Первая после бога (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 41

– Дира! – лихо, со столбом пыли, неизвестно откуда взявшейся на чисто выметенной брусчатке, экипаж, из которого зарёванная мордочка кузины высунулась, показался спасительной колесницей самих Близнецов. – Прыгай!

Кассел действительно прыгнула едва ли не ласточкой. И ящер вперёд рванул с таким же энтузиазмом, с каким и притормозил – хирург даже дверцу закрыть не успела.

– Ты чего ревёшь? – проворчала врач, устраиваясь на сидение ровнее.

– Потому что ты меня убьёшь, – жалобно всхлипнула Бэра.

– За что?

– Ну так ведь… Вся эта затея с иллюзионом моя идея. Ты такая одинокая, несчастная, вот я и…

Сестрица косилась на Диру, как нашкодивший котёнок – виновато и жалобно.

– Понятно-о, – протянула Кассел, пытаясь сообразить, что же ей такое сделать: заржать, как полковой кобыле, или разрыдаться. – То есть актёришка с розами – это попытка мою личную жизнь устроить?

– Нет, ты не думай. И спектакль настоящий, и актёр. Они как раз место искали для постановки. А ему ты и вправду понравилась. В смысле, потом понравилась. Я только помогла чуть-чуть. Но всё взаправду, – частила Бэра, не забывая трогательно всхлипывать.

Дира молчала. Конечно, сказать можно многое, да только что это изменит? И, в конце концов, закрытое из-за иллюзионистов отделение на данный момент не самая большая проблема.

[1] ВКК – врачебно-консультационная комиссия.

Глава двенадцатая

Глава двенадцатая

Некоторым людям кора головного мозга достаётся в наследство от дуба

Несомненно, для души и самопознания страдания вещь крайне полезная. Но больно уж неудобная. Особенно некомфортно, когда ничем, кроме как муками и самосожалением, себя занять не можешь. Вроде бы в таком состоянии полагается лежать на кровати, да в подушку рыдать. Дира поначалу так и делала: день провалялась, два. Правда, с рыданиями ничего путёвого не вышло – не плакалось. Наверное, именно поэтому на третьи сутки она собственную спальню возненавидела.

Впрочем, весь дом радости не приносил, потому что достойного занятия предложить не мог. Читать? Ну, во-первых, Кассел попросту разучилась воспринимать абстрактную, к профессиональной деятельности не относящуюся, информацию. А, во-вторых, машинальное переворачивание страниц, без понимания написанного, чтением можно назвать только с большой натяжкой. Как тут за перипетиями героев следить, когда мысли блуждают за полгорода от родового особняка, где-то около кабинета главврача больницы экстренной помощи?

Ну а других дел для доктора в поместье не нашлось. Хозяйство управлялось твёрдой маменькиной рукой. Впрочем, судя по выцветшим кое-где обоям, поцарапанному паркету, сколах на мебели и потёках на окнах со своими обязанностями леди Ван’Кассель справлялась не слишком хорошо. Но Дира сомневалась, что у неё получится лучше. Про необходимость ремонта родительница не первый год талдычила. Но на содержание такого монстра, как их дом, средства требовались тоже гигантские.

Посетителей Кассел принимать отказывалась. Да и не сказать, что они у въездных ворот в очередь выстраивались. Общения с доктором жаждала только мать. Но уже после первого раунда, густо наперченного сдержанным, но трагическим заламыванием рук под стоны: «Что же теперь с нами станется?!» и «Ты вся в отца!» – Дира старалась держаться от родительницы подальше.

Ещё раз Иро заезжал, рассказал, что в больнице творится. Но красавчик так мялся, нервно косясь на тёмные углы и явно чувствуя себя неуютно, что Кассел неудобно стало, и Шеллера она быстренько выпроводила.

Да и что там за новости? Лангера сняли, назначив врио[1] заведующего доктора Рейгера. Который всем желающим слушать – впрочем, нежелающим тоже – доказывал, каким плохим руководителем был его предшественник. Правда, по словам Ирошки, касательно Диры новое руководство помалкивало. Видимо, ждали отмашки с самого верха. А в остальном тишь да гладь, будто ничего и не случилось.

Поначалу Кассел всё ждала, когда её снова на допрос вызовут. Ждала и боялась до дрожи. Даже пустырник пить начала. Правда, успокоительное не слишком помогало. К концу второй недели паника сама собой улеглась, сменившись раздражённой апатией.

Надоело всё доктору до зубовного скрежета: и собственный дом, обветшалость и запущенность которого она раньше не замечала – времени не было. И парк, где она бродила с утра до позднего вечера, как фамильное приведение. И трагически-сочувствующие мины на физиономиях слуг. Даже Бэра, испуганно притаившаяся и на глаза Дире больше не показывающаяся, надоела тоже.

А, главное, утомило тупое ожидание с неизвестностью.

В общем, в начале третьей недели своего вынужденного отпуска Кассел уже морально готова была даже по-настоящему к заговорщикам присоединиться – лишь бы хоть что-нибудь произошло!

«Что-нибудь» появилось в облике незабвенного господина Нейрора, тяжело, опираясь на трость, ковыляющего по аллеи собственного дирового парка.

– Когда мне адрес давали, забыли предупредить, что дом доктора Кассел вовсе никакой не дом, а целая плантация, – Март встал, навалился на палку, ладонью вытер лоб.

Жест не наигранный – бисер пота, на висках и лбу выступивший, Дира прекрасно видела. Хотя в остальном Нейрор выглядел совсем неплохо. Ну, по крайней мере, гораздо лучше, чем в их последнюю встречу: чисто выбрит, ёжик на макушке снова подстрижен почти «под ноль». И цвет лица не зеленовато-белёсый, а всего лишь серый.

– Ты, наверное, имел в виду усадьбу? – уточнила доктор.

– Да один хрен, – отмахнулся Март. – Лучше скажи, лавки тут у тебя есть или можно прямо на травку присаживаться?

– Лавки есть. Только, по-моему, тебе не то, что на травку присаживаться – вставать пока рановато.

– Вот твоим мнением я поинтересоваться забыл, – покаялся седой, да и поковылял к беседке, за жасминовыми кустами белеющей. Делать нечего, поплелась Дира за ним. Надо же узнать, каким это ветром посетителя занесло? – Кстати, платье тебе идёт больше халата, – не оборачиваясь, сообщил негаданный гость, – носи почаще.

– Твоим мнением поинтересоваться забыла! – огрызнулась Кассел. – Ты как вообще сюда попал? Просила же никого не пускать.

– А я через забор перелез, – признался седой, бочком, как краб, поднимаясь по трём ступенькам беседки.

Его ещё и заметно в сторону вело, да и сутулился герой. Шов у него, наверное, болел зверски. Но когда Дира сунулась под локоть его поддержать, так глянул – у доктора моментально всякое сострадание улетучилось. Даже в сторонку отошла, чтобы не мешать.

– Ну что, сидишь, от всего мира прячешься? – сурово поинтересовался Март, с трудом, но пристроившись-таки на оттоманке[2], поставив трость между колен и пристроив ладони на набалдашнике – запястья крест-накрест. – Ждёшь, когда за твоей головой придут?

– Тебе-то что от меня понадобилось?

Дира садиться не стала, прислонилась к столбу, у входа крышу поддерживающему, руки на груди сложила.

– Вот так посмотришь: барышня, самая настоящая, – хмыкнул Март. – Рюшечки, ленточки, локончики. А потом глянешь: ан нет, никакая не барышня, а всё та же доктор Кассел. Даже вот и не знаю, что мне больше нравится.

– А ты реши, что тебе обе одинаково не нравятся – и дело с концом, – посоветовала Дира.

– Не могу, – покаялся Нейрор, – я с дамами, которые мне не нравятся, по ресторанам не разгуливаю. А тебе обещал.

– Ты зачем пришёл?

– А что, нельзя?

– Ну, вообще-то, тебя никто не приглашал.

– Что делать? – вздохнул Март, – побуду незваным гостем. Как там говорят? Который хуже гоблина? Ладно, может, сменишь гнев на милость. На.

Седой порылся за лацканом неловко сидящего сюртука, выудив большой конверт плотной бумаги. Ни адреса, ни отправителя Дира не видела. Заметила только печать министерства, да не разобрать какого.

– И что там?

Письмо Кассел брать не спешила, побоялась: рука задрожит. Потому что её всю как в ознобе заколотило. И сердце провалилось куда-то под желудок. Хоть и знала доктор, что такое физически невозможно, но ведь провалилось же. По крайней мере, Дира именно так почувствовала.