Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович - Страница 11

На ломаном, но достаточно понятном иностранном языке Иван Варфоломеевич, не сдерживая возмущения, поинтересовался у продавца: почему именно такие и только такие игрушки предлагаются здесь маленьким покупателям?

Продавец, тучный, огромный, с совершенно лысым круглым черепом, с пустым взглядом глубоко сидящих глаз, поморщился, будто лизнул лимон, потом его всего передёрнуло, и он просипел:

— Стремление играть в войну — в природе ребёнка. А разве вы не готовите ваших детей к войне? Разве ваши дети не любят убивать хотя бы понарошку?

Разгневанный Иван Варфоломеевич совсем забыл все слова иностранного языка, вспомнил только одно и повторил его несколько раз:

— Нет, нет, нет! — И заговорил на своем родном языке, забыв, что его не поймут: — Мы хотим, чтобы наши дети не знали, что такое война! Мы готовимся только защищаться! А государство, вернее, правители государства, которое производит столько и таких, с позволения сказать, игрушек, не может хотеть мира! — И, потеряв всякую сдержанность, он в сердцах ударил по… стеклу, накрывающему прилавок.

Звякнуло стекло, он увидел на осколках кровь, услышал крики:

— Полиция! Полиция! Полиция!

Продавец что-то громко и зло кричал, а Иван Варфоломеевич, не понимая ни слова, пытался завязать порез на руке носовым платком. Честно говоря, уважаемые читатели, такое с ним случилось впервые, и сейчас он просто никак не мог сообразить, что же с ним стряслось, и думал о том, как бы кровь не попала на костюм: второго у него с собой не было.

Тут рядом с ним оказались двое полицейских и однорукий субъект в штатском и с чёрной повязкой-кругляшком на правом глазу.

Иван Варфоломеевич предъявил удостоверение, и пока однорукий и одноглазый внимательно изучал его, ученый бормотал по-русски и по-иностранному:

— Прошу извинить меня… нервы… я готов заплатить…

Полицейские стояли неподвижно как истуканы, глаза их ничего не выражали, однорукий и одноглазый что-то приказал им, жестом повелел продавцу молчать и спросил Ивана Варфоломеевича на чистейшем русском языке:

— Что здесь произошло, господин профессор? — И он опять жестом заставил продавца не раскрывать рта. — У вас есть какие-нибудь претензии?

— Нет, нет, нет!

Тогда однорукий и одноглазый отпустил полицейских, сказал продавцу на иностранном языке, но пришедший в себя ученый всё понял:

— Господин ученый приносит свои глубокие извинения, готов возместить причиненный вашему магазину материальный ущерб. — И быстро вышел.

Продавец, кривя толстенные бескровные губы в язвительнейшей усмешке, спросил ехидно:

— Не пожелает ли господин профессор приобрести одну из новинок, которыми с удовольствием играют НАШИ дети; и убедиться в том, что она понравится и ВАШИМ детям?

Иван Варфоломеевич взял квитанцию, увидел на ней довольно крупную сумму, кашлянул от возмущения, расплатился и, не ответив, вышел на улицу. Он разыскал поблизости аптеку, попросил сделать перевязку, на всякий случай купил успокоительных таблеток, тут же две принял и долго бродил по городу, размышляя о случившемся и обдумывая давно уже готовую речь, с которой ему предстояло выступить вечером на форуме сторонников мира.

Ко времени выхода из отеля он был уже достаточно собран, почти спокоен. А когда ему предложили слово, он, направляясь к трибуне, сначала с недоумением, а затем и с удовлетворением отметил, что не волнуется, как обычно в подобных случаях. Видимо, всё волнение он истратил там, в магазине детских игрушек. Но это отсутствие волнения не было равнодушием. Просто им овладела высшая степень сосредоточенности, сознание ответственности за каждое слово.

Иван Варфоломеевич знал, что врагов речами, даже самыми умными, самыми сердечными, самыми справедливыми, самыми доброжелательными, ни на йоту не переубедишь. Тот, кто хочет воевать, будет заниматься этим жестоким, бесчеловечным и грязным делом. Но зато можно, нужно и необходимо, чтобы все честные люди нашей планеты знали, что есть на свете несокрушимые и необозримые силы, способные не только не испугаться наистрашнейшего агрессора, но и заставить его забыть о возможности даже втайне мечтать о войнах. И чем больше людей на планете будут верить в силы мира, тем хуже придётся воякам.

Иван Варфоломеевич словно и не заметил, что уже произносит речь. Приведу из неё лишь ту часть, которая имеет непосредственное отношение к нашему повествованию, и с вашего позволения, уважаемые читатели, изложу для краткости мысли ученого своими словами.

Итак, враги мира страшны, помимо всего прочего, ещё и тем, что уничтожают детей страшными, изуверскими способами, лишают их детства — самой прекрасной поры жизни. Поэтому одна из главнейших и благороднейших задач борцов за мир — борьба за счастье детей, за то, чтобы детство каждого ребёнка на планете было замечательным. Враги мира — это в первую очередь враги детей, — своих и наших. Обратите внимание: мы должны беспокоиться и о детях врагов мира, искать возможность доказать им, что детство бывает не только головорезным и жестоким, а светлым и добрым. Да здравствуют дети всей планеты — её будущая и её великая, ничем не заменимая надежда!

Речь Ивана Варфоломеевича не просто имела огромный успех, а произвела на слушателей сильное сердечное впечатление. Вот тогда-то он и разволновался самым серьёзным образом и едва сдержал себя, чтобы не рассказать о своей сокровенной мечте — создании живых зверюшек-игрушек, о том, что эта мечта близка к исполнению. Не рассказал он и о происшествии в здешнем магазине детских игрушек, с которыми можно проводить маневры под названием «Сегодня играем — завтра воюем!».

Но и того, что он сказал, оказалось достаточно, чтобы враги всполошились, взбеленились, ещё больше озверели. Доказательства этого он получил уже вечером.

В номере Иван Варфоломеевич налил чай из термоса, включил телевизор и увидел на экране… себя! Голос его звучал глухо, как бы в отдалении, голос переводчика — громко и четко. Иван Варфоломеевич, хотя и не очень владел иностранным языком, но с удовлетворением отметил, что мысли его передаются правильно, и мысли эти, не будем зря скромничать, звучат убедительно, современно и даже своевременно. Он ещё раз порадовался тому, как душевно и восторженно принимал его зал, но когда на экране появился следующий оратор, Иван Варфоломеевич долго не мог понять, почему у него от возмущения задрожали руки, сердце захлестнула боль, и он бросился к телевизору словно не для того, чтобы выключить, а — разбить!!! Ведь из речи убрали самое главное — ту часть, где Иван Варфоломеевич говорил о судьбах детей всей планеты как о её будущем и её великой, ничем не заменимой надежде!

Зачем это сделали?

Совершенно ясно, зачем: а вдруг вздрогнут сердца хотя бы матерей и бабушек наших врагов или даже отцов и дедушек? Вдруг им возмечтается, чтобы сын и внук готовился не к службе вояки-убийцы, а собирался бы, например, стать врачом, токарем, учителем или инженером?

Желая хоть сколько-нибудь успокоиться, Иван Варфоломеевич сел полистать вечерние газеты, которые любезно, как он сначала решил, кто-то из персонала отеля положил на стол в его отсутствие.

И на первой же странице первой же газеты, которую он взял, Иван Варфоломеевич опять увидел… себя! Он стоял в магазине детских игрушек с поднятым вверх кулаком, широко раскрытым ртом!

Подпись под снимком сообщала, что советский ученый Мотилетшник (так звучала его фамилия на иностранном языке) возмущается, что в магазине нет детских игрушек типа «Хиросима» или «Нагасаки»! И тут же было напечатано крупными буквами:

Не успел обескураженный и, скажем прямо, уважаемые читатели, напуганный (а вдруг кто-то и поверит этой несусветнейшей клевете, и его речь на форуме сторонников мира окажется бесполезной!) Иван Варфоломеевич прилечь, чтобы хоть отдышаться, унять дрожь в руках, как раздался настойчивый и требовательный стук в дверь.