Болтливой избы хозяйка 2 (СИ) - Шкот НатАша - Страница 27

— Спасибо, червячка заморила! — женщина отложила чашку и поднялась на ноги, — я хочу умыться, привести себя в порядок и ты мне все-все расскажешь? Хорошо?

На самом деле ей хотелось почистить зубы и поцеловать его. Это было даже не желание, а настойчивая потребность. Но лезть с поцелуями, после того, как неделю зубы щетки не видели, было бы по меньшей мере негигиенично.

Митя кивнул головой в знак согласия.

В ванной ее ждал сюрприз в виде собственного отражения в зеркале. Женщина, с огромными глазами, пухлыми губами и стройным телом, ну никак не могла быть Степкой.

— Твою ж мать! — выругалась недоуменно, — модель! Сбылась мечта идиотки! — она порывисто сдернула с себя всю одежду и принялась крутиться на месте, рассматривая себя со всех сторон, — у меня тощая задница! Впервые в жизни у меня тощая задница… — и до того поразилась увиденными, что провела в ванной длительное время.

Грудь на фоне значительно похудевших бедер уже не выглядела маленькой и очень понравилась хозяйке. Бедра, усохшие вполовину, теперь были безупречной формы и Степанида решила — все, отныне она красавица! Этот факт поднял настроение до пределов максимальной нормы, что позабылось абсолютно все. Рыжие кудри, большие глаза, малиновые губы и полное отсутствие некогда пухлых щечек превратили ее в незнакомку. Пришла в голову мысль, что теперь ее и мама родная не узнает. «Вот почему Митя так пристально смотрел на меня все это время. А я думала сердится… Правду говорят, не было бы счастья, так несчастье помогло…»

На волне поднятого настроения она вымылась, почистила зубы, разобрала волосы пятерней, уже немного привыкнув к локонам, натянула Митину одежду, улыбнулась очаровательному отражению и походкой от бедра двинулась к террасе.

И когда распахнула стеклянную дверь застыла, ощутив жгучую, невероятную по своей силе ревность! Митя, согнув одно колено, стоял на краю террасы, а с ним рядом сидела… голая женщина.

В ушах засвистело, собственнический инстинкт взревел, требуя крови и Степка сжала зубы до хруста, вцепившись в ручку двери. Они синхронно повернулись к ней, но в тот момент она видела только соперницу.

Красивая. Длинные черные волосы сияя, лежат идеально, волосок к волоску. Алебастровая кожа, а глаза огромные, как у героинь аниме. Руки тонкие, изящные, плечи точеные. Бесстыдно открытая грудь безупречной формы. Высокая, с торчащими вверх малиновыми сосками. Сердце ухает вниз, но Степка продолжает ее изучать. Тонкая талия, впалый живот, широкие бедра и… хвост. Тоже в общем-то красивый. Чешуя переливалась на солнце и слепила не слабее солнечных зайчиков. «Твою ж мать, русалка!» Пораженная Слагалица часто-часто заморгала, ощущая, что дыхание понемногу выравнивается и жизнь возвращается.

Медленно подняла взгляд вверх и встретилась со взглядом «гостьи». Та смотрела зорко этим своими глазами-омутами и казалось, сверлит насквозь. Прочла, что ее уже соперницей не считают и вздрогнула так, словно получила пощечину. Зло сощурилась, презрительно поджала губки и отвернулась. На Митю же посмотрела совсем иным взглядом, полным обожания, погладила по щеке миниатюрной ладошкой с длинными ногтями и соскользнула в воду, не поднимая брызг.

«Это что сейчас было? Она… она его… хочет… для себя? Поняла кто я и возненавидела?» В груди заледенело от ревности и страха его потерять, ведь та, хвостатая, обладала невероятной красотой. И кто их знает, возможно ему такие нравятся?

— Панни, — позвал водяник, поднимаясь на ноги, — что с тобой?

— Ми-тя, — сглотнула Степка, чувствуя, как вся радость по поводу изменившейся внешности растворилась туманом, — кто это… был?

— Лея. Она нам рыбы принесла, — женщина опустила голову и увидела несколько крупных рыбин, прыгающих по краю террасы.

— Она… она… голая, — выдавила из себя, продолжая стоять истуканом.

— Водяницы не носят одежду, — снисходительно пояснил мужчина.

— Водяница? Я думала, русалка.

— Нет, русалки существа злые, им сюда хода нет. А водяницы добрые, светлые. Я разрешил им тут жить.

— Им? Тут? — повторила она, кривясь от собственного визгливого голоса, — то есть тут полно… голых баб? — и обвела взглядом озеро.

Водяник расхохотался. В два шага преодолел разделяющее их расстояние, обнял за талию и чмокнув в кончик носа, спросил:

— Ревнуешь?

— Я… да! — ответила порывисто, не в силах это оспорить.

— Напрасно! — завил с улыбкой до ушей, — я с ними в исключительно деловых отношениях.

— А мог бы… не в деловых?

— Не понял?

— Чисто теоритически. Это возможно? У них ведь… хвост и… как с ними… это самое… — Степка поджала губы и замолчала, чувствуя, что сейчас сорвется на истерику. Скосила глаза в сторону, не желая показывать ему то, что кипело внутри.

— Рыженькая, — он вернул ее голову на место, подцепив пальцем подбородок и серьезно поглядел в разноцветные глаза, — я ведь тебя люблю! Ты забыла?

— Ох, Мить! — Степка обвила его шею руками и прижалась к губам на мгновение, — я тоже так сильно тебя люблю и вот… обезумела от ревности… — и вдруг снова зарыдала.

— Ну что ты, — теплые ладони прошлись по спине к бедрам, успокаивая, — все же хорошо, — в его голосе было столько теплой любви, что она разрыдалась еще громче, заливая его салатовую майку слезами.

— Я… как я могу… как я смею ревновать, если сама… встречаюсь с другими мужиками? — выкрикивала между всхлипами, — нет у меня такого права, но… это сильнее меня. Увидела ее и… поняла, что убить готова… чтоб только мой был… Господи, Митенька, что же мне делать? Что делать? Я не хочу так! Не хочу, не выдерживаю больше! — слезы прекратились, она отстранилась и быстро заговорила, ощутив потребность исповедаться, — я вчера, то есть не вчера, а неделю назад, в общем… я целовалась с Петром… — замолчала, заглядывая ему в лицо, — а… в понедельник… чуть не… с… Гором… — на имени лесника голос сорвался на шепот и она опустила голову, осознав, что не хочет увидеть его боль. Вот тебе и исповедь. Зачем только рот открывала?

Руки на ее талии напряглись. Сжали крепко. Через время Митя судорожно выдохнул и притянул ее ближе, впечатал в себя, распластал по груди.

— Не вини себя, так сложилось, — однако, в противовес сказанному голос выдавал бурю в его душе, звучал жестко, царапал слух.

— Прости меня… — прошептала она, чувствуя себя последней сволочью, — я, мне наверное, домой пора…

— Завтра пойдешь! — руки водяника впивались в спину, плечи, шею, зарывались в волосы, прижимая все ближе, хоть она и так вжалась в него целиком, — я нашим сообщил уже, что с тобой все хорошо. Грозный требовал тебя назад, аргументировал, что среда — его день, — в голосе раздался злой смешок и хватка усилилась, — но я уговорил его, к-хм, поменяться…

— Какой ужас… — простонала она в его вздымающуюся грудь, — в какой ужас превратилась моя жизнь. Ты поменялся… это… даже звучит кошмарно… — и опять заплакала.

В этот раз она плакала очень долго. Накопившееся хлынуло через край нескончаемым потоком боли и отчаяния. От неправильности, от дикости происходящего, от постоянного нервного напряжения. Плакала тихо, тяжело дыша ртом, а из глаз лились слезы, заливая одежду крепко обнимающего мужчины.

Эмоции выплескивались тяжело, почти через боль. Степка изогнулась в его руках, застонала, вцепившись побелевшими руками в плечи, пряча лицо на груди, низко наклонив голову.

Митя подхватил ее на руки и внес в дом. Сбежал по ступенькам в спальню, уложил в круглое ложе, лег рядом и прижал к себе, давая выплакаться. Шептал, как он ее любит, какая она красивая, гладил по волосам и терпеливо ждал.

А она все не успокаивалась. Через время тело начало подрагивать, руки и ноги заледенели и Митя встревожился. Надо было срочно выводить ее из этого состояния и единственный способ, который он придумал…

Осторожно изменил положение тела, лег на бок, пробежался по спине и надавил на поясницу. Она непроизвольно выгнулась, прижалась к его бедрам, но сотрясаться от рыданий не перестала.