Зима была холодной (СИ) - Милоградская Галина - Страница 15

— Кроме полей есть еще скотный двор. И птица. И уборка в доме.

— Но как-то же раньше они занимались! — воскликнула Алексис. — У вас же уже была школа!

— И туда ходили десять человек из двадцати двух, — вздохнул Колум. — Но вы правы — это надо менять. Завтра, когда будем разбирать школу, предложите своё решение, уверен, все с радостью пойдут вам навстречу.

— Мне навстречу? — нервно усмехнулась Алексис. — Разве учиться нужно мне?

— Вам нужна эта работа, — заметил Колум. — А детям — образование. Так что желание ваше должно быть обоюдным.

— Вы правы. — Алексис вздохнула и сорвала головку небесно-голубого цикория. Покрутив цветок в руке, она отбросила его в сторону и решительно посмотрела на священника. — Что ж, значит, мне надо как можно больше узнать о распорядке дня на фермах. Давайте спросим?

Всё оказалось не так сложно, как поначалу думала Алексис. Она, конечно, несколько раз пожалела, что не взяла с собой карандаш и бумагу, чтобы всё записать, но общие часы, которые можно выделить для обучения, уже складывались в голове.

Солнце уже царапало гору, и этот долгий, насыщенный день подходил к концу. Алексис стояла рядом с Колумом, прощаясь с последними прихожанами. Каннинги уже уехали — одна из младших близняшек раскапризничалась, и Мередит, сетуя на то, что забыла дома настойку укропа, шустро погрузила семью в повозку.

— Неужели я опять опоздал на службу? — Алексис обернулась, встречаясь глазами с Киллианом. Он смотрел на неё сверху вниз, облокотившись о луку седла и пряча глаза под широкими полями шляпы. Но Алексис была уверена — в них опять горит насмешка. Кажется, по-другому младший МакРайан попросту не мог смотреть на мир.

— Иногда полезно поговорить с Богом, — тихо произнесла Алексис.

— Мы уже давно всё друг другу сказали, — холодно отрезал Киллиан, спешиваясь и привязывая лошадь. — И больше друг друга не слышим. Надо поговорить, — это предназначалось Колуму.

— А мне пора домой, — засобиралась Алексис.

Когда повозка неспешно катилась по лесу, она задумалась о словах Киллиана. Определённо это был один из самых противоречивых людей, встреченных в её жизни. И хотя он возмущал своим поведением, была в нём какая-то тайна, завесу которой иногда хотелось приоткрыть.

_____________

*комитет по образованию — фактически, орган местного самоуправления в каждом штате и графстве, практически не подчиняющийся Бюро образования в Вашингтоне.

========== Глава 7 ==========

1848 г., Ирландия, графство Уэксфорд

Глубоким багровым цветом полыхал закат. Один из тех, которые наблюдаешь, забыв обо всех делах. Из тех, что бывают только в середине лета. Июль в Уэксфорде выдался на удивление ясным: в меру мягким, в меру дождливым — идеальным для созревания урожая. Если бы было, где сажать. Ирландцы сгонялись с плодородных земель лендлордами, а те превращали пахоту в пастбища для коров и овец. Восстание, вспыхнувшее после картофельного голода и ужесточения законов королевы Виктории, было подавлено. И теперь по всей стране бывшие чартисты смотрели на пламенеющий закат, который для многих из них стал последним.

"… пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…"*

Заунывное бормотание священника за стеной вызывало желание заткнуть его. Запихнуть свой ботинок прямо в глотку, глубоко, чтобы подавился. Чтобы кашлял и синел на глазах… Колум сжал кулаки и посмотрел на клочок неба, видневшийся через решетку. Они тоже были виноваты. Паписты. Те, кого всегда почитали и слушали; те, за кем шли. Разве не они, подкупленные протестантскими крысами из Лондона, на каждом углу вещали о том, что вооружённое восстание — зло? Не они ли внушали крестьянам, что следует подождать и склониться перед волей королевы?

— Горите в аду! — сквозь зубы пробормотал Колум и снова обратил свой взор на небо. Они проиграли. И теперь его ждёт ссылка в Австралию. Он готов. Но как быть с Киллианом? Брат, хоть и участвовал в движении, под внимание солдат пока не попал. Но это — временно. Как только утихнут основные волнения, и все зачинщики будут наказаны, армия и полиция обратят свои взоры на тех, кто был рядом. На родных и близких. А он… Колум бессильно кусал губы, — он будет в тысячах миль отсюда. И ничем не сможет помочь.

Небо тускнело, размывая краски, затих бормочущий голос, и только сдержанно всхлипывал О’Коннел, — тридцатилетний детина, отплывавший вместе с ним по утру. У него оставались здесь жена и трое детей, но брать их с собой в ссылку запрещалось. Если повезёт, семья пересечёт океан и соединится с ним позже. Если хватит денег, которых сейчас нет даже на кусок хлеба…

Мысли снова вернулись к Киллиану, и в сердце остро защемило. Как он будет, четырнадцатилетний мальчишка, сирота без средств к существованию. Кем он сможет стать здесь, в этой задыхающейся, задавленной стране? Куда пойдёт? Колум вздохнул, подняв глаза и замечая первую звезду. «Мама, ты слышишь? Прости меня, я не смог защитить брата. И себя не смог».

Эта ночь тянулась бесконечно. Без сна, прислушиваясь к звуку шагов стражи по коридору, к звяканью ключей, к перекличке вполголоса… Колум не заметил, как его сморил сон, но чутко проснулся, вздрогнув от шороха у двери камеры. В темноте дверного проёма показался чёрный силуэт, на пол легла полоска света и тут же исчезла — фигура прошмыгнула внутрь, опускаясь на колени и быстро подползая к Колуму.

— Надеюсь, ты не в кандалах? — прошептала фигура голосом Киллиана, и Колум дёрнулся. Он мог ожидать, что его захотят спасти друзья, но то, что брат будет рисковать собой настолько безрассудно… Злость вспыхнула так внезапно, что потушила радость от скорой свободы.

— Какого чёрта ты здесь забыл?!

— Мог бы сказать спасибо, — не обращая внимания на возмущение, Киллиан быстро расправлялся с верёвкой, которой были связаны цепь и обручи на руках. Кузнец лежал с лихорадкой, а найти хоть кого-нибудь, кто пожелал бы забить в кандалы участников восстания, в деревне не нашлось. Завтра, поутру, должен был приехать кузнец из соседней деревни, и после того, как каждый каторжанин получит свои браслеты, они двинутся по этапу в порт.

Колум молчал. Боялся сорваться, наговорить лишнего и поставить под угрозу свободу. Свою и остальных братьев-чартистов. О’Коннел судорожно срывал верёвки, разом обретя решительность и собранность. В коридоре было тихо. Солдат из стражи лежал тут же, на полу, у входа в соседнюю камеру. Под его головой разливалось, поблескивая в свете фонаря, тёмное пятно.

— Где остальные? — спросил Колум. — Надо освободить всех.

— Нет времени, — тревожно прислушиваясь, ответил Киллиан. — Надо уходить.

— Но… — начал было О’Коннел, но в этот момент раздался крик на улице, и Киллиан, не медля, рванул к выходу. За дверью было относительно спокойно, но в воротах мелькали силуэты и слышались крики.

— Где остальные? — повторил Колум, проверяя пистолет, снятый с мёртвого солдата. Киллиан молчал, и брата поразила страшная догадка: — Ты пришёл один?

— Потом, — процедил мальчишка, сосредоточенно вглядываясь в темноту. У дальней стены что-то звякнуло в темноте, и через верх перебросилась верёвка.

— Быстро! — коротко скомандовал Киллиан, в очередной раз за эту ночь удивляя старшего брата собранностью и сосредоточенностью. Колум рванул вперёд, Киллиан следом. Перемахнув через стену, они остановились, ожидая О’Коннела. Грохнул выстрел, и тот, едва перекинув ногу, выгнулся, беззвучно хватая ртом воздух, и тяжело перевалился с другой стороны на землю.

— Скорее, уходим, — поторопил Колума голос. Он с удивлением посмотрел на невысокую, округлую фигуру священника. Доки чернели далеко впереди, и пока они бежали, Киллиан коротко рассказал свой план.

— Там, в порту, стоит судно «Томас Джефферсон», через час оно отплывает в Америку. Я купил места, нас ждут.

— В Америку? — несмотря на усиливающиеся звуки погони за спиной, Колум споткнулся и замер, изумлённо глядя на младшего брата.