Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович - Страница 7

...Михайлов, когда прощались, подзамявшись, отвел Бутина в сторону.

— Не мое, Михаил Дмитриевич, дело, если в узком смысле. А в общих интересах утаить не могу. Для пользы Товарищества весьма желательно, если бы вы немедленно посетили прииск Ивановский, хотя и бывший господина Капараки, а при прежних порядках, вернее беспорядках. Какая, спрошу вас, может быть подготовка к сезону, ежли люди бегут! А кто еще там не сбежал, терпит лишения и притеснения. Не хочу вдаваться в рассуждения, почему да как, но с позиции инженера и человека не могу не осудить тамошнее горестное положение.. Прошу извинить мое вмешательство в чужую сферу!

«Вмешательство»! Да ежли бы все работники были таковые «вмешатели»!

Вероятнее всего, то Ивановские были люди, что в кустах прятались, там не двое, не трое, а более от зловредного глаза таились. Не ружье сдергивать и не Зензинова благодушно слушать, а окликнуть бы тех, беглых: «Ребятушки, не бойтесь, Бутин я, подходи кто есть, я с добром к вам». А он — не по-Горбачевскому, не по-Муравьеву, а по-глупому, не по-хозяйски!

Бледное тонкое лицо Михайлова укрылось хмурой тенью: зря высказался. Не понял бутинского состояния.

— Спасибо, Петр Ларионыч, — тепло сказал Бутин смотрителю Капитолийского прииска, — за прямоту и беспокойство ваше...

И когда тот, тощий, сутулый, покашливая, шел к своему дому, Бутин, уже в седле, посмотрел ему в след со смешанным чувством благодарности, тревоги и опасения. Да, этот человек заглянул в наглухо, казалось, укрытый тайник его планов и расчетов. В самую болевую точку угодил... Надо бы не на глухом прииске держать, а чтобы рядом был, как Оскар Александрович... С кем еще совет держать, ежли не с такими преданными умами!

— Что ж, Михаил Андрееич, способны вы со мною крюк на Жерчу совершить?

— А я, подобно Санчо Пансе при Донкихоте, а мой мерин в хвост Россинанту, — с вами, Михаил Дмитриевич, с вами — хоть и старый воин, а на любой подвиг готов!

Осень выдалась в Забайкалье урожайная.

Густо и рясно созрели хлеба, озимые и яровые, овсы просто на диво — быть людям с овсяными блинами и киселями, и скотине хрушкой прикорм!

Изрядными были и укосы трав, пышнотелые, сияющие на солнце зароды высились у дорог, подле бережков, на лугах и лесных еланях.

Скотина — сытая, гладкая, лениво и степенно паслась на травянисто щедрых выпасах.

Редкостный для засушливого края год...

Удачливым выдалось это лето и для Бутиных: и на разработках, и по торговле, и во всех предприятиях.

К тому времени, то есть к концу лета, вернулись уехавшие еще ранней весной и гулявшие по Европе брат и невестка Михаила Дмитриевича, полные впечатлений от Парижа, Рима, Флоренции, Вены.

Столь долго и терпеливо ждавший их Михаил Дмитриевич, похудевший, загорелый, озабоченный, но, как всегда, подтянутый и элегантный, встретив их с очевидной радостью и убедившись, что они расположились и отдохнули с пути, предложил собраться всем участникам Золотопромышленного товарищества братьев Бутиных и Капараки.

И весьма досадными были, при согласии старшего брата, недостойные увертки третьего члена корпорации — Капараки. То недосуг, то поездки в Иркутск и Кяхту, то гости у него. Поднажал было Бутин на «грека» — иной раз в домашнем кругу так именовали зятя, — а тот куклой резиновой вывернулся, сказался больным. Простыл, бедняга, суставы разломило разнесчастному, еще прошлогодняя простуда в костях отзывается...

Зять все же. Пришла к нему через площадь в белый затейливый дом с колоннами и узкими ячеистыми окнами Капитолина Александровна — проведать, подлечить, чаем с медом попоить, — опа и при характере, она и с понятием, она и сердобольная, не пусторукая пришла, а с нею примочки, отвары, свежее малиновое варенье, еще у Зензинова лечебной травы прихватила, забежала, компаньонку свою Феликитаиту да горничную Дашутку прихватила — ну больница целая к Капараки заявилась! — жаль ведь родича, один-одинешенек в огромном доме, купленном перед самой свадьбой у нуждавшегося в средствах купца Верхотурова.

Воротилась вместе с набожной Феликитаитой своей, всене-пременной участницей милосердных предприятий, поднялась к деверю; знала, что и Николай Дмитриевич у него, еще не все европейские впечатления выговорил.

— Ну вот, господа Бутины, — на полном лице ее играла лукавая улыбка. — Вам невтерпеж, знаю, начать разговор с Капараки, а ему положительно не во вред встретиться с вами. Одного прошу у вас, Николай Дмитриевич и Михаил Дмтириевич: не горячитесь, решайте полюбовно. И худой мир лучше доброй ссоры, — она с глубокой печалью покачала головой. — Ах, Женечки нашей нет, все бы, возможно, по-другому обернулось.

Она не договорила, глаза договорили, мягко повернулась и вышла...

Капитолина Александровна, жена Николая Дмитриевича и невестка всему семейству, по отцу Котельникова, вошла в Бутинское гнездо так, словно в нем родилась.

Ко времени женитьбы Николая Дмитриевича старшие сестры уже были пристроены и жили своими семьями. Стефанида была за Чистохиным, Наталья стала Налетовой, Евгению, вскорости после вхождения в дом Капитолины Александровны, выдали за Капараки, — бедняжка недолго с ним протянула... Младшая невестка вошла в дом уже при Капитолине Александровне. Капитолина держала и ее под крылом, как наседка беспомощного птенца... У Софьи Андреевны не то чтобы сил да времени для хлопот по дому, ей бы хоть с нянькой да кормилицей своих двух малышек управить!

Крепким орешком для Капитолины Александровны оказалась се сверстница — самая старшая из сестер, — жесткая, упрямая и вспыльчивая Татьяна Дмитриевна; суровость ее натуры не мешала ее любви к розам и орхидеям. Впрочем, десять лет назад она была в вихре несколько запоздалого увлечения — сначала каждодневными встречами с женихом, а попозже — прелестями брачной жизни. Вольдемар Заблоцкий утром, Вольдемар Заблоцкий днем, Вольдемар Заблоцкий вечером, про ночь и говорить нечего. Вольдемар худел на глазах, офицерский мундир висел на нем как на вешалке. Татьяна Дмитриевна в ту медовую пору была рада-радешенька, что деятельная, снисходительная и хозяйственная невестка сняла с ее плеч домашние заботы и что ключи от всех погребов и кладовых в ее экономных и рачительных руках.

Притом молодые вскоре решили отделиться. Сначала они нопор-хали по заграницам — Китай, Япония, Сингапур, Индия, Египет... С год шли открытки с изображением диковинных зданий, площадей, улиц, парков, набережных чужеземных городов. Заблоцкий с женой катаются на джонке. Татьяну Дмитриевну и мужа везет рикша. Нерчинская парочка у пагоды, нерчинская парочка в малайском одеянии, нерчинская парочка у подножий пирамиды... Часто шли трогательные телеграммы одного содержания: сидим без денег! И братья денег для сестры не жалели, а когда были затруднения, то Капитолина Александровна посылала молодым из своего собственного капитала.

Вернувшись, Заблоцкие зажили отдельно, поблизости, во флигеле на большой улице.

Правда, от денег бутинских не отказывались и почти ежедневно приходили в старый угловатый дом на Соборной площади, построенный еще дедом Леонтием. Капитолина Александровна почитала родичей, была общительна, любознательна, застолье было для нее радостью и отдыхом, и она с веселой приветливостью встречала бутинских сестер с мужьями — и Заблоцких, и Чистохиных, и Налетовых, и Капараки.

Такие женщины и к старости не менются, и в старости привлекательны свежестью черт, морщины долго избегают эти дивные лица.

Доброта, мягкость, хлебосольство, терпимость нисколько не препятствовали Капитолине Александровне быть по необходимости решительной и твердой. Будучи купеческой женой, хозяйкой дома, попечительницей женского училища, она меж тем оставалась женщиной, тщательно следящей за собой. Люди в доме были приучены ею к порядку и толковой исполнительности. Даже конторские, завидев хозяйку, двигались исправней, хотя младший Бутин сам строго спрашивал с малоусердных.