Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович - Страница 49

Бутин не раз встречался с епископом, но мимолетно, — однажды у Горбачевского, вдругорядь в Верхнеудинске в епископском доме, а еще — во время проезда Мелетия через Нерчинск на Амур. И в Иркутске — у изнуренного болезнями и вином полуумирающего Афанасия Щапова. Ему казалось, что преосвященный Мелетий не меняется, сохраняет раз и навсегда приобретенный облик — и внешний и внутренний. От него веяло нравственной цельностью и душевной силой.

Высокий прямоугольный епископский убор резко оттенял серобелую кружевную бороду и черные молодые брови над молодыми глубоко сидящими глазами. Спокойное, строгое лицо, в нем и величие духа, и затаенная скорбь. Большой серебряный нагрудный крест, не раз благословлявший толпу. И четки — нить черных крупныхшариков, перебираемых тонкими нервными пальцами. В том, как Мелетий перебирает четки, угадывалось, что творится в его душе.

— Вот так-то, Михаил Дмитриевич, — сказал преосвященный Мелетий после того, как благословил трапезу. — Встречаемся с вами в прискорбные дни. Не будем задавать праздных вопросов, чем мы прогневали Господа, но коли возносим ему мольбы, то и должны помочь Творцу человеческими усилиями. — Он бросил кроткий и твердый взгляд на свою свиту, трапезничающую вместе с ним, — это были молодые священники, едва отпустившие мягкие, словно тополиный пух, бородки. — Я это высказал и генерал-губернатору, губернским начальникам и прочим чинам, всегда готовым принять крутые меры, находить нарушителей, но беспомощным перед властью стихии и бременем народного бедствия. — Он помолчал. — Мы, служители церкви, более полагаемся на вас, деловых людей. В ваших руках и денежные средства, и материальные возможности, и практический опыт.

Он отпил из бокала немного воды, подкрашенной вином.

— Превосходное бордо, — заметил преосвященный Мелетий. — Я держусь такого мнения, Михаил Дмитриевич, что важен привкус. Те, кто пристрастны к возлияниям и пресыщению, теряют вкус к красоте мира и радостям жизни. Но нельзя, преступно лишать людей необходимого. Вода сейчас дороже любого вина. — Он, глядя Бутину прямо в лицо глубоким, проницательным взглядом, неожиданно спросил:

— Слышал о неурядицах на ваших приисках, Михаил Дмитриевич, и, зная вас, верую, что меры, принятые вами, были разумными и милосердными. Насколько, на ваш взгляд, можно согласиться с критическими выступлениями господ Вагина и Багашева по этому прискорбному случаю?

Преосвященный Мелетий затронул самое больное место Бутина.

— Я не мог, ваше преосвященство, сделать больше, чем я сделал. Я отстранил недобросовестных людей, накормил рабочих, ободрил, успокоил. Но как я мог остановить действия властей?! Понаехала без меня тупая полиция, давай творить расправу! Нашли зачинщиков, увезли в острог, да еще отписали в областное правление о неблаговидных действиях владельцев и о доблестном поведении смотрителя!

— Со злом бороться трудно, а надо, — твердо отвечал Мелетий. — Церкови православной не по силам без помощи общественной, хотя и уповаем на милость Господню. Без гражданских установлений и церковь бессильна. Без Бога в душе человек — это пустыня бесплодная. Как ваш смотритель Стручков и ему подобные. Что о них говорить, когда власть предержащие божьими заповедями пренебрегают. Посещение храмов и отбитие поклонов — это еще не истинная вера. Бог должен быть с человеком во всех помыслах и делах. — Он вдруг неожиданно спросил: — Вы помните, кто учинил расправу над мужиками несчастного селения Бездны?

— Как же, ваше преосвященство, — отвечал Бутин. — Генерал Апраксин тогда себя прославил или, вернее, ославил!

— Весь род Апраксиных, — сказал преосвященный, — род ничтожнейших людей. Трусы, изменники, прислужники временщиков. А этот казнитель самый подлый, поднявший меч против беззащитного страдающего народа. Предзнаменование было ему, он не внял. Антон Апраксин против Антона Петрова! Граф Антон против мужика Антона-Горемыки! Не стреляй в брата своего, говорил ему Бог, не убивай людей, желающих освобождения от барщины, нуждающихся в поле, земле и хлебе! Один злодей убивал в Бездне, другой в Кандеевке, третий в Черногае. Антона Петрова сам государь повелел: «Привести приговор в исполнение немедленно!» Зло рождает зло. Знать бы монарху, что через двадцать лет восставший из гроба и веровавший в царя Антон Петров направит на него руку отмщения. — Он снова отпил из бокала розоватую, подкрашенную бордосским воду. И медленно произнес: — Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. — И хотя Мелетий и подвел под сказанное заповеди Божии, а речь его прозвучала по-граждански смело. — Дело ведь, Михаил Дмитриевич, не в одном вашем прииске Афанасьевском. Господин Вагин в «Восточном обозрении» говорит об общих вопросах, а не о частном случае. И рассуждения его о Сибири любопытны и правдивы. Он исходит из того, что Сибирь заселялась завоеванием, погоней за наживой и ссылкой. До сих пор Сибирь завоевывают, до сих пор расхищают ее богатства, до сих пор велико неуважение к людям! Вагин верит в природную даровитость, трудолюбие, крепость духа своих земляков. Как можно терпеть, что такие люди коснеют в невежестве и предрассудках и что их эксплуатируют разные крупные и мелкие кулаки — хищники и корыстолюбцы! За триста лет Сибирь обрела свой облик и значительность, а ее все-то считают несовершеннолетней, и она в силу этого остается неполноправной! Верно ли судит Вагин, с вашей точки зрения, уважаемый Михаил Дмитриевич?

Вопрос поставлен прямо и откровенно. И взгляд священнослужителя, обращенный на Бутина, требовал открытости и прямоты.

— Положение мое, ваше преосвященство, в свете взглядов господина Вагина, совершенно безотрадное! Я же и есть, по его суждению, эксплуататор, заядлый кулак, монополист. И миллионы мои, по-вагински, произошли за счет разграбления природных сокровищниц края! Как могу я с этим согласиться! Вся наша деятельность — моя и брата — направлена к благосостоянию населения, на развитие промыслов, на содействие просвещению! Или больницы и аптеки на приисках и заводах, воскресные школы, устройство общих школ, стипендии для способных рабочих, справедливый по возможности заработок для работников, — все это господину Вагину не по нраву? Даже мой друг и давний помощник Иван Васильевич Багашев, чей литературный и критический талант я весьма ценю, и тот перешел в стан моих врагов!

— Оглянись во гневе! — сурово сказал Мелетий и обвел взором свою свиту, словно обращаясь и к молодым священникам. — Вспомните тропарь о ненавидящих и обидящих нас. Зло — в непонимании поступков и намерений. Господин Багашев человек правдивый и неподкупный. Он — не против Бутина. Он за Бутина, каким он его понимает и любит. Не только в случаях на приисках суть его писаний. Что значит — Бог в душе. Это — стремление творить добро, сеять семена братства, оказывать милость, поднимать падших. Но предотвращению зла должны споспешествовать гражданские уложения. И наипервейшее из них — гласность! Бог в душе и гласность в мире! И тогда конец злу, бесчинствам, преступлениям! Гласность, гласность и гласность! Разве не произносим мы в восторге: глас Божий! Голос разума, голос совести, голос истины, как глас Божий. Глас — гласность! Вот и голос Багашева — за гласность!

— Ваше преосвященство! — воскликнул Бутин. — Разве не внял я гласу Божьему и голосам несчастных! Я перевез из своих благовещенских складов сюда, в голодающий край, тысячи пудов муки, круп, сала, картофеля, печенья, сухарей и прочих припасов, дабы смягчить нынешнее бедствие.

— И вы ждете, чтобы господин Багашев писал о благодеянии вашем, когда достаточно для души вознесения тихой молитвы Господу — благодарения, что просветил вас! Разве свет в глазах жен наших, улыбки детей наших, благодарность паствы нашей — не лучшее утешение для души! Вспомните молитву святого Макария Великого, обращенную к Богу Отцу: «И избави мя, Господи, от помышлений суетных, оскверняющих мя...» — И вдруг неожиданно: — Михаил Дмитриевич, нынче хлеб-то как стал в цене?