Дочь императора - де Бре Альфред - Страница 1

Альфред де Бре

Дочь императора

ПРОЛОГ

Недалеко от городка Вейнсберга и замка того же имени, путешественник, на пути в северную Германию, замечал старинный, прочно укрепленный замок, обнесенный широкими рвами.

То был замок Риттмарк.

В течение нескольких столетий Канелли, владетели Дисгейма и Виддерна, бароны Риттмарка, совершенно основательно считались богатой и могущественной фамилией в окрестностях.

Наш рассказ начинается в 1509 году, когда величие Канеллей существовало только в воспоминании некоторых стариков.

Три последние владетеля Риттмарка, игроки и гуляки, растратили все это состояние. Нынешний барон, Адольф фон Риттмарк, единственный жалкий потомок благородного рода, владел одним только замком.

Однако его двоюродная сестра, прекрасная Эдвига фон Моргейм, на которой он женился в 1503 году, принесла ему хорошее приданое, но барон умудрился вместить в себя все пороки своего отца и деда, и не замедлил спустить все состояние жены в руки ростовщиков, уже успевших поглотить его наследственное имущество.

Вспыльчивый, ревнивый и грубый, он составлял несчастье своей жены. Впрочем, никто не слыхал, чтобы баронесса жаловалась на мужа. Ее единственная поверенная, старая тетка ее, госпожа фон Шторр, Давала ей по временам у себя убежище, когда насилие и оргии барона принуждали ее удаляться из Риттмарка. Эдвига ездила к ней кроме того гостить, когда муж ее отправлялся в одну из тех продолжительных экспедиций, которые предпринимались тогдашними владетелями на службе ленному государю или для частной расправы между собой, или, наконец, что бывало всего чаще, для того, чтобы, под самым ничтожным предлогом, пограбить богатых нюренбергских или кельнских купцов.

В 1506 году эта старая родственница перешла в вечность на руках баронессы. Несмотря на смерть тетки, Эдвига, вместо того, чтобы вернуться в Риттмарк, провела несколько месяцев в замке госпожи фон Шторр. Тем временем барон участвовал во всех кутежах разгульного герцога Ульриха Вюртембергского и своими пороками приобрел его расположение.

Насчет отлучек барона ходили разные слухи, и, надо сознаться, ни один из них не был ему благоприятен. Дворяне, горожане, крестьяне – все соседи заодно ненавидели и презирали его. Прозвища Адольфа Красного, Риттмаркского Волка, которыми обыкновенно частили его во всем околотке, достаточно доказывали общую к нему ненависть.

После продолжительного пребывания в замке тетки, Эдвига была почти постоянно больна. Печальная жизнь, которую она вела в Риттмарке, конечно, усиливала ее болезнь, и вскоре она была не в состоянии выходить из замка.

Страдая изнурительной лихорадкой и терзаемая заботами, которые положили слишком яркую печать на ее исхудалое лицо, она таяла со дня на день. Врачей она не пускала к себе. Постоянно сидя в своей комнате, она никого не принимала, кроме бедняков, для которых она была провидением, и которые пользовались отсутствием барона, чтобы посещать свою покровительницу.

В мрачный и печальный январский день 1509 года баронесса сидела в большом кресле перед огромным камином своей комнаты и с лихорадочным вниманием слушала своего пажа, Филиппа Гартмана.

Это был молодой человек лет пятнадцати. По его небольшому росту и нежным чертам лица его можно было принять за двенадцатилетнего ребенка.

Филипп держал под мышкой что-то вроде плаща и суконный картуз, как носили тогда крестьяне. Но обе эти вещи были тщательно свернуты, чтобы нельзя было разобрать, что это такое.

Паж, вероятно, бежал, потому что с трудом переводил дух, и пот струился по его лбу.

– Быть может, он не заметил тебя, Филипп, – сказала баронесса слабым голосом, так что ее едва можно было расслышать.

– Это невозможно, сударыня, – отвечал паж. – По вашему приказанию, я надел крестьянское платье сверх своего казакина и стал на перекрестке под большим вязом. Как же этот кавалер, которого вы ждете, мог бы проехать в двух шагах от меня, не заметив меня?

– Боже мой, Боже мой! – промолвила Эдвига, сжимая обеими руками свою горячую голову. – А Фриц мне клялся, что передал Герарду мое письмо и перстень… Фриц не вернулся? – спросила она, возвысив голос.

– Нет, сударыня!

– Странно… Неужели он меня обманул?.. Он, старый слуга моего семейства, человек, которому я вполне доверилась! Нет, быть не может!

«Однако, если Герард не идет на мой настоятельный зов, – продолжала она про себя, – он, значит, не получил моего письма. Мне теперь помнится, что Фриц смешался, что ему стало как будто совестно, когда я его расспрашивала!.. Я хочу знать правду, во что бы то ни стало… Но кого послать?..»

– Филипп, – заговорила она снова после минутного молчания, – ты мне предан?

– Всей душой! – отвечал он восторженно.

– Ну, так завтра я дам тебе важное поручение, от которого зависят, быть может, моя честь и жизнь… Ты меня не выдашь?

– Я охотно отдал бы жизнь, чтобы отвратить от вас малейшее огорчение, добрая госпожа, – проговорил он взволнованным голосом.

– Знаю я это, Филипп. Завтра я тебе объясню… но сегодня вечером… не смотря на все, я еще надеюсь… Зачем ты ушел с перекрестка?

– Баронесса, вы приказали мне оставаться там только до пятого часа.

– А пробило шесть: ты прав.

– К тому же…

– Ну?

– Вполне ли вы уверены, что барона нет дома?

– Он сказал мне, что поедет к своему другу Талакеру, чтобы попытаться вместе сделать нападение на нюренбергцев. Разве ты не видел, что он уехал на той неделе со своими людьми?

– Видел, сударыня; а между тем… боюсь я, что он где-нибудь поблизости.

– Почему тебе так думается?

– Крестьянин, которого я расспрашивал, сказал мне, что он видел человек двенадцать ландскнехтов под предводительством какого-то великана: это, наверное, разбойник Кернер, которого барон недавно взял к себе на службу.

– Где же этот крестьянин встретил их?

– Сегодня утром, в девять часов, на опушке леса.

– Они ехали к замку или от него?

– Они углублялись в лес.

– По направлению к перекрестку?

– Да, сударыня.

– Господи, Господи! – вскричала несчастная баронесса, с отчаянием ломая руки. – Это верно засада!

– Боюсь, что так, сударыня… тем более, что раза два или три мне невдалеке слышались звуки, похожие на звяканье оружия.

– Но ты только это и слышал, не правда ли? Криков, борьбы не было слышно?

– Нет, сударыня; если эта засада была устроена против кавалера, которого вы ожидаете, то она не удалась, потому что он не проезжал.

– О, теперь я благодарю Бога за это!

– Сейчас, когда я возвращался в замок, – продолжал паж, – собака выскочила из леса и бросилась ко мне. Это был Блиц, любимая борзая барона. Сегодня утром егерь, старик Вилькен, взял Блица с собой на объезд. Вдруг собака с радостным лаем кинулась в чащу. Напрасно старик звал его, – Блиц не вернулся.

– Привел ты его в замок?

– Нет, сударыня, он опять убежал в лес. Есть только один человек, для которого Блиц может покинуть меня и Вилькена, – это господин барон.

– Господи, сохрани и помилуй нас! – прошептала Эдвига, вздрагивая.

Наступило минутное молчание.

– Поди спроси, вернулась ли Агнеса? – сказала наконец баронесса.

Агнеса была ее любимая служанка; она нянчила ее со дня рождения и никогда не расставалась с ней.

Паж вышел и поспешно вернулся.

– Ну что? – спросила баронесса.

– Агнеса не возвращалась, – отвечал он, – и никто не знает, где она пропадает с нынешнего утра.

Баронесса в отчаянии ломала руки.

– Агнеса не могла добровольно бросить меня. Дай Бог, чтобы ее не погубила привязанность ко мне!.. Что делать, Господи, что же делать? – пробормотала она с тоской.

Она остановила на паже тоскливый взгляд, как бы решаясь доверить ему какую-то тайну. Крупные слезы блистали на глазах молодого человека.

Честность и почтительная преданность, выражавшаяся на его лице, успокоили бы самую недоверчивую душу.