Танцы на стеклах – 2 - "Алекс Д" - Страница 27

Она провожает меня до дверей спальни и оставляет одного.

Аллах свидетель, нет ничего круче, чем побыть в одиночестве после очередного безумного спарринга с родичами. Я ложусь на покрывала, ощущая исходящий от них аромат сандала, который напоминает мне о том дне… О Мелании, ее соблазнительной улыбке, с которой она встретила меня. Ее искуссной игре, чувственных движениях, полных губах, которые обещали рай. Моя сумасшедшая melegim. Сердце болезненно сжимается. Я хочу увидеть ее. Безумная потребность, которая выворачивает мои внутренности. Не могу думать о чем-то другом. И мне нечем отвлечься, кроме дневных многочасовых онлайн-совещаний с Нью-Йорком.

Все эти дни я не мог выбросить из памяти ее испуганный взгляд, бледное лицо, залитое слезами, моя кровь, сливающаяся с цветом ее белья.

И я придумал для нее наказание. Нельзя допустить, чтобы случившееся повторилось. Она так и не поняла, какое положение занимает. У нее нет другого выбора, кроме того, что предоставил ей я.

«Любая казнь лучше того, что сотворил со мной ты».

Мысль о том, что Мэл действительно хотела убить меня, наполняет болью и сжигает мою душу.

Я всего лишь хочу, чтобы ты принадлежала мне, только мне, без остатка, на моих условиях, по моим правилам. Зачем ты сопротивляешься? Зачем вынуждаешь меня причинять тебе боль?

Я не хочу этого. И нуждаюсь.

Если ты не можешь любить меня, я получу твои слезы. Целые реки слез, и мое имя в твоих мыслях, как проклятие…

Мелания. Flashback

Мне так страшно.

Я не вижу маминой обуви в коридоре, ее одежды. Я с Эдвардом здесь… одна. Чувствую, как потеют ладошки, и пячусь к лестнице, пытаясь найти выход из этой ситуации.

С Эдвардом бесполезно разговаривать, когда он в таком состоянии. Он военный, и видел такое, что обычному человеку может сниться только в кошмарах. Это его не оправдывает, но я уже взрослая, для того, чтобы понять: у него не все в порядке с головой.

Мой папа… он же не стал бы таким же?

– Эдвард, это было не свидание. Он просто меня подвез, – стараюсь говорить спокойно, и не отводить глаза, демонстрируя свой страх и стыд. Он чувствует мою слабость и начинает давить еще больше, еще сильнее. Это невыносимо. – Что у нас на ужин? Где мама? – стараюсь перевести тему, но Эдвард меня не слышит. Он приближается ко мне, и я с ужасом слышу, как он рывком снимает свой ремень.

Нет…

– Эдвард…

– Моя МАЛЕНЬКАЯ дочь облизывалась с малолетним извращенцем. Ты думаешь, я должен оставить такие вещи безнаказанными, Мелания? – выплевывает он, мне в лицо. Я понимаюсь по лестнице, отступая назад, все выше. Возможно, я успею закрыться в своей комнате, если побегу… но Эдвард выломает дверь.

– Моя девочка, значит ты любишь наказания, – его приторно-ласковый голос пугает меня еще сильнее. Я вглядываюсь в черты лица человека, которого… ненавижу. И… боюсь. И… сложно объяснить, что я к нему чувствую. Я не хочу, его разочаровывать. Каждый раз, каждый гребаный раз, мне становится стыдно за то, какая я есть. Веселая, жизнерадостная, легкая… такая, какой любят меня в школе. Мне стыдно, настолько стыдно, что хочется закрыться и больше никогда никого к себе не подпускать. Стать серой, слиться с толпой, и больше никогда никому не доверять.

– Ты получишь свое наказание, Мелания, – Эдвард натягивает ремень между двух, крепко сжатых, кулаков, и из моей груди вырывается непроизвольный крик. Я быстро разворачиваюсь и бегу по коридору, чувствуя, как сердце вот-вот вырвется из груди. Черт…

– Эдвард, не надо! Прошу тебя, не надо! Такого больше не повторится, обещаю. Я стану другой…

– Маленькая, грязная Sharmutah, я научу тебя покорности, и приличному поведению, милая, – я закрываю дверь перед его носом, и забираюсь на кровать, поджимая колени к груди. У меня нет сил плакать, потому что я знаю… насколько это бесполезно. Моя ситуация безвыходна, как и в прошлый раз. Я боюсь только одного – что сегодня Эдвард зайдет куда дальше, чем в прошлый раз. Он может убить меня в порыве гнева.

Я подпрыгиваю на кровати, и инстинктивно закрываюсь подушкой, когда он открывает дверь, ломая замок. Встречаюсь взглядом с омутами его глаз, в которых вижу осуждение, одержимость и гнев.

– Мэл, это ради твоего же блага, – ухмыляется он, приподнимая бровь. Его голос спокоен и мелодичен, но я вижу, как вздуваются его вены на шее и лбу – Эдварда трясет от гнева и жажды, вбить свою правду в мою голову.

– Прошу, не надо. Я расскажу… всем расскажу.

– Ты никому не расскажешь, Мэл. Ты же не хочешь быть грязной шлюхой? Ты будешь молчать, моя девочка, – он сокращает расстояние между нами, я царапаю подушку в своих руках, пытаясь побороть приступ паники.

– Что ты со мной сделаешь? – тихо шепчу я, прикрывая глаза.

– Такая красивая. Как ангел, – он накручивает прядь моих волос на палец, а затем больно тянет мой локон вниз, словно сейчас вырвет его. – А внутри грязная и грешная, раз позволяешь всяким ублюдкам лапать тебя. Тебе всего шестнадцать.

– Что ты со мной сделаешь? – повторила я, затаив дыхание. Я молюсь только об одном: чтобы мама вернулась домой. Чтобы случилось хоть что-нибудь, чтобы остановило его.

– Для начала… – мягко произносит Эдвард, и отступает от меня, пристально глядя мне в глаза.

Он говорит то, что я должна сделать. Я оказываюсь заперта, поставлена перед фактом. Любое мое сопротивление приведет к непредсказуемому исходу. Что-то внутри меня надламывается, и когда я делаю то, что велит мне Эдвард, я успокаиваю себя тем, что все пройдет. Что все будет хорошо.

Тогда я еще не знала, что через месяц окажусь в клинике… И этот период самый тяжелый в моей жизни, тяжелее чем тот, когда я потеряла папу. Но даже он не настолько болезненный и разрушающий, как этот – здесь, в Анмаре.

Глава 8

Мелания. Настоящее

Следующие дни я провела в муках, ожидании приговора и новостей о нем. Служанки ничего не говорили о состоянии Джареда, и лишь через три дня я вытрясла информацию из Амира, который смотрел на меня, как и прежде – с восхищением и интересом. Но на этот раз его взгляд был куда глубже. Словно он знал… знал, нашу с Джаредом тайну.

Джаред спас мне жизнь, выбежав за дверь, почти сразу после моего нападения. Он был прав: меня бы закидали камнями до смерти, если бы кто-то узнал о том, что я прикончила наследника.

Не знаю, чем я думала. Не знаю. Я просто сошла с ума в плену, у меня произошла полнейшая замена ценностей, глобальный душевный переворот.

Вместе с запоздалым раскаянием, ко мне приходит, вдруг, горькое осознание:

Никогда. Никогда уже я не буду прежней… после него.

– Что с ним? Скажите… прошу, скажите, – едва сдерживая слезы, я вцепилась в Амира. Мужчина вздрогнул от моего прикосновения.

– Господин жив и идет на поправку, bent[19]. Это все, что я могу вам рассказать.

– Пожалуйста, скажите… хоть что-нибудь. Скажите мне больше. Он точно поправится?! Точно-точно?

– Его выписывают через неделю, или две.

– Можно мне навестить его? Поговорить… мне нужно кое-что ему сказать. Пожалуйста, передайте мне его слова. Прошу вас, Амир, – я умоляю непреклонного солдата, читая по его глазам: Джаред приготовил для меня что-то ужасное.

«Я сделаю хуже…» – его слова, что он бросил мне напоследок. Что хуже? Хуже плена, маски и смерти? Хуже предательства, измены, и распускания грязных слухов обо мне? Хуже борделя? Куда уж хуже, Джаред?

Когда мы перестанем купаться в ненависти? Когда мы, наконец, угомонимся, и не будет ли… слишком поздно?

– Нет, bent. Это исключено, – Амир резко разворачивается к выходу, и прежде, чем выйти за дверь, он бросает мне тихое: