Кофе в бумажном стаканчике (СИ) - Сотникова Ирина - Страница 27

— Давай поговорим спокойно. Я не умею правильно преподносить свои мысли, действительно сказал тебе в ресторане глупость. Но я почему-то был уверен, что ты согласишься, даже кольцо выбрал — надеялся удивить. Любая обрадовалась бы, но только не ты. С тобой надо было по-другому, но я пока не понимаю, как. Я не могу к тебе привыкнуть. Ты будто с другой планеты. Но я действительно очень сильно нуждаюсь в тебе. Это самая главная правда.

Оправдываясь, он выглядел ужасно — как провинившийся школьник. Надю накрыла волна невыразимой нежности, сердце сжалось: «Нет, только не это унижение!» Она вскочила и, подбежав к нему, крепко обняла, прижавшись всем телом.

— Прекрати немедленно! Я согласна, слышишь? Это я повела себя ужасно, даже не поговорила с тобой, не попросила времени подумать. Я слишком категоричная, так нельзя! Ну, где твое дорогущее кольцо?

— В магазине, я его вернул. В тот же день. Очень злился на тебя.

У Нади отлегло от сердца, она с облегчением вздохнула.

— Ну вот, а я, наконец, собралась воспользоваться благами своего положения…

Они посмотрели друг на друга, словно увидели впервые, и неожиданно рассмеялись. Надя — весело, освободившись от невероятной тяжести, Сергей — виновато.

— Поехали, заберем кольцо.

— Ни в коем случае, — Надя обняла его еще сильнее, не отпуская, — оно нам не нужно.

Они стояли некоторое время, прижавшись друг к другу, наслаждаясь теплом, слушая, как одинаково, в унисон, бьются сердца. Пришло понимание, что им действительно важно было быть вместе, даже если они пока не понимали друг друга. С этой минуты всему придется учиться на ходу — ошибаться, совершать глупости, исправлять их, просить прощения, идти навстречу. Получится ли? Они будто попали в новые земли, где ни он, ни она еще никогда не бывали. Противиться наступившим переменам было бесполезно — это значило никогда не узнать, что ожидает там, за горизонтом. Отныне надо было просто идти вперед. Вместе.

…Настроение стало приподнятым, будто совершенно случайно удалось им обоим избежать опасности, о которой они в этих новых землях еще ничего не знали, но так скоро встретились лицом к лицу. Голодные после долгого дня, Надя с Сергеем с удовольствием поужинали и остались за столом пить чай. Сергей сделался предельно серьезным, будто предстоящий разговор казался ему непосильным.

— Ты знаешь, я привык быстро решать проблемы и слишком поторопился с предложением. Мне надо было сначала рассказать о своей семье. Ты бы тогда лучше поняла меня и, возможно, не восприняла бы наш разговор так остро.

— Если это сложно для тебя, ничего не говори. Может, мне не стоит знать того, о чем ты хочешь рассказать?

Надя поймала себя на мысли, что опять с ним спорит, и поняла, что боится предстоящего разговора. Когда она узнает его тайны, это ей, возможно, не понравится. Но по-другому уже нельзя было поступить. С этой всепоглощающей правды у нее начнется настоящая взрослая жизнь с полной мерой ответственности за своего мужчину — с его прошлым, настоящим и, возможно, будущим.

— Тебе лучше знать. И тогда ты, возможно, перестанешь так сопротивляться.

Сергей начал рассказывать, и уже после первых фраз ей подумалось, что он впервые об этом говорил так предельно откровенно другому человеку, не скрывая самые неприглядные стороны жизни своей семьи и мучительно обнажая себя самого.

— …Моя мать, Милочка, только так я ее называю всю свою жизнь, необыкновенно красива до сих пор. В момент моего рождения она была дочерью известного профессора Измайлова, который заведовал кафедрой хирургии в нашем медицинском университете. Отец, Владимир Витольдович Неволин, как раз защитил у него диссертацию. Роды прошли тяжело. Говорят, что я едва выжил, постоянно болел. К двум годам, как показалось бабуле — а она у нас в семье главная, — я окончательно поправился. Но у Милочки на фоне всех этих проблем случился нервный срыв, и она от меня отказалась, — последнюю фразу он проговорил совершенно обыденно.

Наде показалось, что она ослышалась.

— Как отказалась? От своего собственного ребенка? Совсем?

— Совсем. Так бывает, — он пожал плечами, горько усмехнулся. — Мои дед с бабулей лечили ее у психиатра, а потом отправили в Сочи поправить здоровье. Там Милочка с кем-то познакомилась. Вернулась без денег, но вполне довольная собой. Спустя пять месяцев беременность стала явной, в положенный срок без осложнений родился мой брат Марк.

— Я не знала, что у тебя есть брат.

— Ну, о нем отдельный разговор. Под давлением бабули мой отец признал Марка своим сыном, их семейная жизнь с матерью началась как бы заново, живут вместе до сих пор.

— А ты?

— Меня воспитывали бабуля с дедулей. Будучи в разъездах, они нанимали репетиторов, воспитателей, те постоянно менялись. Поэтому было решено отправить меня в самый лучший кадетский корпус, а по сути, в интернат. Там я стал жить постоянно, только приезжал летом в Крым на каникулы, получил отличное образование, готовился поступать в военную академию. В последний момент передумал и поступил в медицинский институт, стал челюстно-лицевым хирургом…

Наде стало не по себе — услышанное не укладывалось в голове, было жестоким и неприемлемым для нее. Она закрыла лицо ладонями и подумала, что совершенно напрасно обижалась на своих родителей, завидуя их отношениям. Как же она была, на самом деле, счастлива в своем солнечном детстве!

— Что с тобой, тебе плохо?

Сергей протянул к ней руки, отнял ладони и встревоженно заглянул в глаза. Она потерлась щекой о его теплую ладонь, это движение успокоило ее.

— Нет, нормально. Это тяжело, на самом деле. Скажи, а ты не хотел в мединститут?

— Ты знаешь, сначала — нет, я это сделал назло бабуле. А потом был рад, что так повернулось. Медицина меня увлекла, дед всю жизнь занимался хирургией, отец тоже. В общем, мое кадетство оказалось временным пристанищем, но я об этом не жалею. После получения диплома закончил интернатуру, параллельно с интернатурой работал врачом в городской больнице, спустя пять лет ушел из бюджетной медицины. Дедуля предложил организовать медицинскую клинику, я согласился. С тех пор вполне благополучно и очень профессионально занимаюсь частной медициной — там уровень ответственности намного выше, но и проблем намного больше.

Сергей рассказывал слишком сухо, явно торопясь проскочить неприятную для него тему, и Надя его остановила:

— Расскажи, почему ты поступил в мединститут, что тогда случилось?

Он тяжело вздохнул.

— Хорошо, я расскажу, но это надолго.

— Ничего, у нас впереди вся ночь, — она ободряюще улыбнулась ему.

…Каждый раз, когда Сергей приезжал на летние каникулы, все члены его многочисленной семьи начинали испытывать дискомфорт. Милочка при виде старшего сына — нескладного и угловатого — чувствовала необъяснимые приступы вины, часами рыдала, изводила окружающих, жаловалась на боли в сердце, требуя капли и частного кардиолога. Нервная и впечатлительная, она устраивала мужу и бабуле скандалы на пустом месте и третировала их все время, пока Сергей находился в доме. На него она демонстративно не обращала внимания, и крайне сложно было связать ее повышенную нервозность с присутствием сына. Чем больше он взрослел, превращаясь постепенно в высокого молчаливого юношу, тем больше она показывала свое пренебрежение к нему, как будто в доме находился чужой человек, нестерпимо ее раздражавший. После отъезда Сергея она чудесным образом выздоравливала, свою депрессию объясняла плохими предчувствиями, эмоционально вещая о ночных кошмарах. Ей верили, ее утешали, и это окончательно приводило ее в спокойное расположение духа.

Пожилой профессор Измайлов при виде внука искренне удивлялся ему, даже пытался знакомиться, считая, что в его доме гостит какой-то дальний родственник или сын родственников. Когда ему напоминали, что это его старший внук, он изумленно качал головой: «Как быстро мальчик вырос!», — и тут же забывал о нем. Впрочем, Сергей со временем стал замечать лукавые огоньки в глазах деда. А после того, как он ему однажды незаметно подмигнул, Сергей уверился в том, что дед таким способом забавлялся, пытаясь хоть немного разрядить обстановку в доме и оградить себя от ненужных разговоров по поводу его приезда.