Недостреленный (АИ) - Читатель Константин - Страница 61

— Так точно, — вырвалось у меня. Петерсонс посмотрел, но ничего не сказал, только кивнул, что, мол, свободен. Я только уточнил, куда и когда явиться.

Сообщил об этой новости Лизе и Пашке с Ваней. Парни даже огорчились, думали, вместе воевать будем. Мне тоже было не очень уютно идти без друзей, но что поделать. Паша даже попросил:

— Придите хоть с Елизаветой нас проводите. Песню свою спой, очень она понравилась.

— Само собой, придём, — пообещал я.

Назавтра был сбор уходящих в армию милиционеров со всех участков милиции Москвы. Собирались у Моссовета, у наскоро сбитой дощатой трибуны, над которой висело красное полотнище "Все на защиту завоеваний революции!" Части Красной Армии формировались по территориальному или профессиональном принципу, из рабочих одного завода или жителей одного населённого пункта, и эти полки потом так и назвались. Так и милиционеры шли в свой полк Народной Милиции, который с этой площади должен был отправляться на вокзал и грузиться в эшелон.

Я пришёл с Лизой проводить наших ребят, неся на плече футляр с баяном. Какой-то оратор эмоционально говорил речь, не запинаясь и безо всякой бумажки. "Умеют же люди!" — удивился я, — "Так долго говорить по делу и не сбиться." Собравшиеся внимательно слушали, кивали, поддерживали оратора согласными выкриками, и были словно захвачены той энергией, исходившей от неизвестного мне общественного трибуна. Как же это не было похоже на позднесоветские речи по бумажке с тяжеловесными канцелярскими оборотами, с пустыми застойными глазами и полным равнодушием позднесоветских слушателей.

Речь окончилась, все оглушительно захлопали, и милиционеры стали выстраиваться в колонну по четыре. Оркестра не было, и я, поймав Пашкин взгляд, растянул баян. Над площадью разнеслась звонкая и душевная мелодия и раздались слова песни "Ты ждёшь, Лизавета…" Сводная милицейская часть словно ждала только этой музыкальной команды и двинулась вперёд, попадая шагами в такт музыке. Нестройный хор голосов стал подхватывать повторяющиеся две последние строчки куплетов, среди которых я различал уверенные партии Пашки и Вани. Мы прошлись по Тверской вместе с ними, мне пришлось играть и петь "Лизавету" еще раз, иначе народ от меня не отставал. Но вот закончилась и ещё раз песня, наши ребята уходили вдаль, маршируя не в ногу, а мы с Лизой, остановившись, смотрели им в удаляющиеся спины. Когда мы ещё свидимся?

Паша Никитин исполнит свою мечту о путешествиях. В боях он пройдёт по Сибири до Манчжурии, вернётся к Чёрному морю, выдавливая остатки Добровольческой армии из Новороссийска в Крым, побывает в Средней Азии, воюя с басмачами. Вобщем, вдоволь попутешествует по нашей необъятной стране.

А мне на следующий день предстояло явиться к Петерсонсу в районное ЧК. Куда нас пошлют, на какое важное направление, я не представлял.

Интересные ссылки.[23]

Глава 16

Полночи перед моим отъездом мы с Лизой не спали. Мы не могли и не хотели засыпать и упускать друга друга. Завтра утром нам уже уходить — ей на работу, мне на место сбора. Лиза не показывала явных признаков сильного волнения, но я замечал, что её гнетёт загнанная внутрь и задавленная тревога.

— Лизонька, солнышко, всё с нами будет хорошо, — прошептал я ей. — Ты просто верь, — и я стал ей тихо произносить стихотворные строчки:

Лиза зачарованно слушала как капли в землю падавшие слова, и губы её немного шевелились, словно она проговаривала их про себя, запоминая.

Я всё-таки вспомнил его полностью, это стихотворение, которое и не собирался обнародовать на публику, а хотел дать своей Лизе, в поддержку. Оно было написано в моём прошлом в более страшную и смертоносную войну, которая также может случиться и здесь. Сможем ли мы её предотвратить, или в этот раз хотя бы уменьшить тяжелую цену, отданную за победу? Не знаю. Буду жив, приложу все силы. Но эта задача отдаленного будущего, а пока перед нами встаёт разгорающееся пламя Гражданской.

Утром мы наспех позавтракали, я проводил Лизу до Третьего Знаменского, обнял, затем поправил вещевой мешок на одном плече, скатку шинели и футляр с баяном на другом, повернулся и вышел из переулка, перед поворотом махнув Лизе рукой. Путь до ЧК Городского района прошёл быстро. Перед зданием уже собирались люди, около трёх десятков человек, и вскоре из дверей вышел Петерсонс с бумагами в руках. Проведя перекличку по спискам, он обратился к собравшимся:

— Товарищи, все в сборе, дальнейшая директива следующая. Идёте к Саратовскому вокзалу на соединение с остальными товарищами из ЧК других районов. Там будет погрузка в эшелон. Старшим отряда нашей ЧК назначается Коробов Иван Лукич, — и Петерсонс посмотрел на усатого жилистого рабочего лет сорока. Тот кивнул. — Не посрамите наши партийные организации большевиков и левых социалистов-революционеров! Защитите завоевания революции и нашей рабоче-крестьянской Советской власти! — Петерсонс закончил краткую напутственную речь, в ответ на которую послышались возгласы:

— Не сумлевайся, товарищ Петерсонс, побьём беляков!

— Отстоим идеалы революции!

— Дадим жару буржуям!

Мы прошли неровным строем в сторону Кремля, по Васильевскому спуску к Москве-реке и перешли её по Большому Москворецкому мосту, попав на Остров, и далее по Малому Москворецкому мосту прошли над Водоотводным каналом. Пройдя по Пятницкой свернули переулком на Кузнецкую (ныне Новокузнецкую) улицу и топали по ней до самого Саратовского вокзала. Им оказался знакомый мне по прошлому Павелецкий вокзал.

Оказалось, каких-то двадцать лет назад крупнейшая частная железнодорожная сеть, соединявшая южные губернии России от Смоленска через Поволжье и до Урала, которой владело Общество Рязанско-Уральской Железной Дороги, не имела выхода к Москве. В последний год уходящего XIX века были построены вокзал и железнодорожная ветка, соединившая небольшую станцию Павелец Рязанско-Уральской дороги с Москвой. Вокзал назвали Саратовским, так как управление частной железнодорожной компании находилось в Саратове. Через это направление осуществлялась связь с 12 губерниями, происходила снабжение Москвы продуктами южных регионов. А Павелецким вокзал стали называть в моём мире уже после Великой Отечественной войны, и тогда же основное железнодорожное сообщение Москвы с югом стало идти с Курского вокзала, так как в том направлении было больше разъездных путей и все участки дороги там стали электрифицированы.

На вокзале уже стояли два блиндированных эшелона. Это не были закованные в фабричную броневую сталь классические бронепоезда с орудийными башнями. Часть обычных товарных вагонов в эшелонах были обшиты снаружи стальными листами, некоторые вагоны укреплялись рельсами или шпалами, уложенными вдоль стен, паровозы защищались металлическими щитами по бокам. В составах имелись открытые платформы с размещенными на них полевыми трехдюймовыми пушками, обложенные по бокам мешками с песком. На платформах ехали и два бронеавтомобиля. Такое блиндирование поезда спасало от ружейного и пулеметного огня противника, но вести боевые действия с его помощью было бы затруднительно.

Кроме того, в первом эшелоне, рядом с которым собирались уходящие на фронт сотрудники ЧК и стоял ожидая посадки в вагоны отряд латышских стрелков, имелся и пассажирский вагон, называемый пульмановским. Вагон этот так же был обшит снаружи стальными листами. Но он не был настоящим пульмановским вагоном, подобно тем, что колесили по дорогам Северо-Американских Соединённых Штатов. Те были настоящими дворцами или отелями на колёсах, с роскошной обивкой и дорогой мебелью и люстрами, хотя по внутренней конструкции вагоны эти не имели отдельных купе, а по типу были похожи на более поздний плацкартный вагон со сквозным общим коридором, только роскошного исполнения. Хотя не только богатство интерьера придало оригинальным пульмановским вагонам знаменитый комфорт. В них были использованы новшества, делающие путешествие более удобным: мягкость и плавность хода, более широкое внутренне пространство, раскладывающиеся спальные места, оборудованные закрытые переходы между вагонами, благодаря которому можно было перейти в вагон-ресторан.