Цвет настроения белый (СИ) - Карелин Андрей Дмитриевич - Страница 14

«Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё, да придет царствие твоё…» Я читаю, и мне становится легче. Мне реально становится легче. Пускай, в моей жизни нет любви, но на небесах её полным-полно. Я поняла, из чего состоят облака в Небесном царстве и что это вообще за Царство такое. Это любовь чистая любовь, чистая, бесконечная и бескорыстная. А в наших душах лишь крупица той любви, и то меня так накрыло. Но на небесах её будет предостаточно, сколько захочешь. Целый небесный океан! И все мои клеточки будут переполнены этой бесконечной любовью. Она будет течь внутри мне и вокруг меня. Я буду дышать ею. И все мы объединимся в вечной любви.

Там, на облаках, не эдемские кущи, а неприкрытая, бесконечная любовь. Что может быть прекрасней? Господи, я люблю Тебя, обожаю тебя, почти так же сильно, как я люблю Вику! Ты же простишь меня за то, что её я люблю больше? Знаю, что Ты любишь меня как свою дочь, знаю, ты всё прощаешь мне. Знаю, Господи. Я чувствую Тебя сердцем. Но её я люблю чуточку больше, самую чуточку больше Тебя. Прости меня, прости, пожалуйста. Ну не могу я любить вас одинаково.

Я знаю, Ты простишь, ведь Ты же любишь меня, Ты сам создал меня такой. Ты соткал меня из пустоты и бесчисленного количества атомов и наделил моё сердце столь прекрасным чувством, как любовь. Любовь – это лучшее твоё творение. Я даже мамку люблю меньше, чем вас двоих: Тебя, Господи, и Вику. Но всё же она на первом месте.

Хочу на небеса, реально хочу на небеса. Но знаю, что тот, кто добровольно туда отправится, никогда туда не попадёт. Я смотрела «Куда приводят мечты» – отличный фильм, но грустный, такой грустный; я сейчас заплачу. Дети погибают в автокатастрофе, и жена, мама не может этого пережить и кончает с собой. А муж погибает и сам попадает в рай. Там он встречает своих деток, он выросли и возмужали, но там нет мамы, нет его жены. И он вынужден спуститься в глубины ада за её душой и не покинет преисподней, пока её не отпустят на небеса. Но небеса не для суицидников.

Я так хочу на небеса, но только тогда, когда Ты, Господи, меня к себе позовёшь. Только когда Ты решишь. Обожаю Тебя, Господи, люблю твой свет и твои творения, особенно самые прекрасные из них. Люблю любовь. Ради этих крупиц «небесного света», мы здесь сражаемся, живём и умираем на грешной земле, погрязшей в жестокости, грехе и разврате. Но за этот бескрайний океан любви стоит жить. Надеюсь, я стану его достойна.

Конечно же, я же еврейка, богоизбранный народ. Сжимаю крестик и проговариваю слова молитвы. Как жаль, что я только одну молитву выучила! Мама, ты почему не водила меня в церковь?

Поверить не могу, что всё это так серьёзно. Я ведь как в церковь-то пошла? Считай, что в прикол, на экскурсию. Но вера – это единственное сейчас что даёт мне истинное наполнение. Вера в Господа. Мне даже слова эти приятно повторять. Хотя вслух, наверное, я побоюсь сказать такое. А то меня ещё посчитают странной. Но я реально люблю Господа, я реально принадлежу ему, я реально хочу быть с ним на Небесах. С ним и с Викой.

Закрываю глаза и улыбаюсь сама себе.

========== Глава 11 ==========

Широко открываются двери. Я поворачиваюсь и вижу Сашку.

– Приветик, Юлечка! – говорит он.

– Са-а-ашка, не смотри на меня. – Я прикрываю лицо рукой: не хочу, чтобы он видел меня подстриженной. Другую руку поднять не могу, она под капельницей.

Он подходит ко мне и садится рядом, смотрит на меня, на мою раздутую вену и на капельницу.

– Юлечка, что случилось? – спрашивает Сашка. Он в одноразовом медицинском халате, в руках у него пакет. Ставит его на стол. – Я тебе фруктиков принёс: апельсины, бананы, яблочки, виноград. Не знаю, что тебе можно.

– Спасибо, Сашенька! – Смотрю на него сквозь пальцы.

– А с волосами что? Подстриглась? – улыбается он.

Чёрт, он заметил! А как тут не заметишь?

– Ага, – убираю руку. – Тебе нравится?

– Экстравагантненько. – Так всегда говорят, когда не хотят обидеть.

– Тебе мамка рассказала, что я здесь? Я же просила её никому не рассказывать.

– Она тоже попросила меня, чтобы я никому-никому. – Он берёт меня за руку и крепко так сжимает. А мне приятно-приятно, что хоть одна живая душа обо мне вспомнила. Тем более Сашка. Сашка… сколько же с ним связанно приятных воспоминаний! Он мне сейчас как друг, как очень хороший друг, как самый близкий на свете друг. Друг, с которым даже переспать можно. Я ж смогла. Думаю, когда мы с Викой снова будем вместе, то будем иногда баловаться сексом на троих. Нам всё равно парень понадобится, как ни крути.

– Са-а-ашка, ты такой милый, – улыбаюсь ему.

– Юля, расскажи что случилось? – обеспокоено спрашивает он.

– Не знаю, просто обморок, сознание потеряла, – говорю.

– Но ведь это просто так не бывает.

– Знаю, – опускаю глаза.

– А почему решила подстричься?

– Не знаю. – На моих глазах выступают слёзы. – Я ничего не знаю.

– Юля, скажи мне что происходит? – Он так миленько берёт меня за руку и гладит её, что я не могу ему отказать.

– Я не могу жить без неё, я думала, смогу, но я не могу, я умираю… Я умру или покончу с собой. – Кошусь на крестик у себя на груди. Прости, Господи, что я такое говорю! – Пусть она придёт, пусть меня проведает, пусть хотя бы позвонит.

– Ты о Вике?– моё сердце будто пронзает молния.

– А о ком же?

– Она не придёт, я говорил с ней.

– Ну пусть хотя бы позвонит, хотя бы два слова мне скажет. Неужели я вообще ничего для неё не значу? Неужели, моя жизнь для неё ничего не стоит?

– Юу-уль, тебе просто надо смириться, – спокойно говорит Сашка.

– Я пытаюсь, но ты же видишь – ничего не выходит, – намекаю на капельницу и на свои волосы. Прижимаю его руку к своему лицу. Чёрт, как мне тяжко!

Сашка гладит меня по лицу, потом по шее и переходит ниже; он касается моих грудей: сначала левой потом правой. После гладит меня уже по коленке. Поднимается выше…

Мне приятно, но я говорю:

– Стоп! – качаю головой. – Нам не надо этого делать.

– Почему?

– Потому что! У тебя есть Вика, ты же не собираешься ей изменять? – пытаюсь пристыдить его, и у меня получается.

– Прости, – говорит. – Ничего не могу с собой поделать. Люблю вас обеих – и тебя, и её. Просто разрываюсь.

– Вот и не разрывайся, не обижай её, слышишь? Не обижай… Сашка, пообещай мне, что никогда её не обидишь.

– Обещаю.

– Пусть хоть кто-то из нас троих будет по-настоящему счастлив. Не хочу, чтобы Вике было больно.

Он гладит меня по плечу.

– Кроме того, – продолжаю, – у нас и так бы ничего не вышло, у меня месячные.

– А-а-а, тогда понятно, – улыбается Сашка.

– А ты знаешь, как это больно? – возмущённо зыркаю на него. – Там, внизу, как будто всё умирает. Если бы не обезболивающие, я бы на стенку лезла.

– Так тебе поэтому не хочется?

– Не хочется чего? Секса? – Вскидываю брови.– Да мне хочется ещё больше.

– Понятно. – Он проникает ладошкой в мой бюстгальтер и мнёт мою левую грудь. Я по-прежнему его собственность, по-прежнему его девочка. И он – единственный из мужчин, кому я позволю подобное.

Томно дышу и смотрю на него, но ничего не говорю. Он сам отдёргивает руку.

– Не убирай, – останавливаю его, – мне приятно.

– Мне тоже, – признается он и тянется к моим губам; сейчас мы будем целоваться. Чёрт, я пошла по наклонной. Только что говорила, чтобы он не обижал Вику, а сама… целую его губы с мыслью, что до меня он её целовал.

– Думаешь нам не надо было этого делать? – на выдохе говорит он.

– Надеюсь, это не считается изменой? – Я поднимаю вверх взгляд, как будто спрашиваю у Господа.

– Я люблю тебя, Юля, – наконец, признаётся он и не убирает руку с моей груди. Ну и пусть держит её там, я же должна как-то получать удовольствие. Я же живая, я же не из железа.

Но Сашка всё же убирает руку, отходит от меня на два шага и хватается за голову.