Перевал (СИ) - "Эвенир" - Страница 32

Родрик тревожился. Он оставил Аля одного. Совсем одного, без Кейна и без Ренольда, с одним лишь серебряным Поводком на шее. Недуг немного отступил, но омега все ещё мучился желанием, когда Родрик оставил его одного. Как тут не тревожиться. Аль понимал. Он так и сказал: «Я понимаю…»

— Я понимаю, — голос эала дрожал. Кулаки, прижатые к груди, сжимались до хруста, до белых костяшек. — Ты — воин, это твоя работа, твоя жизнь. Иди, и да будут с тобой Силы Света.

Родрик снял губами солёную слезинку, прижал к плечу растрепанную теплую голову.

— Из покоев никуда не выходи, слышишь? Пока я не вернусь — никуда! Я приказал слугам приносить тебе еду и менять воду в ванной. Пообещай, Аль!

— Мне уже легче, мой свет. Не тревожься. Только знаешь что?

Сильные руки легли на плечи, сжали нервно.

— Возвращайся, Родрик! Слышишь? Ты должен вернуться ко мне. Обещай!

— Обещаю, — легко соврал лорд. — Я вернусь к тебе, радость. Тай едет со мной, он будет держать с тобой связь. Ты только продержись до моего возвращения, слышишь?

В самом сердце увозил Родрик слова любимого:

— Не тревожься обо мне. Я буду ждать. Просто возвращайся.

Его мальчик пытался казаться сильным. Он прятал страх на самом дне синих озёр. Он хотел передать Родрику спокойствие и уверенность, которых сам не испытывал. Нет и не было на свете другого такого. А значит, Родрик сделает всё: победит и вернётся домой живым.

Ночь ушла, но солнце не показалось, утонуло в серой мгле. Они двигались в густом облаке, гасящем звуки, слезами стекающем по кирасе. Родрик едва различил, как свернула с дороги тёмная фигура ехавшего впереди Лерри. Прижал коленом послушную лошадку. Мысленно дотянулся до Тая: «Опасно, крутая тропа. Будь осторожен. Дай коню самому выбирать дорогу». В ответ получил что-то похожее на рукопожатие. Совсем обленился маг, мысли даже словами не выражает.

Медленно, почти бесшумно ступали лошади по камням, и мир исчез в белом безмолвии. Не свет и не тьма, не день и не ночь, как различить дорогу в бесконечной пустыне? Страх сжал горло холодными пальцами. Показалось Родрику, что он заблудился, потерялся, мелкой мошкой запутался в липкой паутине. Что он совсем один, и не знает дороги, и от этого никуда не идёт, а лишь топчется на месте, сам того не замечая. Потом пропал и страх. Остались только мысли, путаные, беспокойные. О старшем сыне, ведущем неравный бой: двадцать орлов против сотни логоссцев. О маленьком эале, больном и одиноком, запертом в опротивевших покоях. О врагах, идущих сейчас Змеиным Хребтом. Он послал голубей в Баркл, велел готовиться к осаде, так, на всякий случай. Только разве же они устоят? Это вам не воров на ярмарке ловить… Беззвучный голос Тайенара он услышал, хоть и не сразу. «Сторм встретился с Кейном на Сумеречном. Сигурд обещает быть на перевале к вечеру. Даттен — на день позже. У него потери: встретился с логосским дозором. Ренольд сказал, что ночь прошла тихо».

«Спасибо», — ответил лорд, а про себя подумал: «Все они ещё живы».

К полудню туман рассеялся, а вернее — они поднялись над туманом, когда горная тропа вскарабкалась на покрытое валунами плато. Блеснуло неяркое солнце, густое облако лежало под ногами, скрывая землю. Лорд скомандовал привал. Перед спуском нужно дать лошадям отдых, проверить подпруги, перекусить и напиться. Тайенар подъехал к Родрику, но сказал не вслух, мысленно: «Даттен следует за логоссами. Их не меньше двух тысяч».

— Вот и хорошо, — ответил лорд, щурясь на блеклое солнце. — Нас почти триста. Достаточно.

Не выдержал, попросил:

— Проверь, как там наш Аль…

Строгое лицо эала попеременно отразило сосредоточенное наблюдение, снисходительную насмешку, тихую, немного грустную нежность, впрочем, тотчас же сменившуюся прежней насмешкой. Вслух сказал:

— Вот же вредный этот ваш омега. Сначала сказал, чтобы я не смел его дергать без причины. Потом узнал, что вы рядом, то ли расстроился, то ли обрадовался. И то и другое вместе. Сказал, что ему уже лучше. Напомнил вам об обещании.

— Вредный, — с улыбкой согласился Родрик. И подумал: «Мой».

День выдался долгий, но к ночлегу все же успели спуститься в уютную долину с охотничьей избой, где зимуют пушники. Сладко заснул лорд на узкой лавке у огня, разведённого на земляном полу, но ещё до рассвета разбудил его Тай, причём разбудил пинком, если возможно пнуть мысленно.

«Логоссцы атакуют Сигурда на Змеином Хребте! Севернее Сумеречного!»

«Отступать! Сигурду и Сторму занять позицию южнее перевала. Кейн — подняться на Тамарак. Приготовить груз».

План пришлось менять на ходу. Родрик этого не любил, но волшебная Стая творила чудеса. «Как быстро привыкаешь к хорошему, — думал Родрик, поднимаясь в седло. — Уже без эальской магии и воевать невозможно. Как-то же жили до сих пор».

День выдался хмурым и холодным, а к полудню низкие тучи просыпались первым осенним снегом. И без того опасная тропа стала почти непроходимой. Родрик спешился первым, другие последовали его примеру. До лагеря Сторма добрались уже в сумерках, едва успели обустроиться до темноты. Увели лошадей в долину, зажгли костры, поставили походные шатры, устроили военный совет. И уже в середине ночи вошли в лагерь воины Сигурда, то, что осталось от его двух десятков. Самого старого орла с ними не было.

Даттен обратился к Таю поздним утром, когда небольшая армия Родрика уже соскучилась на позициях, когда по рядам передали фляги с элем и полоски вяленого мяса. Один взгляд на эала больше сказал Родрику о маге, чем месяцы мирной жизни под одной крышей. Знакомая злая радость плясала в тёмных глазах Тайенара, стала хищной ироничная усмешка. Эал ждал боя, как праздника. Он сказал вслух:

— Даттен говорит: «Логоссы идут. Через полчаса будут на перевале».

— Встретим северных гостей, братья! — закричал, засмеялся Родрик, и три неполные сотни заорали ему в ответ. Передал мысленный приказ: «Напомни Кейну: что бы ни случилось, ждать! Раньше времени не рыпаться!» В ответе прозвучала Кейнова снисходительная уверенность: «Ясное дело».

Самые последние минуты перед боем — это хмель, и радость, и сердце в глотке, и ужас, бегущий по венам наперегонки с той же радостью. Это целая жизнь, поместившаяся в одном мгновении, ярком, как молния, остром, как боль. Пятеро бойцов в первом ряду, самые сильные, плечистые, бывалые орлы. Кто-то за спиной Родрика крикнул:

— Эй, Норман! У тебя задница шире, чем у твоей жены!

Один из богатырей первой шеренги обернулся, блеснул белозубой улыбкой:

— Что-то ты на мою задницу заглядываешься, Майер? Кора тебе больше не даёт?

Хохот прошёл по рядам, нервный, злой, весёлый. А ведь никогда больше простая шутка не покажется такой упоительной, только перед боем. Когда каждый вдох — как последний, каждое слово…

Дрогнула под ногами земля, смолкли голоса. Сомкнула щиты первая шеренга, гулко ударили железные ободья. Приближение врага почувствовали кожей, кровью, до хруста стиснутыми зубами. Родрик не стоял в первой шеренге. Ему ещё нужно было командовать боем.

Они появились на дороге, в пешем строю, щиты и пики, страх и кураж, и от орлов ничем они не отличались. Остановились в десяти шагах, ударили в щиты, заорали. С обеих сторон посыпались обычные оскорбления:

— Эй, цыплята! Щас мы вам перья-то ощипаем!

— Гарт, смотри, это не твоей прабабки сорочка? Этот воришка принял её за кольчугу!

— Эй ты, рыжий! Тебя тоже орёл в жопу клюёт или только своих эалов?

— Готовь свою жопу, голодранец! Может, наши волкодавы не побрезгуют!

Все громче и злее звучали голоса, все яростнее грохали о железные ободы щитов рукояти мечей, и вот, наконец, бросились вперёд логоссцы — ярость, и пламя, и свирепая жажда крови. А когда сшиблись первые шеренги, дрожь прошла по строю и нечем стало дышать. Осталось лишь подставить плечо, упереться ногами в камни и самым сердцем, кожей и кровью почувствовать удар, нанесённый другому. Тайенар оказался рядом, плечом к плечу. Передал мысль: «Даттен говорит, что около пяти сотен логоссцев в бой не вступили. Ждут».