Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович - Страница 29

— Дорогуша, отключи батареи питания и включи их через двенадцать часов.

— Вас понял.

— Пример послушания! — восхитился Илларион Венедиктович.

— Робот! — насмешливо ответил Гордей Васильевич. — Из него тоже можно бандита сделать, кстати… Главное, с родителями толковать бесполезно. Они в своем обормоте души не чают, млеют от умиления, стоит ему вытворить любую глупость. И сам-то я всего этого до последнего времени почти не замечал. Отрастил он себе редкой красоты шевелюру и решил, что голова дана человеку именно для этого… Нет, нет, ты мне объясни, Иллариоша, откуда он всей этой дряни набрался? Когда успел? Шеф! Организатор банды!

— Пораньше надо было «Чадомер» изобретать.

— «Чадомер» только укажет опасность, а как её ликвидировать, будут решать сами воспитатели. Я вот сейчас, честное слово, убежден, что настоящая, по всем правилам, порка прочистила бы моему внуку мозги, если, конечно, они у него имеются в достаточном количестве.

— На это я тебе вот что отвечу, — насмешливо произнес Илларион Венедиктович. — Выпороть внука по всем правилам тебе не удастся, потому что ты этих правил никогда толком и не знал. А посему необходимым опытом для проведения данной процедуры ты не обладаешь… Беда нас, стариков, — уже серьёзно продолжал он, — а может, и счастье, в том-то и заключается, что мы о себе самих почти не думаем. Всё о них, о них, о потомчиках! Они и привыкли. Вот тебе сейчас только бы радоваться и радоваться. Чудо какое изобрел! А у тебя на душе…

— Работы ещё невпроворот, Иллариоша.

— Не прибедняйся, Гордеюшка. Главное-то уже сделано. И я ведь тебя оч-чень понимаю. Убежден, что заботы твои мне ближе, чем даже твоим ближайшим сотрудникам.

— Мои сотрудники, — с обидой произнес Гордей Васильевич, — преданные науке люди и…

— И я так считаю, — осторожно перебил Илларион Венедиктович. — Просто мне хотелось, чтобы ты не только умом, но и сердцем почувствовал, что мы с тобой большие единомышленники, чем может показаться на первый взгляд. Задумал я оч-чень необычнейшее мероприятие. Решил я посвятить остаток жизни детям, понимаешь, детям в принципе, а не только своим личным потомчикам, — тихо, словно Дорогуша мог подслушать, доверительно рассказывал Илларион Венедиктович. — Только ты отнесись к моим словам со всей серьёзностью, по-научному строго. Задумал я, повторяю, нечто оч-чень необычайное, но, на мой взгляд, и перспективное. И назвал я это мероприятие биолого-психолого-педагогическим экспериментом. Представляешь, среди этих, к примеру, бандитиков-обормотиков появляюсь я… мне лет десять, прозвище Лапа, как в далеком детстве… а в остальном я преждий, то есть генерал-лейтенант в отставке. И начинаю я действовать… Гордеюшка, я с удовлетворением и даже гордостью отмечаю, что ты даже не усмехнулся ни разу.

— Над больными не смеются, — сочувственно объяснил Гордей Васильевич.

Илларион Венедиктович до того растерялся, обиделся и тут же возмутился, что с вызовом начал:

— А ты полагаешь…

— Да! Если ты хочешь, чтобы я отнесся к твоей затее со всей серьёзностью, по-научному строго… Пожалуйста! Завтра же я покажу тебя психиатрам! Нет, ты не сердись, Иллариоша…

— Я просил тебя подумать, а ты сразу…

— Но ведь науке неизвестно…

— А «Чадомер» до того, как ты его изобрел, был известен науке? — уже запальчиво воскликнул Илларион Венедиктович. — Когда ты впервые высказал идею о таком приборе, все ли в неё поверили? Не советовали тебе обратиться к психиатрам?

— Но «Чадомер» — прибор! А как ты станешь десятилетним? Что с тобой потом будет?

Илларион Венедиктович опечалился, ответил неохотно, вяло:

— Это совершенно другой вопрос. А мне необходимо получить не только твоё принципиальное согласие на возможность редчайшего биолого-психолого-педагогического эксперимента, но и твою моральную, дружескую поддержку. Неужели ты не сможешь поверить в целесообразность моей идеи? Если ты сомневаешься в ней как ученый, то почему она не привлекает тебя как деда, наконец?

— Дед-то из меня получился никудышный, — устало и уныло проговорил Гордей Васильевич, и только тут Илларион Венедиктович понял: да ведь его друг просто-напросто зверски устал!!! Пережить за день два потрясения, да тут ещё он, вместо того, чтобы утешить друга или хотя бы отвлечь, пристал к нему со своей фантастикой!

— Чисто по-дедовски, — уже совсем устало и в самой высшей степени уныло продолжал Гордей Васильевич, — я мыслю примерно следующим образом. Жизни своей не пожалел бы, как мы не жалели её с тобой на войне, чтобы любой негодяйчик или негодяечка выросли хорошими людьми. Я ведь начинал свою медицинскую деятельность, если ты помнишь, детским врачом. ещё тогда, видимо, во мне подспудно мелькала идея будущего «Чадомера», вернее, мысли о его необходимости. Ведь со временем я его усовершенствую, сделаю универсальным: он будет предсказывать и возможные болезни, которые грозят пациентику или пациенточке… И бросил-то я замечательную благороднейшую работу педиатра только потому, что нервы не выдержали. Представляешь, умирает у тебя на глазах этакая крохотулечка и ещё сказать не умеет, где и что у неё болит… Эх, дети, дети… Значит, ты, Иллариоша, вознамерился из своего стариковского возраста сразу каким-то, пока никому не известным способом перейти в детский? — Гордей Васильевич неожиданно чуть-чуть улыбнулся н даже несколько оживился. — И всем своим жизненным опытом, умом постараешься воздействовать на сверстников?

— Примерно так, — совершенно серьёзно отозвался Илларион Венедиктович.

— И ты с кем-нибудь советовался по поводу этого опасного своими последствиями эксперимента?

— Нет, по-настоящему только вот сейчас с тобой. А почему опасного своими последствиями? Опасного для кого?

— Если твой биолого-психолого-педагогический эксперимент удастся… — жёстко произнес Гордей Васильевич и долго молчал, словно боялся или не хотел закончить мысль. — Неужели тебе, военному специалисту, и в голову не приходило, что возможность превращения взрослых в детей может стать новым видом оружия?

— Прости, но я думал только о возможности возвращения в детство, — виновато пробормотал Илларион Венедиктович.

— А о последней работе нашего дорогого Ивана — о выведении зверюшек-игрушек — ты, надеюсь, знаешь, не хуже меня?

— Я к нему и собирался обратиться.

— Чтобы новая игрушка получилась? — усмехнулся Гордей Васильевич. — Маленький такой генералик-лейтенантик в отставочке?.. Да не сердись, не сердись, старина! Могу я немного пошутить?

— Шути себе на здоровье, ну, а при чём здесь всё-таки новый вид оружия?

— А вот при чем. — Гордей Васильевич говорил сдержанно, но с явно ощутимым внутренним волнением. — Сейчас все наши враги ломают свои подлые головы над одним вопросом. Не дай бог, в ужасном страхе размышляют они, что люди мира, всё прогрессивное человечество добьется запрещения любого вида оружия! А без войны враги наши не могут. Им всё равно надо нас уничтожить! Для этого они и существуют! И, конечно же, они ищут это новое оружие! Может быть, самое опасное, самое изощренное, самое…

— Извини, извини, — торопливо перебил Илларион Венедиктович. — Помнишь, я рассказывал тебе, что видел во сне Смерть-фашистку. Она ведь мне о чем-то вроде этого толковала, тоже высказывала опасения, что люди добьются запрещения всех видов оружия. И тогда, уверяла она, безмозглая и безглазая фашистка, наступит война, не просто борьба, а именно война за умы и сердца людей. Вот в ней-то главный упор будет сделан на детей. Ибо на их умишки и сердчишки, полагают враги, легче воздействовать. И к этому, думается, надо уже сейчас готовиться.

— Мы и готовимся! — в необычайном возбуждении воскликнул Гордей Васильевич. — Мы должны быть готовыми отразить любое нападение на нас! К сожалению, к несчастью, к подлинной беде нашей, нет ничего проще, рассчитывают враги, чем испортить так называемое подрастающее поколение! И выгоднее всего испортить его уже в детстве!!! Вот мы с тобой сейчас сидим, думаем, как бы сделать так, чтобы потомчики наши гарантийно выросли подлинными гражданами своей страны. А где-то ТАМ тоже сидят, тоже военные и ученые, и строят о детях наших самые сверхнаиподлейшие планы: как бы сделать так, чтобы наши дорогие потомчики выросли настоящими обормотами… Вот теперь о твоем биолого-психолого-педагогическом эксперименте. Наш дорогой Иван — человек сугубо штатский, и когда он изобретает своих зверюшек-игрушек, ему в научную голову и не придёт, что за его изобретением будут охотиться, ЕСЛИ УЖЕ НЕ ОХОТЯТСЯ, все крупнейшие разведки мира, особенно знаменитые «Целенаправленные Результативные Уничтожения».