Ледяная старуха в Снежном замке (СИ) - Дашевская Анна Викторовна "Martann" - Страница 27

— Да понятно… — Буало досадливо прищелкнул языком. — А что, она может и преувеличить проблему?

— Соня Мингард может все. Да, ты ж недавно у нас, прошлый ее приезд не застал… Ладно, был, например, случай, когда у нее началась аллергия, и посыпались обвинения, что Фонтен использовал не те продукты. А оказалось, что Соня попробовала новый чай для похудения, от которого ее и обсыпало. Вроде бы пустяковое дело, но ты представляешь себе, чтобы было, если бы источник аллергии не был установлен?

— Да уж… — видимо, у Буало было живое воображение, потому что его явственно передернуло.

— Ладно, пошли.

Де Вир встал из-за стола, одним глотком допил кофе и пошел к сьюту де Граммон, куда обычно селилась оперная дива.

Соня Мингард живописно лежала на диване в гостиной с мокрым полотенцем на лбу. Шторы в комнате были задернуты, на столике стоял графин с ледяной водой. Буало почтительно остановился возле двери, Кристиан подошел к дивану и тихо сказал:

— Соня?

Полотенце сдвинулось на нос, и открылся один глаз — большой, голубой и очень несчастный.

— У меня чудовищная мигрень, — сказала великая певица, сев и отложив в сторону компресс. — Просто праматерь всех головных болей. Я выпила порошок, вроде бы, начало действовать, теперь хоть говорить могу. Садитесь, Кристиан.

— Итак, Соня, что произошло?

— У меня пропал амулет, — сказала женщина и замолчала.

— Какой, откуда? Вы уверены, что он пропал, а не завалился куда-нибудь за подкладку?

— Медицинский… Ну, в общем, без него я не смогу петь. Для меня специально разработали амулет, поддерживающий горло и связки в рабочем состоянии. Он сделан в виде кулона с бриллиантом и двумя аметистами и всегда лежит в моей тумбочке у кровати. За час до выступления я его активирую и надеваю, и когда репетирую, тоже.

Теперь, когда певица сказала самое главное, рассказ ее полился свободно. Возможно, Кристиан предпочел бы даже, чтобы подробностей было меньше, но перебивать Соню он не стал. А она продолжала:

— Дело в том, что прошлой зимой я перенесла пневмонию… Да, в общем, на ногах практически. Доктор меня предупреждал, что это скажется в первую очередь на голосе, но у меня был контракт, и за каждое пропущенное выступление начислялся жуткий штраф. Ну, вот, кое-как я вылечилась, а через полгода пошел откат. К счастью, у меня тогда был свободный месяц, за это время Ллойд… ну, вы знаете, артефактор из Люнденвика? Вот он сделал мне мой кулон. А сегодня я вернулась с завтрака и хотела слегка пройтись по новой партии, с февраля начнутся полноценные репетиции в Нью-Амстердаме. Полезла в ящик, а его там нет.

— Так, а переложить куда-то случайно не могли?

— Нет, — она покачала головой, потом вдруг прижала руку ко рту и спросила испуганно: — А где Вьевиль?

— Ваш импресарио? — Кристиан посмотрел на начальника охраны. — Мишель, выясни…

Буало вернулся очень быстро:

— Вышел из отеля с сумкой вчера около полуночи, не возвращался.

— Соня, вы как давно свой амулет видели?

— Не знаю. Дня три назад, или два, — госпожа Мингард покачала головой. — Вчера я точно не пела…

— Боюсь, что Вьевиль…э-э-э… обманул ваше доверие. Проверьте, не пропало ли еще что-то?

Осмотр сейфа, вечерней сумочки и еще пары ящиков показал отсутствие наличных, платежных кристаллов и еще нескольких драгоценностей, мелочей, как сказала певица. Ну, да, мелочей, вроде жемчужного ожерелья или браслета с сапфирами.

— Я сама виновата, — мрачно сказала Соня, утерев слезы.

Вообще, обнаружив пропажи, ока как-то вдруг собралась, выпрямила спину, завязала волосы в хвост… Появившиеся под глазами синяки показывали, что дается женщине такое спокойствие нелегко, но говорить с ней стало куда легче.

— Хорошо, тогда вызываем Стражу. Конечно, у поганца фора во времени, но не думаю, что ему удастся долго бегать, — резюмировал де Вир, вставая.

— Другое плохо, — покачала головой госпожа Мингард. Она тоже поднялась с дивана, подошла к окну и зачем-то потрогала пальцами стекло. — Вьевиль знает, зачем мне нужен был амулет. И он не упустит возможности в случае ареста вывалить всю подноготную журналистам. Вы же знаете, Кристиан, как жадно читает публика о неприглядных тайнах звезд…

— Увы, вот с этим мы ничего поделать не можем. Зато можем пригласить несколько репортеров из изданий посолиднее, пару ведущих с головидения, и устроим пресс-конференцию.

— И что я скажу? — с горечью усмехнулась Соня. — Я потеряла голос, и все, что вы слышали за последний год, это фикция, обман? Так?

— Вот глупости вы говорите, простите, госпожа Мингард, — неожиданно отмер Мишель Буало. — Никакого обмана не было! Вы не потеряли ни владения голосом, ни таланта актрисы — просто сил немного не хватает. Так что скажете, как есть — болезнь, амулет, благодарность магам-артефакторам, обман от человека, которому доверяли как себе… А с Ллойдом сегодня же свяжемся и закажем повтор вашего камушка.

Из стражи пришел сержант Вилье, записал показания пострадавшей, прогудел что-то сочувственное и отправился рассылать по отделениям стражи, воздушным портам и вокзалам портреты вора и описание похищенного имущества.

Скажем прямо, утро начальника городской стражи можно назвать как угодно, только не однообразным. Именно поэтому Эдмонд Карвер так ценил маленькие ритуалы и правила. Он вставал всегда в семь пятнадцать, выпивал две чашки кофе со сливками и съедал три круассана, два с маслом и один с окороком, вымытую чашку ставил на сушилку ручкой вправо и выходил из дому без пяти восемь. Конечно, бывали такие дня, как вчера, когда сошла лавина и утренние ритуалы рассыпались, словно детские кубики. Но тем больше Карвер ценил неизменное…

В восемь он открыл дверь своего кабинета в здании городской стражи, нажал на кнопку селектора и сказал дежурному:

— Планерка в половине девятого, а пока отправь кого-нибудь на станцию в Кристоль, пусть встретят эксперта из Геневы.

И с удовольствием поставил галочку на первом пункте списка в ежедневнике. Пунктом вторым значилось: связаться с Эленвалем и договориться о беседе с пострадавшей. Карвер поморщился: неприязнь к доктору никуда не делась, но проявлять ее было бы неуместно и просто стыдно.

— Люк, это Карвер, — заговорил он, едва на экране коммуникатора появилось знакомое лицо. — Мы можем сегодня побеседовать с нашей дамой из шале?

— Доброе утро, — кивнул доктор. — Мы — это кто?

— Кроме меня, еще двое. Алекса Верещагина вы знаете, еще будет приглашенный следователь из магбезопасности.

— О, вы все-таки умудрились спихнуть это дело магам? Молодец, старина, далеко пойдете!

Карвер сжал зубы так, что они скрипнули, но от ответной колкости удержался.

— Так что насчет беседы с пострадавшей? В двенадцать удобно будет?

— Вполне, — сухо кивнул Эленваль. — Я начну выводить ее из сна к этому времени, примерно в течение получаса она будет соображать, но останется заторможенной.

— А потом?

— Далее будем смотреть по состоянию. Прошу прощения, я должен идти.

Экран погас. Карвер отбросил коммуникатор и от души выругался.

В скверном настроении он оставался и дальше, настолько скверном, что на вызов в «Эден» отправил сержанта Вилье, хотя в обычный день не упустил бы случая прогуляться. Да и побеседовать со звездой мировой оперной сцены было бы приятно… если бы не треклятый Эленваль!

Взаимная нелюбовь этих двоих объяснялась просто: Эдмонд Карвер и Люсьен Эленваль соперничали еще в школе. Когда, получив образование, они вернулись в Валь де Неж, выяснилось, что оба претендуют на первенство в соревнованиях по стрельбе и лыжам, оба считают себя чемпионами в игре в петанк, а главное — претендуют на сердце, руку и банковский счет одной и той же прекрасной вдовы, мадам Клузон.

В один прекрасный день мадам Клузон стала мадам Дюрок, петанк как-то вышел из моды, пытаться первенствовать в лыжах рядом с мировыми чемпионами, регулярно приезжающими в Валь де Неж, оказалось неинтересно… а неприязнь осталась.