Дядя Коля – поп Попов – жить не может без футбола - Давыдычев Лев Иванович - Страница 35

— Чего мне обижаться? — еле-еле слышно ответил Шурик, так еле-еле слышно, что тёте Варваре, чтобы разобрать его слова, пришлось замереть на месте, и он повторил чуть громче: — Я не обиделся. Чего мне обижаться? Хорошо, я сейчас пойду в милицию. А потом мне надо с дядей Колей идти помогать ему устраиваться на работу и поступать в футбольную команду. А вдруг бабушка придёт без нас? Можно оставить у вас ключ?

— Вот это нормальный разговор, — одобрила тётя Варвара. — И не забудь оставить записку, где ключ и когда примерно вернешься. А я, как только управлюсь с обедом, внучку с твоим ключом дома оставлю и сама в милицию сбегаю. И никуда-никуда бабушка твоя не денется. Сквозь землю не провалится, на небо не взлетит, а тут, на земле, мы её разыщем!

Ободренный, Шурик быстро примчался домой, с порога весело крикнул:

— Всё в порядке, всё в порядке.

Как бы не разделяя его радужного настроения, дядя Коля довольно сумрачно предложил:

— Садись завтракать. Самоварчик, к сожалению, ставить некогда. Ешь, ешь, день нам предстоит нелегонький.

— Всё, всё, всё будет в порядке, — с набитым ртом несколько самоуверенно выговорил Шурик, к которому вернулось отличнейшее настроение. — Надо жить, а не кукситься. Вот увидите, недалек тот день, когда не вы меня, а я вас накормлю вкусным завтраком!

— Не сомневаюсь. — Дядя Коля улыбнулся, но тут же улыбка погасла, и он проговорил задумчиво и озабоченно, даже с оттенком суровости: — Нам с тобой надо учиться жить.

— Опять летом учиться? — с болью вырвалось у Шурика.

— Да не о школьном учении речь, — по-прежнему задумчиво, озабоченно и даже с оттенком суровости ответил дядя Коля. — Я много в нормальной жизни не знаю, ты — тоже. Вот и будем помогать друг другу. Шурик весь просиял от удовольствия.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Последние усилия Жоржа Свинкина

В ночь накануне описываемого дня — главного в нашем повествовании — все действующие лица видели сны, и я должен, уважаемые читатели, хотя бы кратко информировать вас о их содержании.

Об одном сне вы уже знаете: Егор Весёлых будто бы потерял свою гордость — огромные чёрные усы.

Шурикиным папе, маме и дедушке привиделся предельно изможденный, исхудавший и изголодавшийся сын, он же внук. Ведь они забыли оставить ему деньги и обнаружили это лишь в дороге.

Шурику приснилось, что школьную форму сменили на футбольную, учителей называют тренерами, классы стали командами, а капитаном может быть только абсолютно круглый отличник. А кто из маленьких футболистов не мечтает быть капитаном?

Тётя Варвара во сне настолько обленилась, отунеядилась, что трехлетний внук кормил её манной кашей с ложечки.

Жоржу Свинкину, спавшему под забором, приснилось, что он руководит игрой сборной команды страны в матче с каким-то ультра-знаменитым зарубежным клубом и тут же бойко торгует холоднючим квасом, разводя его ещё более холоднючей газированной водой.

Дядя Коля всю ночь простоял в воротах, отражая удары десяти форвардов, у каждого из которых был свой мяч. Особый страх охватывал вратаря, когда по воротам били враз десять футболистов, и дядя Коля одновременно брал-отражал-переводил-на-угловой десять мячей.

Самый невероятный сон видел Гаврила: будто бы его тракторчонок — чудо двадцатого века, машина будущего — подчиняется ему, как нормальный.

Его тёще — золотому человеку, Глафире Сосипатровне Суслопаровой — во сне являлся обмазученный Жорж Свинкин, направлял на неё пушку и требовал отдать ему всю сметану.

Но все эти вышеупомянутые сновидения не оказали никакого конкретного, практического влияния на дальнейшее поведение действующих лиц нашего повествования.

Иначе случилось с бабушкой Анфисой Поликарповной. Ее до самого утра посещали кошмарные или полукошмарные сновидения, в которых она садилась за очень обильно уставленный кушаньями стол и… просыпалась от скрипло-хриплого голоса: «Адре… адре… адре…»

Проснувшись, бабушка Анфиса Поликарповна вспоминала, что они с Шуриком остались без средств к существованию, то есть без денег. Она делала отчаянные попытки заснуть, например считала до ста девяти, но из-за стены раздавался сверхбогатырский храп поповского вратаря, в голову лезли события минувшего дня и скрипло или хрипло скрипел голос: «Адре… адре… адре…»

И стоило бабушке Анфисе Поликарповне ухитриться заснуть, как её будил раздававшийся из-за стены сверхбогатырский храп.

К утру из-за многочисленнейших засыпаний и просыпаний она столь сильно изнервничалась, что уже и боялась заснуть, хотя сверхбогатырский храп за стеной прекратился. Думала бабушка Анфиса Поликарповна, думала, гадала она, гадала, что же делать, и решила прогуляться, вспомнив, что лучшие лекарства — это движение и свежий воздух.

А на крыльце она встретила почтальона, который вручил ей денежный перевод!

О, это было отличное начало дня.

На улице ранним утром, да ещё со средствами существования в сумочке, дышалось просто великолепно. Головная боль сразу не прошла, а — убежала. Бабушка Анфиса Поликарповна моментально успокоилась, прикинула в уме, что скоро уже и завтрак, и шла себе, шла, наслаждаясь наисвежайшим утренним воздухом. И ещё она вспоминала с некоторым сожалением, что давным-давно не гуляла вот так ранним утром.

Несмотря на множество чисто житейских неудобств и довольно частые нервные потрясения, жизнь у Шурика ей понравилась. У себя дома, среди взрослых детей и малолетних внуков и внучек, она жила легко, безбедно и… несколько скучновато. Её полностью оградили от всех забот, даже самых наимельчайших (даже не позволяли размешивать чай в чашке!). Она привыкла и к этому, наслаждалась таким беспечным существованием и спасалась от возможной глубокой скуки многочасовым сидением перед телевизором. Именно поэтому она согласилась поехать к внуку Шурику.

И вот бабушка Анфиса Поликарповна встретилась с новой для неё жизнью, полной забот, тревог и неожиданностей.

Увидев кафе с заманчивым названием «Лакомка», она, так сказать, посетила его, вышла на улицу и сразу же невероятно, неотвратимо захотела спаааааать…

Бабушка Анфиса Поликарповна попробовала разогнать сонливость быстрой прогулкой, но ноги сами привели её к скамейке в скверике около поселкового клуба. Она присела в тени, приняла позу поудобнее и крепко-крепко-накрепко заснула… На сей раз она не видела никаких снов и проснулась лишь оттого, что оказалась на самом солнцепеке. Бабушка Анфиса Поликарповна осторожно, чтобы не нарушить своего замечательного состояния покоя и тихого счастья, передвинулась по скамейке в тень и…

— Ой! Ой! Ой! — испуганно вскрикнула она, наткнувшись плечом на человека в коричневом костюме, огромных темных очках и в зеленом берете с белым хвостиком на макушке. — Простите, я вздремнула…

— Добрый день, дорогая Анфиса Поликарповна, — скриплым и хриплым, неприятным, но удивительно знакомым голосом проговорил мужчина. — Необычайно рад приветствовать вас. — Он снял очки и, наслаждаясь изумлением и некоторым страхом собеседницы, весело и даже игриво продолжал: — Да, да, Жорж Робертович Свинкин собственной персоной и полностью к вашим услугам.

— Немедленно отвечайте мне, что такое «адре»! — сердито потребовала она. — Мне всю ночь снилось это «адре»! Ну, вчера, когда вы от нас уходили — вспомните! — в дверях остановились и — адре, адре, адре…

— Адреса своего я этому… Попову Николаю не оставлю. Если расстанемся, то навсегда! — объяснил Жорж Свинкин, и бабушка Анфиса Поликарповна откинулась на спинку скамейки и так облегченно вздохнула, словно сделала немалое научное открытие, но тут же недовольно сказала:

— Мне ваших услуг не надо. Хватит с меня вашего непосолённого борща.

— Ах, какой это был потрясающий конфуз! — виновато воскликнул Жорж Свинкин. — Но, как говорится и не про вас будь сказано, и на старуху бывает проруха. Нервничал я, очень сильно переживал происходящее, жизнью ведь дважды рисковал и в высшей степени болезненно беспокоился о Шурике.