирились.

В голосе Колума звучала горечь, и Алексис невольно вспомнила, что он родом из Ирландии, где, по слухам, не прекращалась война за независимость от короны.

— У вас очень большое сердце, отец МакРайан, — тихо проговорила она, и тут же охнула, придерживая шляпку, когда повозка наехала на камень.

Они ехали весь день, пересекая высохшую за лето пустошь, и только к вечеру достигли подножия первого из цепи холмов, тянущихся до Денвера. Весело трещал костёр, на камнях, выложенных по кругу, остывали банки с консервами, шумела вода в котелке. Где-то в темноте, у корней тополя, забренчал банджо, и нежный голос замурлыкал обрывки песни.

— Если бы я знала, что с нами будет эта женщина, ни за что не согласилась бы ехать! — возмущённо проговорила миссис Паттерсон, жена фермера, сидевшего рядом.

— Потише, Кларисса, она же услышит. — Карл Паттерсон, худощавый мужчина с обвислыми, пожелтевшими от табака усами пытался утихомирить жену.

— Ну уж нет, Карл! — Миссис Паттерсон повысила голос. — Здесь, между прочим, находятся порядочные женщины, которых присутствие этой шлюхи попросту оскорбляет! Не так ли, миссис Коули?

Алексис вздрогнула, повернувшись к пышущей негодованием фермерше. Хотелось осадить её, ответить, что судить о выборе, который сделал человек, стоит лишь услышав его историю, но она не стала. Бесполезно. Только дёрнула плечом и поднялась, отойдя в темноту.

— Вот видишь, бедной миссис Коули даже находиться рядом с этой девкой противно! А ты совсем меня не защищаешь. Бедные мои нервы…

Голос миссис Паттерсон стихал, Алексис всё дальше отходила от лагеря, но обступившая тишина была обманчива: голоса в голове заглушить она не могла.

Ричмонд, Вирджиния, 1866 г.

— Смотри, вон идёт эта Коули! — громкий шёпот, который Люсинда Кэмпбелл даже не пыталась понизить, легко достиг ушей Алексис. Она обречённо наблюдала в стекле витрины, как та, кто три года работала с ней в госпитале, помогала закрывать глаза умершим и ставить на ноги выздоровевших, поспешно перешла на другую сторону улицы, таща за собой Софию Стюарт, ещё одну бывшую подругу. Вздёрнув подбородок, Алексис продолжала стоять, делая вид, что чрезвычайно заинтересована книгами, выложенными на прилавке, пока обе женщины не скрылись из глаз.

«Эта Коули», «та самая Коули» — самые мягкие из эпитетов, которыми наградили её дамы из некогда высшего общества Ричмонда. Хотя чаще приходилось слышать «падшая женщина», или попросту «шлюха». Скрипнув зубами, Алексис отошла от витрины и, стиснув в руке ридикюль, пошла домой.

Дом. Горькая усмешка скривила губы — теперь домом она назвала крохотную каморку под крышей одного из домов, некогда принадлежавших её друзьям. «Бывшим друзьям», — поправила себя Алексис. Только закрыв за собой дверь, она смогла дать волю слезам. Окидывая взглядом всё, что осталось от прошлой жизни — четыре сундука, несколько саквояжей — то, что помогли унести из дома Сэм и Генри.

День, когда пришлось окончательно проститься со старой жизнью отпечатался в памяти, словно на фотографической карточке — чётко, ясно, до мелких деталей.

По небу скользили облака, воздух, после дождя был свежим, таким ароматным, что хотелось вдыхать полной грудью. Алексис только присела в кресло на веранде, укутавшись в шаль, рассеянно наблюдая, как колышется испанский мох на ветвях старого дуба, росшего прямо перед домом. Апрель подходил к концу, как и война, судя по слухам. Скоро вернутся солдаты, можно будет нанять рабочих и снова возделывать тростник. Пусть это займёт не год, не два, но Алексис точно знала, что возродит плантацию. И вереница синих мундиров, показавшаяся на подъездной дорожке, поначалу не насторожила — слишком привычной стала эта картина. Вирджиния сдалась на милость победителя, и янки расхаживали по её дорогам, как хозяева, вызывая бессильную ярость.

— Мэм, я могу увидеть хозяина дома? — Невысокий лощённый офицер снисходительно смотрел на Алексис, облокотившись на луку седла.

— Я хозяйка, мистер?..

— Хилл, мэм. Роджер Хилл. А вы?..

— Алексис Коули. Чем могу помочь?

— У меня постановление об изъятии вашего имущества, мэм. До завтра вам необходимо освободить поместье.

— Об изъятии? — Алексис нахмурилась. — Но на каком основании? Я слышала, президент Джонсон издал новую Прокламацию об амнистии**, мистер Хилл.

— Миссис неплохо осведомлена, — усмехнулся Хилл, спешиваясь и бросая поводья подбежавшему солдату. — Позвольте, мы продолжим в доме?

— Нет, не позволю. — Голос Алексис звучал холодно, хотя сердце колотилось, как бешенное. — Говорите здесь.

— Что ж, — спорить с очередной южанкой, цеплявшейся за своё поместье, Хилл не собирался, — извольте. Вот приказ, — он протянул бумагу, — в котором ясно значится ваша плантация. Каннинг — вам говорит что-то эта фамилия?

— Я — урождённая Каннинг, — медленно проговорила Алексис, вчитываясь в текст приказа.

— Ваш отец, а так же, — Хилл сверился со списком, — видимо, ваш свёкр и муж? принимали непосредственное участие в мятеже и подстрекательстве. Общее имущество Джейсона Каннинга оценивается в триста пятьдесят тысяч долларов. Как вы можете видеть из приказа, ваше имущество под амнистию не попадает. Оно уже передано во владение лояльному к правительству человеку, через два дня он прибудет сюда с семейством. Прошу не делать глупостей и спокойно освободить дом.

— Мисс Алекс, кто там? — В дверях показалась няня Роза, вытирая руки о тёмно-синий передник.

— Вы до сих пор держите рабов, миссис Каннинг? — С лица Хилла разом слетело всё дружелюбие. — Вы не слышали, что рабство давно отменили?

— Мы — свободные люди, мистер, — прищурилась негритянка. — И служим миссис по своей воле.

— А документы, подтверждающие это у вас есть? Так я думал. — Офицер с преувеличенным сожалением покачал головой. — Завтра же вы должны явиться в Ричмонд и там получить работу, которую вам предложат. Не беспокойтесь, — он добродушно улыбнулся, — особо ничего для вас не изменится. Пойдёте в услужение к другому хозяину, будете получать деньги, а не работать за хлеб.

— Да как же это!..

— Роза! — Алексис впервые называла старую няню по имени, без ласкового, родного обращения. Негритянка вздрогнула, но послушно ушла в дом. — Мы покинем поместье завтра, мистер Хилл. У вас всё?