Боль - Погодин Радий Петрович - Страница 21

- Вася, а Вася, зайди ко мне. Прямо сейчас.

Васька пошел.

Вера встретила его в открытых дверях, пританцовывая от нетерпения.

- Что у тебя? - спросил Васька. - Горит, что ли?

Вера втащила его в квартиру, в свою комнату. Соседка Верина парикмахерша Мария Леопольдовна погибла в блокаду, ее комната была опечатана. В Вериной комнате, большой, квадратной, с двумя окнами, ничего не изменилось, только мебель шикарная - обалдеть! - как бы поблекла. Буфет, подпирающий потолок, резной, весь из рыцарей, рыцарских колетов, шлемов, перчаток и даже перьев, потрескался. Из этого буфета все мальчишки во дворе мечтали выпилить по кусочку на память. Зеркало в золотой раме потускнело. Но прибавилось в комнате тряпок: цветастые шарфы и косынки валялись в креслах, кровать двуспальную родительскую, степенную, теперь обволакивало золотое трофейное покрывало; но прибавилось ярких коробочек и флаконов, запах стал другой - сладкий, тогда как раньше пахло уксусом - у Вериной мамы были "мигрени".

- Ну, че? - спросил Васька еще раз.

- Он мне предложение сделал, - сказала Вера.

- Кто?

- Георгий. Ну, тот моряк, с которым я танцевала танго. Я специально шторы не задергивала, чтобы ты видел. Ты его разглядел? Он тебе нравится? - Вера поспешно и тревожно ухватила Ваську за лацканы пиджака, на цыпочки стала - ее глаза почти вплотную приблизились к Васькиным.

- Ничего вроде, - сказал Васька. - Намекнула бы, я бы подробнее рассмотрел.

- Я его все время к тебе лицом поворачивала.

- Через тюль плохо видно... Да нет, нормальный моряк. Высокий. Майор.

- Капитан третьего ранга. Вася, ты будешь свидетелем с моей стороны.

- У тебя же должна быть девушка.

- Не получается. Девушка будет с его стороны - сестра. И не нужны с моей стороны девушки, кто они мне? С моей стороны - ты.

- О чем разговор, если надо.

Васька подошел к окну.

Отсюда, с этой стороны двора, он видел свой дом после войны впервые. Вон его окна: одно голое темное, другое завешено пожелтевшей газетой - еще не мытые. Анастасия Ивановна грозила помыть, но забыла, обидевшись на него за то, что память об Афанасии Никаноровиче он блюдет плохо: "А ведь Афоня тебе как отец был. Больше, чем отец-то, - он тебя делу учил". Нет за его окнами его матери. Он есть - вот он, а ее нету...

Васька поднял глаза к мансарде - два окна Нинкиных.

Вера взяла его за руку.

- Говорят, она ушла на концерт и не вернулась. Тогда еще концерты в филармонии давали. Несчастный наш дом...

- Это почему? - спросил Васька, медленно к ней повернувшись.

- Вон в доме четырнадцать людей и с фронта больше возвратилось, и в блокаду погибло меньше. У них даже малыши во дворе бегают.

- Ты любишь его? - спросил Васька.

Из Вериных глаз потекли слезы, она вытаращилась, растопырила ресницы, чтобы тушь не смылась, и так стояла, ловила слезы нижней губой, и нос у нее краснел. Наконец, когда у нее откатило, она помигала, подставив под нижние веки по пальцу, и сказала, улыбнувшись:

- Вася, я была замужем.

Васькины скулы свела ревнивая злость.

- Что ты мне говоришь - ты своему жениху говори.

- Он знает. А тебе я должна все сказать, больше, чем ему, иначе какой же ты будешь свидетель?

- Выходит, я свидетель чего?

- Я его полюблю, Вася. Я по своей природе - жена. И никуда от него не денусь. Васька, ты меня будешь слушать?

- Ну, буду. - Васька обнял Веру за плечи, почувствовав к ней щемливую братнюю жалость. - Мать у тебя здесь померла? - Он кивнул на двуспальную приземистую кровать.

- Здесь.

- А отец?

- Отец на фронте погиб. Его ни за что с завода не отпускали, но он как-то ухитрился. А я в начале лета уехала к тетке в Саратов. Сюда я вернулась уже с ребенком. - Голос Веры стал тихим, больным. - Муж мой, да мы и записаны-то с ним не были - на после войны это дело оставили, погиб на Курской дуге. Похоронная пришла его матери, а она принесла ее мне. У меня уже сын был. А эта сволочь! - Голос Веры зазвенел дребезжаще, будто горло ее было стеклянным и треснуло. - Сволочь эта, твоей Нинки мать, треплет по всему дому, что я его уморила. Говорит, я его босыми ножками на бетонный пол на лестнице ставила. - Вера заплакала теперь навзрыд, не оберегая ресниц, размазывая по щекам тушь и помаду. - Мерзавка. Умер-то он вовсе не от простуды, у него был тяжелый врожденный порок. Он был такой... - Вера протяжно и зябко всхлипнула. - Как небушко... - Она бросилась вдруг к буфету, выдвинула ящик. - Посмотри, посмотри. Протянула Ваське фотографию девять на двенадцать. Мальчик в костюмчике с бантом был похож на Веру и для малыша как-то невозможно красив. Вера отобрала у Васьки карточку, прижала ее к груди, но не удержалась, вскрикнула и пустилась ее целовать: - Родной мой, - шептала она. - Сынок мой...

А Васька смотрел на нее с чувством, похожим на удивление. Наверное да, так и есть, Вера будет любить своего Георгия, а если у них дети родятся, и вовсе от любви высохнет: она не какое-нибудь любит выдающееся, раскрасивое - она любит родное.

Вера еще раз метнулась к буфету. И протянула Ваське пачку фотокарточек в черном конверте из-под фотобумаги.

Васька приготовил лицо, чтобы скорбно рассматривать Вериного малыша с пеленок до противоестественного маленького гробика, но с карточек ему улыбалась Нинка.

- Я специально тебе напечатала. Нашла негативы. Дом наш чертов беднее бедного. Только у меня были фотоаппарат и велосипед. Забыл? Вот она, твоя Нинка. А ее стерва мать говорит мне в парадном: "Хорошие все погибли..." А я пришла к ней домой и прямо с порога: "Да, - говорю. Хорошие все погибли. И ваш муж помер, и дочка ваша Нинка погибла, а вы, тетя Саня, живете". И дверью хлопнула. И твоя донна Настя на меня елку гнет.

Вера вздохнула судорожно и сказала, прижав к груди фотокарточку сына:

- Ты, Вася, меня не слушай, ты на Нинку свою любуйся.

Нинка смотрела с карточки чуть исподлобья, она всегда так смотрела, терпеливо, с едва уловимой усмешкой, как старшая. На других карточках Нинка была и озорная, и смеялась, запрокинув голову, но на всех, как и Верин маленький сынок, Нинка была прекраснее, чем бывают люди в природе.

Васька прислонился лбом к стеклу - вон они, Нинкины окна, темные. Вон труба водосточная, по которой он лазал, вон карниз, далеко выступающий. "Нинка, Нинка, я бы все водосточные трубы облазал, лишь бы ты, Нинка, была жива".