Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович - Страница 57

Николай Дмитриевич в последние годы мало-помалу отходил от дел, в горячие события не ввязывался, от срочных поездок отнекивался: «Пусть Стрекаловский или Большаков, они молодые, бойкие, пусть свой хлеб отрабатывают».

Татьяна Дмитриевна, уловив тяготение брата к мирной домашней жизни, привлекла его к своим занятиям. Подсунула книжки, картинки, каталоги по садоводству, и теперь уже трое в доме, считая Петра Яринского, когда он не в ездках, с усердием выращивали овощи, плодовые деревья, ягодные кустарники и цветы. Сад развился обширный, густой, и дом утопал в плюще, вьюнах и глициниях.

Конечно, в делах можно обойтись без помощи старшего брата. Фирма вырастила первостатейных служащих, многим из них дав образование в Петербурге, Москве, Геттингене, Цюрихе, Вене. Такими образованными, добросовестными, преданными сотрудниками, как Афанасий Алексеевич Большаков, Иван Симонович Стрекаловский, Алексей Ильич Шумихин, вряд ли могли похвастаться торговые фирмы Томска, Иркутска или Кяхты! Да и «доморощенные» были без цены, — хоть, пятижильный и усердный Иннокентий Иванович Шилов, хоть тот же Иринарх, могущий в интересах дела добраться до любого сановника.

Однако ж не «Дом Бутина», но «Дом Бутиных». И голова светлая у брата. Конечно, пока дела шли ровно, без срыва, на подъем, можно было старшего брата не вмешивать. А сейчас?!

Увидев младшего, Николай Дмитриевич не поспешил осведомиться о ходе дела, удачно или без пользы прошла долгая поездка младшего, целью коей было спасение от развала Торгового дома и Золотопромышленного товарищества братьев Бутиных.

— О дорогой брат, — вскричал он. — Вы только гляньте, какие мы тут без вас чудеса с сестрицей взрастили! Наш зимний сад превращен в замечательный питомник растений, такого и в Ялте, и в Японии, и в Африке не сыщешь! Мы тут грецкий и лесной орех высадили, семена осенние. Фила Павлова, Нютки, красавицы нашей подруга, в селе Радде, на Амуре, пятьсот километров ниже Благовещенска, орех собрала. А там, присмотритесь, с краю — персик с Бянских гор, а подале — жимолость с Борщовского хребта, — это Вали Письменовой добыча, девушка из нашей Софийской гимназии — у нас свои агрономии объявились! Немало новых растений весной высадим в открытую почву!

Все бы эти сообщения радовали Бутина в другую пору: и краски нарциссов и тюльпанов, и свежее дыхание зелени, и пряный аромат укропа и огурцов, — ведь сад и теплицы созданы Бутиными, частица их огромного полезного дела. Но бянские персики и приамурский орех не самые спешные и первостепенные предприятия. Этот волшебно расцветший, как в тропиках, сад сгинет, если все хозяйство рухнет!

— Надо бы поговорить, Николай Дмитриевич...

— Прямо-таки сейчас, — недовольно сказал тот. — Надеюсь, вы, Михаил Дмитриевич, передохнете малость с дорожки. И мы тут закончим...

— Мне важно знать ваше мнение по содержанию моего вам письма.

Татьяна Дмитриевна отошла в другой конец теплицы. Право, Михаил Дмитриевич мог бы выбрать другое место и время для серьезного разговора.

Михаил Дмитриевич скинул прямо на земляной пол шубу, и братья уселись в плетеные легкие кресла у дверей теплицы.

— Не знаю, дорогой брат, что вам сразу и ответить, — сказал, смирившись с фактом начавшегося разговора, старший Бутин. — Вы бы хоть коротко обрисовали, каким путем пришли к такому решению.

Михаил Дмитриевич не стал входить в подробности. Коротко про Москву, два слова про Томск, побольше насчет Иркутска. Главное — существо задуманного маневра: кредиторы должны смирять кредиторов. Их надо направить так, чтобы они терпеливо ждали. Ждали, когда выправятся дела фирмы и появятся деньги. Откроем администрации все книги: вот возможности Дарасунских приисков, вот столько дадут они золота, также по Зейским, и по заводам — сколь от них прибыли. Развернем перед кредиторами ясный план преоборения трудностей. При помощи добровольной администрации. И при сохранении всех нитей управления в наших руках.

Старший вглядывался в младшего.

Твердостью, желанием действовать, энергией и сознанием правоты дышали все черты усталого, похудевшего лица. Нервно подергивались углы рта, настороженно блестели монгольские глаза, высокая, сухощавая, сильная, подвижная фигура... Он готов сражаться с кем угодно, и, возможно, это и раздражает старшего брата.

— Не представляю, друг мой, как следует отнестись к вашей идее. Ежли бы иметь дело с одними Морозовыми. У них капитал основательный, фундаментальные компании, как Никольская мануфактура господина Саввы Морозова, так и фирма Викулы Елисеевича стоят крепко. Потому и размах, широта.

Непрямой намек тут явствовал. С не фундаментальным капиталом не лезь, не прыгай выше себя!

— Я к тому, дорогой брат, — продолжал старший, — что Хаминову, коему вы доверили учреждение администрации — добровольной, так я понял? — глядеть на наше дело глазами Морозовых невозможно. У него по крайней мере четверть всего капитала под угрозой! Даже при самых доверительных отношениях — перво-наперво в свой карман заглянешь. И другие. У кого сотня-полсотни тысяч в деле будут рвать и хватать, им свои грошевые капиталы тоже упустить невозможно. Добровольная администрация? Так-то так, но хотя по нашему почину, а дело-то из рук выскользнет! Не примечаю особой разницы: чужие на тебя петлю накинут или сам удушишься! Те, кто войдут в администрацию, первыми ринутся, чтобы рубль с процентом вернуть!

Эти доводы брата он и сам себе приводил. Хозяйство оглядел со всех сторон, прежде чем прийти к иркутянам со своим «почином», как брат выразился. Разве он пришел к Хаминову и Токмакову с пустыми руками? Нате, господа купцы, смотрите: на первое января 1883 года, при всех трудностях прошедшего лета, наш Торговый дом дал баланс два миллиона триста тысяч пятьсот рублей чистой прибыли! И это, когда по всей России шквал разорений, банкротств, торгов, аукционов, принесших горе тысячам и тысячам жертв беспримерного экономического кризиса!

Как же нас било, теснило, крушило последние годы!

Что же они — Хаминов, Токмаков, Зимин и прочие — слепые безумцы, готовые развеять наши миллионы по ветру!

Хорошо, Николай Дмитриевич, правота ваша в том, что не всегда здравый смысл и дальновидный расчет берут верх! Наши доводы не могут быть доводами для всех. Нарождающиеся компании и товарищества с жадностью взирают на бутинские заводы, прииски и капиталы. Есть ли другой выход, нежели тот, что нашел он, распорядитель дела! Что мог бы предложить взамен старший брат? Но старший брат сидит в кресле мешком-тюфяком и обводит глазами теплицу в поисках какой-нибудь роскошной голландской луковки или изысканной бельгийской кольраби, для успокоения нервов и утешения сердца!

Взгляд Николая Дмитриевича остановился на дальнем углу теплицы. Там, у стеклянной стенки, усердно трудилась Татьяна Дмитриевна. Казалось издали, что руки у нее в черных перчатках — так густо выпачканы они землей. Она увлеченно высаживала какие-то черенки. По тоскливому взгляду Николая Дмитриевича видно, насколько отрадней ему рядом с сестрой, чем с братом.

— Мы более двадцати лет были с вами на высотах коммерческой и финансовой деятельности, — сказал старший, поворотясь вместе с креслом к брату. — Мы принесли немало пользы и Нерчинску и Сибири. Вы получили за свои заслуги диплом Французской академии сельского хозяйства, промышленности и торговли на звание члена этой почтенной и уважаемой академии. Все мы — и я, и вы, и Капитолина Александровна, и живущая с нами сестра — побывали во многих странах Европы, Америки, Азии, и не только для развлечений, — убедились, что мы здесь, в сибирской глухомани, можем работать не хуже, а лучше других. Про вас в западной прессе писали весьма одобрительно и похвально... Михаил Дмитриевич, мне уже шестьдесят, вам скоро полсотни, — не пора ли отдохнуть и больше уделить внимания и семье, и себе, и любимым занятиям?.. — Он, услышав звяк садовых ножниц в руках Татьяны Дмитриевны, оживился и снова устремил взгляд на нее. Отдышался, — в последнее время грудная жаба стала донимать его все чаще. — Друг мой, у нас восемь миллионов своего нажитого капиталу, отдадим чужие пять, у нас останется три, пусть два, и наши дома, и земельные угодья, и дачи на Дарасуне и Байкале, и этот прекрасный сад, — он обвел видневшиеся за стеклом теплицы яблони, груши, сливы, кусты смородины и малины, — сейчас голые, весной дивно зацветающие. — И уверяю, у нас с вами останется простор для полезной деятельности в интересах общества!